Книга Асты - Барбара Вайн

— Ну что же, миллион благодарностей.

Он дулся целый час. Мне всегда жаль детей, если они подходят к отцу, когда он в таком настроении. Кроме Марии, конечно. Ей все позволено. Она самый капризный и непослушный мой ребенок, никогда не посидит спокойно, вечно носится сломя голову и фокусничает. Сегодня днем она совершила ужасную вещь — подбежала к Хансине и заявила: «Mor упала на пол, закрыла глаза и не может говорить».

Хансине бросилась наверх, страшно напуганная, и нашла меня в спальне, где я преспокойно сидела за столом и писала дневник. Вернее, она не видела, что я пишу, — я быстро сунула дневник в ящик стола и стала спокойно смотреть в окно. По-моему, Мария сделала это, чтобы привлечь к себе внимание. Я замечала, что маленькие дети не любят, когда взрослые пишут или читают. Дети чувствуют себя брошенными, потому что не могут ни участвовать в этом, ни этого постичь.

Однако нельзя позволять ей безнаказанно лгать. Я крепко шлепнула ее и пожаловалась Расмусу, что натворила его любимица. Но он лишь ответил, что она очень умна, если сообразила сделать такое в два года и пять месяцев. Интересно, почему он любит ее больше всех? Внешне она в точности похожа на меня в ее возрасте, будет похожа и когда вырастет. У нее такие же синие глаза, высокие скулы, тонкие губы и волосы цвета мокрого песка.

Итак, прошел еще один день рождения!

Мы собираемся переезжать.

Мой дорогой муженек сообщил об этом сегодня утром. Я уверена, где-то существуют семьи, в которых муж и жена делают все вместе, хотя ничего о других супругах не знаю. Я могу лишь наблюдать за людьми, которые ходят под ручку. Или что-то вижу, когда мы приезжаем — правда, очень редко — к людям, которые покупают машины у Расмуса. Вероятно, мужья тех женщин тоже не обо всем сними советуются. Но вряд ли нормально, когда муж сообщает жене, с которой прожил шестнадцать лет, что купил дом и намечает переезд через месяц.

На самом деле я не против, потому что люблю переезжать. Мне нравится суета, когда все сдвигают с места, разбирают, упаковывают. Но особенно мне нравится первая ночь в новом доме. Это как приключение. Но мне хотелось бы иметь право самой выбрать дом, в котором я буду жить. Не люблю, когда не считаются с моим мнением, словно я ребенок или душевнобольная.

— Где это? — спросила я.

— В Хайгейте.

Перед глазами тут же возникла старая деревня с ужасными ветхими домами среди зелени Вест-Хилл. И рядом с кладбищем совсем бы не хотелось жить. Но в этот раз Расмус выбрал то что надо.

Это большой современный дом в Шефердс-Хилл. Его называют «Паданарам».

9

Мы с Кэри Оливер познакомились в конце шестидесятых, когда обе работали на «Би-би-си». Она увела у меня любовника и женила его на себе.

Это было очень нагло и бесстыдно. Кэри и сама согласилась бы. Действительно, другими словами ее поступок не опишешь. Я и Дэниэл Блэйн, психиатр, сын последнего маминого «жениха», пять лет жили вместе. Было бы преувеличением назвать его единственным мужчиной, которого я когда-либо любила, хотя он близко к этому подошел. Кэри, как говорится, положила на него глаз и увела.

Я знаю все аргументы. Никого нельзя увести, если он сам того не хочет. Люди не вещи, ими нельзя владеть или одалживать на время, а потом бросать. Люди свободны в желаниях. Если бы он по-настоящему любил меня… Что ж, возможно, и не любил. И я ушла сама. Я не бросила его, это было скорее похоже на то, что называют конструктивным разрывом отношений.

Позже Дэниэл и Кэри поженились, затем развелись. Его след затерялся где-то в Америке. О Кэри я время от времени слышала. Чаще видела ее имя в титрах телепрограмм. Она стала довольно преуспевающим продюсером. Но ее голоса я не слышала лет пятнадцать, пока он не прозвучал у меня на автоответчике. Да, с того самого вечера, когда она выдала свои чувства восторженным возгласом: «Боже! Какой он красивый!»

Я не перезвонила. Она ведь сама нашла меня, и я удивилась ее наглости. Как будто не было пятнадцати лет, как будто прошел всего день и между нами ничего не случилось. Если честно, хотелось бы знать, что ей надо. Дневники давно отсняли для телевидения, их читали по радио в передаче «Книга перед сном», поступило предложение записать их на аудиокассету. Но я спокойно проживу, даже если никогда не узнаю причины ее звонка.

