Фернандо Магеллан. Том 3 - Игорь Валерьевич Ноздрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жуан сидел в кресле у окна в светлой рубахе, синих штанах и домашних туфлях. В тщательно прибранной каюте не сохранилось следов многодневной попойки, вызывавшей зависть и разговоры в кубрике – новом доме и новой семье парнишки. На столе, покрытом скатертью с вензелями Барбосы, в чашах лежали фрукты. Висевшие на стенах начищенные до блеска доспехи придавали комнате праздничный вид. На полках желтели латунью навигационные приборы, свернулись трубочками географические карты. В резном шкафчике со стеклянными дверками и прижимными планками горели на солнце хрустальные бокалы, чернело кованое серебро, сияли золоченые чаши. Кровать и сундуки покрыты изъеденным молью коричневым бархатом, сохранившим богатый, торжественный вид.
– Подойди ко мне, – сказал Жуан, протягивая к сыну руки. Мальчик бросился к отцу, вскарабкался на колени, прижался к волосатой груди. Золотой крестик колол глаз, но Хуан не хотел отнимать голову, слушал удары сердца отца, прерывистое дыхание. Карвальо прижал сына к себе, ощутил облегчение и радость, будто часть жизненной энергии через соприкосновение передалась ребенку. – Как тебе жилось на баке? – Жуан разглядывал мальчика.
– Хорошо, отец, – тот замер у него на груди.
– Тебя никто не обижал? – Карвальо почувствовал угрызения совести за то, что отослал сына в кубрик.
– Нет, – не поднимая головы, выдохнул парнишка.
– Ты уже большой, должен сам постигать морскую науку, – Жуан попытался успокоить свое щемящее чувство вины.
– Я знаю, – промолвил сын без обиды, смиренно, как принимают неизбежное зло.
– Чему тебя выучил святой отец? – поинтересовался капитан, стараясь уйти от неприятной темы.
– Многому… – нехотя пробормотал мальчик.
– Ты знаешь буквы?
– Да.
– Можешь написать свое имя?
Хуан поднял голову, и в раскосых темных глазах индейца-сына отец увидел грусть. Ему стало тяжело.
– Ты не хочешь ехать к властителю? Желаешь остаться на корабле?
– Нет, – замотал головою Хуан, рассыпая по плечам густые волосы.
– Почему ты боишься ножниц сеньора Бустаменте? – любуясь прядями, спросил отец.
– В волосах сила, – упрямо заявил юнга и гордо вскинул голову.
– Пусть будет по-твоему, – уступил Жуан, опасаясь поссориться по пустяку. – Ты мечтаешь покататься на слоне и встретиться с наследником?
– Мне наплевать на них и размазать по палубе, – отрезал парнишка.
– Тогда зачем стремишься на остров? – растерялся отец.
– Я ищу маму! – с вызовом ответил сын.
– О Боже, – вздохнул Жуан. – Когда ты поймешь, что здесь нет ее?
– Откуда ты знаешь? – зло воскликнул Хуан, отстраняясь от отца. – Говорят, ты продал ее в рабство?
– Кто тебе сказал? – опешил Карвальо. – На свете много злых людей, не верь им.
– Если это не так, почему не отпускаешь меня на землю? – юнга подозрительно глядел ему в глаза. – Ты знаешь, где мама?
– Да.
– Значит, ты продал ее?
– Нет, сынок. Она ушла от меня… От нас, – поправился Жуан. – Вернулась в племя, поднялась с ним в горы. Была война, индейцы резали друг друга… Мы не дождались возвращения мамы, уплыли из гавани.
– Она погибла?
– Не знаю. Когда второй раз я зашел в Землю Святого Креста, никто не знал, что случилось с племенем. Оно исчезло.
– Великий Бог взял их к себе, – решил Хуан, упорно сочетавший христианство с индейскими верованиями.
– Возможно, – не захотел спорить отец.
