В поисках Леонардо - Валерия Вербинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они миновали рояль и двинулись в глубь отсека. В трюме было дьявольски холодно, и вскоре два доблестных агента разных государств уже клацали зубами.
– Двадцать минут первого, – ворчал Рудольф, ежась и поглядывая на часы на цепочке. – Моя мама говорила, что всякий порядочный человек должен в это время быть в постели.
Возле каждой сетки, скрывающей под собой багаж пассажиров, были начертаны на полу мелом какие-то совершенно непонятные знаки, напоминающие иероглифы. Багажных бирок с именами пассажиров не было видно, и Рудольф здорово приуныл.
– Похоже, что придется переворачивать тут все вверх дном, – бурчал он, искоса поглядывая на невозмутимую Амалию. – Как было бы просто, если бы…
– Кузен!
– А?
– Вы бы не могли немного помолчать? Я думаю.
– О чем? – спросил германский агент, подняв воротник и зябко передергивая плечами.
– Рояль – это наверняка вещи сеньоры Кристобаль, – говорила меж тем Амалия. – Колонна… Дайкори? Он, кажется, серьезно интересуется искусством. Или Фоссиньяк, художник, у которого жена из Бельгии? У Мерсье, которых мы ищем, наверняка должен быть компактный багаж.
– Вот как раз компактный, – проворчал Рудольф, указывая на гору багажа высотой в два человеческих роста.
Но Амалия только скользнула по горе взглядом и покачала головой.
– Нет, это голландец…
– Откуда вы знаете? – спросил германский агент.
– Детский велосипед. Смотрите!
– Но у художника тоже двое детей, между прочим.
Амалия тяжело вздохнула.
– Этот велосипед, – с раздражением пояснила она, – годится для ребенка до пяти лет. У художника дети девяти и десяти лет. Ясно?
– Яснее некуда, кузина. Смотрите, здесь всего шесть сундуков.
Общими усилиями агенты стащили сетку. Каждый взял на себя по три чемодана, содержимое которых вскоре было выставлено на всеобщее обозрение.
– Что у вас?
– Четыре галстука…
– Дамские панталоны…
– Книги…
– На каком?
– На английском. «Духи и способы общения с ними». Звучит?
– Гм! Похоже, кузен, мы с вами осквернили багаж миссис Рейнольдс.
– А галстуки? – вскинулся германский агент. – Зачем миссис Рейнольдс галстуки?
– Мэри упоминала, что ее дядя живет в Америке, – отозвалась Амалия. – К несчастью, он еще не умер, поэтому миссис Рейнольдс, страдая от того, что не может пообщаться с его духом, везет ему в подарок из Европы галстуки. Другого объяснения у меня нет.
– Ну и цвет… Я бы скорее удавился, чем надел такой.
– Я же вам объяснила, кузен. Это она из мести…
– С вами не соскучишься, кузина!
– Как и с вами, дорогой кузен…
Рудольф неожиданно прислушался и вскочил на ноги.
– Тише! Сюда идут…
– А, дья…
Книги оказались завернутыми в панталоны, панталоны полетели в чемодан, чемодан в спешке задвинулся под сетку, отодранную с одного края… Агенты разбежались: Амалия – влево, Рудольф – вправо.
По проходу шли двое вооруженных стражей.
– Мне послышался шум в багажном…
– Думаешь, воры?
С бьющимся сердцем агент кайзера и агентша русского императора прислушивались к разговору матросов. Случайно Амалия глянула в проход и закоченела. Посередине его валялся ярчайший ядовито-желтый галстук с красными цветами.
– Не знаю… – промолвил первый матрос неуверенно.
Рудольф, ежась от холода, спрятался за роялем. Услышав писк, он поднял голову. На крышке рояля сидела мышь и озадаченно смотрела на него.
Не дойдя десятка шагов до изобличающего галстука, стражи остановились.
– Смотри-ка, рояль…
– Он принадлежит той певице.
– Ты ее слышал?
– Ага… Она сегодня пела в салоне. Жаль, эта сволочь Робер услал меня к вахтенному… Так и не дал дослушать, гнида.
Мышь пискнула, вскочила на плечо Рудольфа, пощекотала ему усами шею и по сюртуку ловко стала спускаться на пол. Германский агент стоял, боясь пошевельнуться и обливаясь холодным потом. Ощущения от прикосновения проворных лапок были далеко не такими приятными, как может показаться. Мышь меж тем завершила свое путешествие, выбежала в проход, но, завидев двух огромных матросов, заметалась и быстро юркнула в какую-то щель.
– Это мышь, Жан… Пошли отсюда.
– Свет… Надо забрать лампу, не то этот гад опять будет ругаться.
Шаги удалились. В глубине трюма чьи-то спеленатые часы прохрипели час ночи. Матросы унесли единственную лампу. Дверь за ними захлопнулась, и в конце девятой главы наступила кромешная тьма.
