Тяжкое золото - Александр Михайлович Минченков

Проха, не обращай внимания, потерпи, к ночи эти кровососы угомонятся. Их днями вообще приморозит.

Поздний стол был накрыт, и все гуртом расселись вокруг него. Упырь деловито налил каждому понемногу спирту, а поскольку воды рядом не было, то и не пришлось обсуждать, разбавлять его или нет.

– За нас, братва! Сегодня день был тяжкий, но фартовый, а стало быть, и промыть не грех!

– Упырь, за тебя, если бы не ты, не видать нам этого золота, – вставил слово Григорий.

– У-у, кто у нас заговорил, братья-молчуны, – с удовлетворением отметил Упырь.

– А что, Гришка прав, за тебя Упырь! – подхватил Рябой.

– За тебя! За тебя! – повторили Пестриков и Проха.

– Ну, коли так, то вы пейте за меня, а я за везение нутро промою, – Упырь чокнулся со всеми и залпом опорожнил свою кружку.

Ночь прошла зябко. Всё же сон под открытым небом, это не в избе. Каждый ёжился, ворочались, время от времени просыпались, натягивали на себя потуже одежду.

Незадолго до рассвета Упырь окончательно озяб и не выдержал, проснулся, встал, сделал несколько взмахов руками, вроде как разминался, и громко воскликнул:

– Бояре, подъём!

Все зашевелились, стали потягиваться, избавляясь от дремоты.

– У-у! Озяб, аж до костей самых, чаю больно горячего хочется. Рома, ты у нас самый местный здесь, сгоняй с котелком до воды, а я тут костерок соображу. Далековато до речки, зато взбодришься, – предложил Упырь.

Пестриков с неохотой взял котелок и прежде чем пойти к руслу, обратился к Упырю:

– Дал бы мне обрез на всякий случай, всё ж калибр крупнее, чем у нагана, а то ведь в барабане всего два патрона.

– Какой базар, – Упырь достал из мешка обрез и несколько патронов. – Держи, служивый, да за зря не пали.

Костёр развели на вчерашнем месте. Из недогоревших тонких веточек сложил Упырь махонький шалашик, подложил под него кусочек бересты, и пламя сразу обволокло веточки. Упырь подбросил ветки крупнее, потом ещё толще, и костёр показал свою силу.

Все сидели и грелись, ожидая возвращения Пестрикова с водой.

– Рябой, сооруди-ка таган, пока Рома шастает, – предложил Упырь. – Как придёт, сразу котелок и определим к месту.

Минут через несколько как Рябой установил над костром таган, неожиданно со стороны русла, куда удалился Пестриков, донёсся ружейный выстрел и послышался странный отголосок.

– Что это? – вскинул голову Рябой. – Никак Рома палит.

– Он чего, очумел? Видать, копытного иль иную живность приметил. Вертанётся, я ему втемяшу по затылку, нашёл время, когда охотой заниматься, шуметь понапрасну! – возмутился Упырь.

– После выстрела я вроде слышал то ли рык, то ли стон. Кто ещё слышал, или мне показалось? – спросил Алексей.

– Да вроде как звуки были… – поддакнул Проха.

– Неужели что стряслось? – насторожился Рябой.

– А чего, тайга глухая. Кто знает, можа Рома с мохнатым хозяином повстречался, – высказал своё предположение Проха.

– Может, и вправду медведь? А ну, Гришка, бери свой ствол, а тебе, Лёха, на наган, да пошли поглянем, что там. Ты, Рябой, с Прохой тут останьтесь, да никуда отсель не отходить, – распорядился Упырь, многозначительно глянув на мешки с золотом.

Пестриков взял в одну руку котелок, в другую обрез и направился в сторону речки. Тропинки не было, и он шёл по примятой вчера лошадьми траве с кое-где сломанными ветками высокого кустарника. Ранние птахи стали просыпаться и более настойчиво оповещали о начале наступившего рассвета.

«Сколько же хапнули с двух приисков, это на шесть человек раздели-ка! Да это ж великое богатство! Ну, Роман Егорович, заживёшь ты теперь не хуже главного управляющего, дай только ноги унести с этих мест. Унесём, отчего не унесём-то! Усадьбу куплю просторную, бабёнку отыщу хозяйственную и стану жить потихоньку, никуда не высовываться…» – шёл и мечтал Пестриков, размахивая пустым котелком. Котелок касался кустов и веток деревьев, отчего издавал лёгкий звенящий звук.

Вот и речка. Бурно несёт свои воды Вача, вобрав в себя многочисленные другие меньшие речушки и ключики.

Глядит на речку Пестриков, радуется её шумному журчанию и размышляет: «Сколько же в этих речушках и ключах золота? Несметно! Сколько же люду горбатится на это золото? Наконец-то отмучился ты, Роман Егорович, хватит спину гнуть пред властями тутошними. Забудь теперь каторгу промысловую…»

Пестриков положил обрез меж двух камней и подошёл к самому берегу. Придерживая котелок, утопил его в воду, а как он наполнился доверху, поддел и вытащил. Несколько секунд стоял и глядел на быстрину.

Сколько воды эта речка уносит собой? Чего только не насмотрелась за века, чего только не слышала и что таит от людей? Ничего не расскажет она никому и никогда, а просто будет гнать весело свои воды через длинные года и столетия.

Неожиданно Пестриков ощутил в душе неприятное ощущение – стало как-то не по себе, обернулся. К его ужасу он увидел медведя. Крупный самец стоял вблизи за небольшим кустом и пристально смотрел на него. У Пестрикова округлись глаза, а руки выронили котелок. Алюминиевая посудина ударилась об камень, отозвавшись глухим звуком, от которого Пестриков словно очнулся, и, выйдя из оцепенения, кинулся к оружию.

Впопыхах навёл ствол обрезного ружья на зверя и нажал на курок. Не ожидая результата от выстрела, Пестриков спешно переломил ствол и начал вставлять другой патрон. Но сделать это не удалось. Раненый зверь взревел и со свирепой яростью в одно мгновение набросился на него.

В момент Пестриков оказался подмятым мощной мохнатой тушей. Страх настолько перехватил горло и всё нутро, что Пестриков не издал ни звука, он только отчаянно выл и пытался высвободиться из-под лап медведя, но его воля вмиг была сломлена рывком когтистой лапы, а следом и другой. Зверь содрал кожу на лице и порвал горло, отчего Пестриков сразу обмяк, коротко встрепенулся в агонии и затих, истекая кровью.

Медведь приподнял правую лапу, её лизнул, глянул на свою жертву, издал негромкую гургань и отошёл чуть поодаль. Мордой поводил по сторонам, ноздрями втягивая в себя воздух, прислушивался. До его чуткого слуха донеслись говор и шаги людей. Он настороженно замер, повернул голову в сторону приближавшихся звуков, недовольно рыкнул и неспешно направился в чащу.

Когда Упырь, Гришка и Лёшка подошли к реке, медведя уже не было, а увидели на берегу речки растерзанного Пестрикова.

– Ну и дела… – поразился кровавой картине Упырь.

– Вот почему стрелял Роман, да промазал, видать, – промолвил Гришка, бледнея в лице.

– Гляньте, здесь кровь на камне, и здесь тоже, – заметил Лёшка.

– Значит, ранил мохнатого, а он задрал его и ушёл пред нами, – заключил Упырь. – Давайте-ка, братва, уносим отсель ноги, не нравится мне