Предстояла огромная работа. Меня завалили письмами с соболезнованиями, к тому же почти две недели почту Свонни не разбирали. Около года назад Свонни наняла секретаршу, которая приходила три раза в неделю. Она управлялась со всей корреспонденцией, но уволилась, когда с ней случился первый удар и она стала недееспособной. Свонни с трудом еще могла подписать письмо, но вряд ли понимала его смысл. Кроме того, чьим именем она подписывалась бы? Своим или тем, кем себя считала?

Одним словом, кроме меня отвечать на письма было некому, и я села их разбирать. Конечно, многих авторов Свонни никогда не знала, у нее было всего лишь несколько близких друзей, но остались тысячи поклонников Асты, перешедшие к ней как бы но наследству. Я написала сотню открыток читателям (почти все — женщины), поблагодарила их за соболезнования и заверила, что публикации дневников не прекратятся. И тут позвонила Кэри.

Она говорила все так же, с придыханием, сбивчиво:

— Ты получила мое сообщение, но ты ненавидишь меня, тебя и так осаждают, ты, наверно, хочешь бросить трубку, но, пожалуйста, не надо!

У меня пересохло во рту, и голос прозвучал хрипло:

— Кэри, я не брошу трубку.

— И ты со мной поговоришь?

— Уже говорю. — Интересно, что значит «осаждают»? Разве меня «осаждали»? Меня не было дома, и автоответчик я отключила. — Мы давно с тобой не общались, — осторожно добавила я.

Ни слова в ответ, но в трубке слышалось ее шумное дыхание.

— Ты могла бы сыграть сопящего маньяка в каком-нибудь своем фильме, — ехидно заметила я. — У тебя здорово получается.

— О, Энн! Ты простила меня?

— Лучше скажи, что тебе надо. Выкладывай все начистоту. Ты же чего-то хотела, верно?

— Конечно. Я же сказала. Но я как ребенок, ты сама считаешь меня ребенком. Я хочу, чтобы ты первая сказала, что все нормально. Я хочу, чтобы ты простила меня. И начать все снова с… с чистой совестью, что ли.

Слышал бы это Дэниэл, подумала я, но вслух ничего не сказала. Просто не хотелось упоминать его имени.

— Ладно. Я прощаю тебя, Кэри. Теперь все в порядке?

— Серьезно, Энн?

— Серьезно. Теперь говори, что ты хочешь. Удиви меня.

И она меня удивила. Помолчала некоторое время, как бы желая прочувствовать блаженство от сознания, что ее простили и она снова чиста, будто после ванны. Потом вздохнула, и ее вздох походил на мурлыканье:

— Ответь первой. Ты правда запретила даже заглядывать в неопубликованные страницы дневника?

— То есть?

— Ты же знаешь, там, в первом дневнике, есть пропущенный кусок. Ты позволишь кому-нибудь взглянуть на него?

— О чем ты? Какой пропуск? Я не заметила.

— Неужели не заметила?

— Даже не понимаю, о чем ты. О вступлении, которое должно быть, а его нет, или о чем?

— Если ты не знаешь, я снова живу спокойно. Значит, для меня не все потеряно.

Причина ее просьбы просто невероятна — интерес к происхождению Свонни.

В конце концов, хоть Свонни и могла стать знаменитостью, выступать по радио и телевидению, давать интервью журналам и так далее, однако даже при ее жизни мало кого заботило, была ли она родной дочерью Асты. Всех интересовала сама Аста. И до самой смерти Свонни оставалась лишь связующим звеном, глашатаем и толкователем. И сейчас интерес публики направлен опять же не к ней, а к будущей судьбе неопубликованных дневников, которые она успела, или не успела, отредактировать и подготовить к печати. Однако почему-то сразу пришло в голову, что Кэри интересует именно тайна рождения Свонни.

— Вряд ли там что-то есть о младенчестве моей тети, чего не появлялось бы в печати.

— О младенчестве твоей тети? Энн, а при чем тут твоя тетя? Кто она?

— Свонни Кьяр.

— О господи! Конечно же. Извини. Я знала, что она твоя родственница, но как-то не пришло в голову, что тетя. А что там с ее младенчеством? Тебя доставали папарацци по этому поводу?

— Хорошо, если дело не в тёте, тогда зачем ты звонишь? — спросила я.

— Энн, давай встретимся. Ты сможешь меня потерпеть?

Поразмыслив, я решила, что смогу:

— Конечно смогу. Но о чем ты хочешь говорить?

— О Ропере, — ответила она. — Я хочу снять о нем фильм.

— Я понятия не имею, кто это.

— Это в первом томе «Асты», самое начало. Там есть запись о… как же ее звали, прислугу?

— Хансине.

— Да. Так вот, Хансине возвращается домой и говорит, что познакомилась, или даже подружилась, с прислугой из пансиона, что на соседней улице или где-то рядом. Помнишь?