Глава десятая,
в которой тайные агенты блуждают во тьме
– Рудольф!
– А?
– Вы где?
– Сам не знаю. Подождите, я к вам подойду… О, черт!
– Осторожнее!
– Дьявол, как тут темно!
– Вы себе ничего не сломали?
– Нет! Какого черта, спрашивается, я послушался вас и приперся сюда? Ради каких-то дамских пан… А-а!
– Осторожно, там где-то валяется галстук.
– Спасибо, я уже зацепился за него и упал. Вы очень добры!
– Рудольф!
– Ну что?
– Кузен, вы целы?
– Да. Знаете, чего я сейчас хочу?
– Чего?
– Быть круглым сиротой. Не иметь ни отца, ни матери, ни дяди, ни тети, ни отдаленной кузины!
– Ай, кузен! Это вы?
– Я. По-моему, меня нельзя спутать с мышью. Даже в темноте…
– Что вы делаете, кузен?
– Ищу фонарь.
– Вы не там его ищете!
Пощечина, как артиллерийский салют, прогремела на весь трюм.
– Знаете что, если вы так истолковываете мои самые невинные намерения, ищите свет сами!
– Кузен, вы не могли бы помолчать немного?
– Молчу. Надо же, по вашей милости я теперь замурован в трюме… Тьфу! Вся венская разведка будет надрывать животы, когда узнает, что…
Во мраке, как бабочка, вспыхнул огонек, и в его свете обнаружилось лицо Рудольфа – красное, удивленное.
– Что это? – моргая от неожиданности глазами, выдавил из себя он.
– Свеча, – довольно сказала Амалия. – Отправляясь сюда, я захватила с собой на всякий случай свечу и спички. За предусмотрительность.
– Знаете, кузина, – пробормотал вконец ошарашенный Рудольф, – я должен вас поцеловать.
– Вы уже пытались это сделать, – сухо оборвала его Амалия. – Учтите, что расплавленный воск очень горячий, так что лучше не злите меня. Идем!
– Куда?
– Искать «Леду».
– Вы в св-воем уме? – воскликнул Рудольф. От изумления он даже начал заикаться.
– Тогда сидите тут один в темноте и продолжайте мечтать осиротеть, я не буду вам мешать, – съязвила Амалия и повернулась, собираясь уйти.
Представив себе, как по нему во мраке начнут прыгать развязные мыши, германский агент похолодел.
– Ну, нет, – с жаром возразил он, кидаясь следом за огоньком, – ни за что!
Однако Амалия внезапно остановилась и посветила немного вбок. Взорам агентов предстали четыре простеньких чемодана, накрытые сеткой.
– Мой коричневый, – быстро сказала Амалия. Коричневый чемодан был больше остальных.
– Мой черный, – буркнул Рудольф нехотя.
– Тот, что с железной ручкой, тоже мой.
– Я беру серый.
Родовитый граф фон Лихтенштейн и его прелестная кузина (тоже, между прочим, из дворян), как самые обычные воришки, вцепились в сетку и обоюдными усилиями содрали ее. Корабль застонал и заохал. Рудольф позеленел.
– Не время страдать морской болезнью, друг мой, – деловито произнесла Амалия, завладевая тяжеленным коричневым чемоданом и тем, что с железной ручкой.
Свеча, криво прилепленная на полу, освещала лица кузенов, колдующих над застежками. Наконец крышки откинулись, и на лице Рудольфа проявилось разочарование.
– Четыре сорочки и серый фрак, – объявил он. – А у вас?
– Дюжина платков.
– Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, – ворчал Рудольф, роясь в стопках одежды, – что я буду копошиться в чужих вещах…
– Кузен!
Побледнев, Амалия извлекла из чемодана продолговатый предмет, напоминающий футляр для трубы. Рудольф тяжело задышал и стал лихорадочно перекидывать вещи в своем чемодане. Вскоре второй футляр оказался у него в руках.
– Держу пари, это багаж музыкантов, – проворчал он, чтобы успокоить себя.
– В первом классе из музыкантов едут только сеньора Кристобаль и ее аккомпаниатор Шенье, – напомнила ему Амалия. – Но Шенье – пианист, а сеньора и вовсе певица.
Она открыла футляр, заглянула туда и побледнела еще больше. Рудольф, следуя ее примеру, глянул в свой – и побагровел.
– Какие-то холсты, – пробормотал он. Голос плохо ему повиновался. – Но ведь «Леда» была на дереве…
Он вывалил добычу на чемодан. Амалия, не мешкая более, извлекла на свет божий свою находку.
– Кажется, у меня Рафаэль, – произнес Рудольф через несколько мгновений.
– А у меня – Боттичелли. Рудольф! Эта картина принадлежала Висконти, я знаю ее!
– Какой-то портрет, возможно, голландской школы… А у вас что?
– Тициан, но очень маленький… Рудольф, я гений!
– Так. Это…
– Дайте-ка посмотреть… Себастьян, как же его…
