Не бойся быть моей - Кейт Хьюит

– Я готова.

Услышав голос жены, он повернулся и увидел Линдсей, стоявшую на пороге, – удивительно красивую, но явно смущенную. На ней было серебристое облегающее платье, расшитое блестками, волосы свободными волнами ниспадали на плечи.

– Ты точно лучик лунного света, – произнес Антониос, подходя к ней и беря ее руки в свои. – Снежная королева.

Линдсей слабо улыбнулась, и он понял, что она вспомнила то прозвище, что он ей дал еще в Нью-Йорке. Его Снежная королева.

– Еде мы будем ужинать? – спросила она, оглядывая пустую виллу, залитую полумраком.

– В одном тихом местечке. Я уже позаботился обо всем. У тебя есть накидка?

Она показала тонкую невесомую шаль, подходящую под платье и тоже сияющую блестками. Антониос взял ее за руку, и они пошли.

Ночь была темной, и в небе сияли звезды – россыпь бриллиантов на черном бархате. Воздух был холодным и свежим. Линдсей с наслаждением вздохнула.

– Я обожаю этот аромат, – произнесла она. – Воздух такой чистый и свежий, пахнет сосной.

– Это с гор, – ответил Антониос. – Жители горных деревень раньше собирали сосновую смолу.

– Зачем?

– Ее можно есть, хотя я бы не сказал, что это самое изысканное блюдо. Вообще, ее всегда использовали для производства клея и других химикатов.

Линдсей, улыбаясь, посмотрела на своего спутника.

– А ты сам никогда не хотел заняться смолой?

– Я не думаю, что она так уж высоко ценится сейчас, когда можно найти любые высококачественные химикаты.

– Ты всегда хотел продолжать семейный бизнес?

– Вообще, меня никто, включая меня самого, не спрашивал, чего я хочу.

– То есть твой отец ожидал от тебя именно этого?

– Ну да, он же построил империю оливкового масла и хотел передать ее сыновьям по наследству.

Ну вот, опять начинаются разговоры, из которых, Антониос знал по опыту, не выйти не солгав.

– И ты всегда работал в «Маракайос энтерпрайзес»?

– В молодости я немного поработал на компанию по управлению инвестициями в Афинах. Отец хотел, чтобы я получил такой опыт.

– И тебе нравилось работать в той компании?

– Да, – ответил Антониос, с удивлением слыша себя как бы со стороны.

Он никогда раньше не задумывался о том, нравится ли ему работа в Афинах, – лишь через всю жизнь пронес боль, которую испытал, когда отец отослал его подальше от семейного бизнеса. Но на самом деле управление инвестициями было ему интересно – анализ, риск, чувство свободы.

– А как было у тебя? – спросил он. – Твой отец был математиком, ты преподавала в том же университете, что и он. Ты когда-нибудь задумывалась о том, что могла бы найти работу в другой сфере?

– Нет, – призналась Линдсей. – Математика всегда была моей страстью, кроме того, перемены мне всегда давались тяжело.

Она сглотнула и отвела взгляд.

– Вот мы и пришли, – заметил Антониос, беря жену под локоть.

Они вошли в раскинувшиеся на многие мили сады поместья, обнесенные массивной стеной. В молчании прошли по нескольким извилистым тропкам, и лишь хруст гравия нарушал тишину, и, наконец, пришли к маленькому уютному садику, окруженному каменными стенами, увитыми бугенвиллеей. В центре журчал фонтан, и вода поблескивала в лунном свете.

Линдсей встала как вкопанная, увидев накрытый на двоих столик и свечи, свет которых причудливо отражался в серебристых крышках, накрывающих блюда. В ведерке со льдом ожидала своего часа бутылка шампанского, и звучала тихая музыка: концерт для скрипки и виолончели.

– Концерт Брамса в ля-миноре, – тихо произнесла она.

На лице ее появилось мечтательное выражение, и Антониос знал, что она снова вспомнила Нью-Йорк, где они слышали этот концерт в филармонии в Карнеги-холле. Тогда Линдсей сказала, что это ее любимая музыка и объяснила: «Аккорды ля-ми-фа – это своего рода анаграмма, если их переставить, получится комбинация букв, которую можно расшифровать как «Свободный, но одинокий»[2].

Теперь он понимал значение этих слов для Линдсей. Да и для него они тоже как нельзя лучше подходили – ведь, чтобы спасти свое предприятие от разорения, ему пришлось скрывать правду от всех, и он нес эту ношу до тех пор, пока не встретил ее. Тогда душа его отказалась ему повиноваться.

Он завоюет ее снова, и они будут счастливы, непременно.

– С твоей стороны это очень мило, Антониос, – тихо произнесла девушка. – И очень романтично.

– Я добивался именно такого эффекта, – ответил он, отодвигая стул для нее.

Она села, зашуршав платьем, и он расстелил салфетку на ее коленях, а затем опустился на стул напротив.

– Это так прекрасно, Антониос, – повторила она. – Прекрасно, но почему…

– Почему я это делаю? – закончил он фразу за нее.

Она прикусила губу.

– Да.

– Потому что я хочу этого, – просто ответил он.

Глубоко вздохнув и чувствуя, как сердце бьется где-то в горле от волнения, он произнес, глядя ей в глаза:

– Потому что я все еще люблю тебя, Линдсей, и хочу, чтобы ты осталась в Греции.

Ее лицо оставалось бесстрастным, и это его несколько напугало. Выдавив из себя улыбку, он закончил свою мысль:

– Я хочу сохранить наш брак.

Глава 8

Линдсей с изумлением смотрела на Антониоса – его взгляд поразил ее своей искренностью, и слова его эхом отдавались в ее голове: «Я хочу, чтобы ты осталась в Греции, хочу сохранить наш брак». Я хочу. Снова он говорил в первом лице, забывая о том, что она может хотеть чего-то иного. О том, что пришлось ей пережить, живя в Греции.

Глубоко вздохнув, Линдсей с сожалением отметила, что он совсем не изменился.

– Ты молчишь? – спросил Антониос с нервным смешком. – Скажи же что-нибудь, Линдсей.

– Я не знаю, что сказать.

– Тогда скажи, что ты тоже этого хочешь, – посоветовал муж.

Антониос шутил, но в его голосе слышалось нарастающее напряжение, что символизировало раздражение или нетерпение.

– О, Антониос, – наконец ответила она, качая головой и видя, как губы его недовольно сжимаются. – Не все так просто.

– А я думаю, что просто. Я люблю тебя. А ты – любишь меня?

Он приподнял подбородок, точно делая вызов. Линдсей с несчастным видом подняла на него глаза.

– Я люблю тебя, Антониос. Но этого недостаточно.

– Ну конечно, достаточно, – с триумфом в голосе произнес он, и Линдсей закрыла глаза.

Слова Дафны отчетливо всплыли в ее памяти: «Любить и быть любимым – это все, что нужно каждому из нас».

Если бы это было правдой!

– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнес Антониос, и Линдсей открыла глаза от удивления.

– Да? – спросила она недоверчиво.

– Ты думаешь о своем заболевании.

Она замерла.

– Ну, отчасти, – осторожно сказала она.