– Или перенес в другое место, – предположил мальчик.
– Опять ты за старое… – покачал головою Жуан.
– Я найду ее, – заупрямился сын.
– Ищи, – согласился отец. – Но обещай мне никуда не ходить без сеньора Баррутиа и ничего не делать без его совета!
– Ты сказал, что я уже взрослый, – надулся мальчик.
– На земле, как на корабле, существует дисциплина. – Жуан привлек сына к себе. – Ты – юнга Испанского королевского флота! Не забывай этого.
– Я помню, – Хуан обнял отца.
– Обещаешь?
– Да, – неохотно произнес парнишка.
– Поклянись на распятии!
– Лучше я поклянусь честью.
– Это надежнее?
– Конечно.
– Тогда давай…
Юнга слез с колен отца, встал перед креслом, приложил правую руку к сердцу, затем к бедру, где у офицеров болтались короткие клинки, и важно изрек, подражая штурману Пунсоролю:
– Клянусь!
Жуан с трудом удержался от смеха и, чтобы выглядеть серьезным, прикрыл ладонью растянувшиеся губы.
– Молодец, – похвалил он сына. – Теперь я спокоен. Эрнандесу поручено охранять тебя, можешь надеяться на него, он не подведет. А вот это тебе… – протянул Хуану расшитый шелком кошелек. – Спрячь хорошо!
– Зачем? – удивился Хуан.
– За одну монетку любая лодка доставит тебя на каравеллы, – пояснил капитан. – Если почувствуешь опасность, немедленно тайком возвращайся назад.
– А как же сеньор Баррутиа и Эрнандес? – не понял мальчик.
– Дела взрослых тебя не касаются, – жестко предупредил отец. – Они получат особые указания.
– Приказываешь бросить их? – вспыхнул юнга.
– Да, – холодно подтвердил Карвальо. – Мы должны избежать неожиданного столкновения с маврами, подготовиться к нему. Ты предупредишь нас о замыслах островитян.
– Это нечестно по отношению к друзьям, – возразил Хуан. – Раньше ты учил меня иному.
– Туземцы обнаружат бегство взрослых людей, а твое исчезновение может оказаться незамеченным.
– Это предательство! – упорствовал парнишка.
– Это приказ. Приказ капитана! Нет более важной задачи, чем спасение кораблей. Ты понял меня?
Мальчик кивнул.
– Никому не говори о нашем разговоре и не показывай деньги.
– Ты дашь мне оружие? – воинственно спросил Хуан.
– Тебе не придется воевать, – улыбнулся Жуан, – но будь осторожным! Желаю тебе хорошо развлечься в городе и скорее вернуться на «Тринидад»!
Он наклонился к сыну, обнял и поцеловал. Засмущавшийся парнишка вырвался из рук, отступил к двери.
– «Дерзким помогает счастье!» – Жуан сжал худую руку в кулак, поднял для прощания к плечу.
– «Аудентес фортуна джуват!» – по-латыни четко повторил сын.
* * *
Без блеска и шума посланцы Карвальо прибыли на берег, где их арестовали, превратили в почетных заложников. Моряков во второй раз доставили в дом правителя. Там их обильно поили и кормили, развлекали, обещали устроить свидание с властителем. Сирипада забыл о желании познакомить наследника с Хуаном, откладывал встречу, держал испанцев взаперти, запретил без охраны выходить в город.
По ночам крики птиц вызывали страх и тоску. В спальне горели толстые восковые свечи, сжигали жирных мотыльков и мелких мошек. Темнокожие воины снимали нагар, безмолвно застывали со скрещенными на груди руками, стерегли покой гостей или их самих, чтобы не нырнули в глубокую темень, не сбежали на корабли. Запах араки и воска смешивался с ароматом цветов, проникавшим через раскрытые окна, занавешенные тонкими драпировками. Во дворе пылали костры, слышались разговоры воинов.
Тягостно было на душе моряков. Хотя внешне прием