Мова - Виктор Мартинович

Все эти странные словоформы закрутились в моей голове, еще на предпоследнем предложении я ощутил приближение прихода и понял, что необходимо осуществить ликвидацию дискредитирующего меня документа, и порвал его на маленькие, малюсенькие, махонькие кусочки, следя за тем, чтобы на каждом из них по отдельности не осталось никаких признаков мовы, сочетаний знаков, запрещенных согласно действующему законодательству. И думал даже сжечь эти куски, кусочки, чтобы обеспечить их полное уничтожение, но сознание уже вознеслось в горисполкомовские дали, и я увидел, что одет в рубашку «Элиз», коминтерновский костюм с искрой и такие примечательные своими узкими носами франтоватые туфли.

Стало понятно, что мне нечего бояться, потому что я превратился в одного из государственных людей, что сейчас такой же, как они, что у меня такой же способ мысли и что я целиком осуждаю наркоторговлю и наркопотребление. Я медленно, как это и положено государственному человеку, поднялся со скамейки, запахнул пиджак и, посматривая по сторонам, пошел по улице Маркса. Вокруг было довольно много подозрительных типов. Вот идет девочка – слишком уж худенькая, очевидно, студенточка, а студенты все имеют склонность к нарушению правопорядка и асоциальному образу жизни. Отметил, что на перекрестке у Нархоза сразу два человека перешли улицу на красный свет, не дождавшись разрешающего сигнала светофора, как того требуют правила дорожного движения. Я хотел сделать им замечание, но понял, что я не на службе, а в гражданском и без удостоверения.

Я шел и отмечал подозрительные проявления общественного поведения – вот мужчина прикладывается к бутылке с пивом, которую только что приобрел в магазине, распитие спиртных напитков в общественных местах – нарушение статьи 24 кодекса об Административных правонарушениях. Карается штрафом от 70 до 120 юаней. Вот прошел интурист из «Кроун Плазы»: страшно подозрительная личность. На вид похож на гусака, обросшего рыжей немецкой шерстью, и при этом клетчатая кепка, и при этом очки – плюгавый шпионишко, что он делает тут у нас, стоило бы внимательно проверить его паспорт на предмет поддельной визы. Гусак вел под руку совсем еще юную девочку, совсем молодую, глупенькую. Ножки, как спичечки, по всему видно – несовершеннолетняя, ребенок, ей бы в школе учиться, а она со шпионами гуляет. Налицо нарушение статьи 124 Уголовного кодекса, растление, склонение к интимной близости, карается от 4 до 8 лет лишения свободы.

Проехали велосипедисты, не спешившись на пешеходном переходе – 98 статья Административного кодекса, штраф от 30 до 50 юаней.

Далее – кофейня, на террасе которой китайцы курят кальян, а что в этом кальяне? Разрешенные ли вещества? Да, государство разрешило, для привлечения инвестиций, употребление марихуаны и опиатов, но это все временно, временно. Необходимо все отмечать и фиксировать, кто, что и где курил. Чтобы составить базу данных. Всех – на учет! Чтобы потом, однажды, накрыть всех, всех до одного!

Вот какой-то человек в хорошем костюме, стоит на перекрестке и просто смотрит на меня, будто следит, пытается вникнуть в суть моих дел, а я человек государственный и даже мысли у меня государственные! Чего это он смотрит? С какой целью? Имеет ли на это право?

Я обратил внимание, что на лавочке у памятника Дзержинскому – в этом святом месте Минска, в этом месте памяти, куда возлагают цветы! Вот прямо тут, в тени памятника Феликсу Эдмундовичу, сидит скрюченный худощавый тип в шортах, вот главное – в шортах, в подозрительных шортах. Он только что сунул в карман шортов какую-то маленькую записочку, очевидно, что это сверток с мовой! Я сел на скамейку напротив, имея своим планом установить визуальное наблюдение за потенциальным нарушителем Уголовного кодекса, употреблятором, мова-наркотом. Настолько уже ополоумели, что даже не прячутся, в центре города, среди белого дня, в тени Феликса Эдмундовича употребляют предусмотренное статьей 264!

Меня понесло мыслью о мове, и я даже оставил наблюдение за джанки, потому что мысль была великая и вдохновенная. Сейчас, сделавшись человеком государственным, ответственным за безопасность и чистоту города, я осознал тот вызов, который бросает нам мова и те, кто ее распространяют. Торговлю мовой держат под своим контролем триады – это отлично заметно по оперативной ситуации, цыгане просто наживаются на перепродаже, а триады – это транснациональная преступность, терроризм, это human traffic, взрывы в Гонконге и Москве. Это сепаратизм, который поднимает голову, чтобы развалить Союзное государство Китая и России. Каждый, кто хотя бы раз передал деньги дилеру, финансирует международный терроризм, войну в Чечне, убийства, захват заложников. Таких людей, этих столпов преступного мира, их мало просто бросить за решетку! Ведь на их руках – слезы матерей, кровь невинных жертв, пыль, вздымающаяся от взрывов.

Я аж замычал от этой невыносимой, страшной мысли, которую никто – по недосмотру или из-за засилия мелких текущих дел — еще не понял и как следует не осмыслял. На мне лежала ответственность за государство, за покой и благоденствие народа. За то, чтобы дети ходили в школу, чтобы над страной было голубое, ничем не омраченное небо… И вот тут, в этот возвышенный момент, ко мне пришла еще более ужасная мысль.

