Тринадцать мнений о нашем пути - Николай Романецкий

Андрей Лазарчук: Откуда взялось это «ведь»? Если задуматься, то мы выцедим из множества признаков, отличающих мусульманина, два: ему делают обрезание, и он рано встает по утрам, чтобы помолиться. Давайте введем всеобщую утреннюю зарядку — и, скажем, прищипывание. Тем самым мы уравняем шансы.

Святослав Логинов: Вне зависимости от того, развернутся ли полномасштабные войны, мир, основанный на христианском менталитете, уже обречён. Цивилизация, придерживающаяся моногамии, не может выдержать демографического давления общества, основанного на нормальных принципах. И это уже давно ясно всем, кроме европейцев. Как сказал покойный Ясир Арафат: «Наше главное оружие — матка арабской женщины». Нас не надо убивать, мы вымрем сами, а они размножатся. Уже сейчас в Париже курдов и арабов больше, чем этнических французов, а ведь процесс только начался. Иной вопрос — победит ли ислам? Ведь существуют Индия и Китай, а их менталитет также основан на полигамной семье.

Евгений Лукин:

Сама по себе пассионарность (проще говоря, отмороженность) ничего не решает. Достаточно оставить мусульман в покое — и они тут же передерутся между собой. Боюсь, однако, что господа демократы в покое их не оставят и доведут-таки до объединения. Так что прогноз более чем вероятен. Если меня к тому времени не пришибут, с удовольствием посмотрю, как наши коммунисты-выкресты (бывшие атеисты, нынешние православные) будут спешно мотать на калган чалму и раскатывать коврик для намаза.

Подумать только, а ведь в течение пары веков ислам считался эмоционально выдохшейся религией! Однако вот раздразнили, вооружили… Гальванизировали.

Сергей Лукьяненко: Исламские экстремисты просто пользуются более древними, а потому более подлыми и агрессивными методами — теракты, захват заложников, — не брезгуя и традиционно-европейскими — ложь через СМИ, торговый шантаж (страны исламского мира не создают ничего ценного для западной цивилизации, но сидят на нефтяной трубе).

Ислам (в радикальном течении) допускает и более того — прямо рекомендует ложь по отношению к «неверным», уничтожение представителей иных религий и верований. Да, если христианство окончательно обеззубеет — то ислам придется останавливать китайцам. L Бог им в помощь. Но я надеюсь, что христианский мир образумится и вспомнит времена Крестовых Походов. В таком случае исламу придется измениться и стать терпимее. На самом деле, он к этому способен. Любая религия может трансформироваться как в сторону войны, так и в сторону мира.

Геннадий Прашкевич: Кто это вам сказал?

Отсечь голову человеку, не раздумывая, не страдая, это не пассионарность, а дикость. Привнести в мир еще какой-то процент дикости — не значит выказать себя пассионарным. Пассионарность — это экспансия. Прежде всего экспансия. Переберите страницы истории и сравните, как менялись в течение столетий границы России и тех самых регионов, которые вы называете пассионарными.

Вячеслав Рыбаков: Что же касается ислама, то он ведь только европейцу кажется единым. Он тоже очень разный. Как о христианстве и даже, возьмем мельче, о православии нельзя судить по каким-нибудь хлыстам и трясунам, так и об исламе нельзя судить по ваххабитам и талибам. В христианстве, скажем, теоретически можно найти элементы антисемитизма. Куда уж тут денешься: распяли так распяли, всей площадью кричали Пилату: «Распни его»! Но акцентировать на этих элементах внимание и делать из них политические выводы станет только тот, кто по тем или иным причинам, как правило, весьма далеким от истовой веры, хочет раскрутить политический или даже силовой конфликт. То же — и в исламе.

А считать всех преступников и насильников более пассионарными, чем непреступники и ненасильники, просто потому, что от них шума и крови больше — это очень распространенная ошибка, стоившая человечеству немало слез. Эпилептик во время припадка выглядит куда более решительным и активным, чем, скажем, человек, пишущий стихи или размышляющий о всемирном тяготении. Мелкая тоталитарная секта большевиков громче всех обещала очистительную бурю и потому казалась наиболее пассионарной — и таки свихнула мозги значительной части населения, и та пошла за большевиками. О последствиях долго говорить не нужно.