Мысль о том, что я же тоже употребляю. Я тоже финансирую терроризм. Я же и есть тот самый кровожадный преступник. Bad trip накрыл меня, будто могильная плита. Я схватился за голову, запустил ногти в волосы. Так я сидел битый час, покачиваясь, пока меня не окликнул девичий голосок:

— Молодой человек, с вами все в порядке?

Я напряженно поднял лицо и увидел миловидную, подозрительно миловидную и потому наверняка втянутую в порно-индустрию и проституцию, личность женского пола, но внезапно меня начало отпускать – приход был сильный, но быстрый. И вот действительно передо мой стояла вполне подходящая для быстрого и яркого cold sex молодая черноволосая пышка, la femme fatale из агрогородка, первый вечер в Минске, ищет кавалера с пропиской, ресторан (20 юаней), бутылка «Советского шампанского» на двоих (4 юаня), беседа об отличиях столицы от Торгачева[21].

Мы отлично попрактиковались с той сдобной булочкой, to end properly. Настолько отлично, что было даже немного жаль выставлять ее через неделю, когда мне наскучила ее татуированная попка, пухлые грудки и полная дезориентация в понимании столичной жизни. Она цеплялась за мою жилплощадь клятвами каждый божий день готовить мне завтраки, колхозница.

Я привык ходить на вокзал «под часы». В переводчицкой конторе, с которой я работал, чтобы сшибить немного денег на стафф, мне неплохо и своевременно платили, так что проблем с финансированием моих игр разума не было. Я даже научил ту цыганку улыбаться. Приучить ее к этому было так же сложно, как очеловечить таракана. Но однажды она исчезла.

У меня был выходной, и я просидел целый четверг на скамейке в парке у трамвайного кольца, ожидая властелиншу страны Оз. Время от времени наблюдал, как под часы приходили хорошо одетые (мова – забава не для бедных) нервные человечки и уходили с таким трагическим выражением на физиономиях, что за один этот разочарованный вид можно было арестовывать. Очевидно, что лет на десять о молодой матери и ее аппетитном младенчике можно было забыть.

Месяц прошел без употребления, и я даже как-то отвык от своих веселых приключений между двумя реальностями. Однажды я шел мимо вокзала без всякого особого расчета, просто прохаживался с какой-то тайной надеждой на чудо (тот, что употреблял, любил или пробовал купить сигареты после закрытия всех магазинов, отлично знает это состояние бессознательного поиска и неистребимой надежды). Внезапно я увидел там же, под часами, цыганенка. Лет пять или восемь – я в этих детях не разбираюсь. Он стоял, хлюпал чумазым носом и внимательно всматривался в лица прохожих. Наши глаза, конечно же, встретились. И мои были жаждущими, а его – ищущими. Случился один из тех чудесных контактов, о которых я вам тут уже распрягал. Я направился прямо к нему и спросил:

— Сколько?

— Двести, – ответил мелкий кровопийца.

Я протянул ему купюру, он своей крохотной липкой ручонкой вложил мне в руку сверточек со сказкой и быстро исчез. Поднял, гаденыш, двести юаней на ровном месте! Чтоб ему те юани вышли кровавым поносом! И тут – буквально через секунду после того, как я засунул бумажку в карман, меня с силой схватили за локоть, сперва я ощутил властную настойчивость этого жеста, испугался и только потом увидел, кто меня схватил. Оказывается, рядом нарисовался тот самый травоядный милиционер, который обычно топтался вокруг вокзала и пытался стрясти себе на пиво со старушек, которые торговали китайскими сигаретами и пинским контрафактным трикотажем. Не Госнаркоконтроль! Фуф, пронесло!

— Минуточку, гражданин! – сказал милиционер угрожающим тоном. Я присмотрелся к нему. Вид у него был такой потрепанный жизнью, что весь мой страх мгновенно улетучился. Несвежая рубашка, погоны топорщились, будто на пугале, кадык ходил вверх-вниз. Было заметно, что милиционер волнуется, причем значительно больше меня самого. Его цену я вычислил мгновенно, а он мои реакции предсказать не мог, потому что одет я был прилично, да и мои образование и IQ значительно превышали его. — Сколько? – сразу спросил я его, не скрывая пренебрежения. — Что у вас в кармане? – попробовал он включить прокурора. — Сколько? – переспросил я и посмотрел ему прямо в глаза. В глазах его были голодное детство, силиконовые сиськи, разлезшиеся макароны на завтрак, обед и ужин, мечта полететь в Крым на самолете, постоянные унижения и лихорадочные попытки выбраться из того говна, в котором он родился. Ему было лет сорок пять, в общем, он многого уже нахлебался. — Вы подозреваетесь в хранении вещества, предусмотренного статьей 264 Уголовного… — Вещества? – перебил я его. – Ты кодекс почитай, служилый! Там черным по белому написано про несубстанциальные психотропы. — Несубстанци... – попробовал он повторить, но у него не получилось. Поэтому решил немного сократить программу вымогательства. – Сейчас пройдем в участок и проведем обыск с понятыми!