Может, кстати, показаться, что я в данном пассаже себе противоречу — не одобряю большевиков и октябрьский переворот, но в то же время кручинюсь о распаде СССР. Но это только кажется. Если система уже возникла, сложилась и утихомирилась, то в значительной степени уже все равно, как именно она родилась. Все равно — кровь уже пролита, обратно ее в жилы жертвам социальной судороги не впрыснешь. Но когда кровь уже давно перестала литься, всякая попытка отменить сложившееся положение и начать с нуля — есть не более чем новая социальная судорога, провоцируемая новой сектой и чреватая новой кровью. К тому же десятки лет исторических усилий выбрасываются псу под хвост, и люди сами себя сбрасывают на полвека, а то и на век назад. Китайская модель социализма тоже возникла на огромной крови — но там, все вовремя для себя уяснив, не стали пытаться начать с нуля, а просто направили уже существующую жизнь в надлежащем направлении. Мы дали свободу ругать, воровать и ломать — китайцы дали свободу производить и обустраиваться. Если сравнивать наши достижения с китайскими, преимущества второй методики становятся очевидными.

Могут сказать, что кровь в позднем СССР отнюдь не перестала литься, и привести в пример, скажем, Афганистан. Дескать, стареющая империя все равно не могла без гекатомб, и уже потому заслуживала уничтожения. Но, как мы видим сейчас из азиатской политики США, мощнейшие попытки насильственного устроения Центральной Азии предприняты через каких-то двадцать с небольшим лет на совершенно иной идеологической основе совершенно иным по своему строю и устройству государством. Тут дело не в идеологии, а в геополитике. Если Афганистан и Ирак, с точки зрения США, оказались настолько для них опасны, что пришлось посылать войска на другую половину земного шара, то как же действительно опасен был для СССР начавший вязнуть в хаосе, фанатизме и криминале Афган, с которым СССР реально граничил!

Другое дело, что на территории Афгана с нами воевал своими финансовыми, военно-техническими и политическими ресурсами весь западный мир (на территории Афганистана, в сущности, в восьмидесятых годах происходила третья горячая мировая война), и потому нам было куда труднее, чем пришлось теперь американцам, которым на этой территории никто, кроме аборигенов, не сопротивляется…

Так что к идеологии эти конфликты не имеют ни малейшего отношения. И к оппозиции «христианство-ислам» — тоже.

Борис Стругацкий: Мир ислама раздираем противоречиями. Все попытки создания объединенного исламского государства до сих пор кончались провалом. Конечно, если такое объединение реализуется, угроза над всем христианским (и не только христианским) миром возникнет серьезная. Правда, ислам не только пассионарен, он еще и явно консервативен, НТП здесь везде явно заторможен, причем, не внешними, а внутренними, идеологическими обстоятельствами. Не случайно же, так блистательно вознесшись во времена древней астрономии и математики, он вскоре безнадежно отстал, сохранившись, скорее, как религия поэтов и торговцев. Впрочем, не берусь судить об этом сколько-нибудь решительно — слишком мало знаю.

37. Вопрос: Как Вы считаете, настанет ли когда-нибудь время атеизма? Может быть, именно в атеизме залог победы над религиозной рознью и возникновения единого человечества?

Эдуард Геворкян: Атеизм, как своеобразная конфессия, выстроенная, в общем-то, во вполне теистической системе координат, может быть навязан какой-то части человечества ненадолго, какой-то отдельной личности на все время ее, личности, тварного бытия, но чтобы всем и навсегда — вряд ли. Это все равно, что вдруг невесть с какого бодуна приступить к тотальному обучению всех людей на нашей планете основам, допустим, животноводства. Свобода выбора предполагает и свободу веры или неверия. А вот вписываешься ты со своей свободой в тот или иной социокультурный ландшафт — вопрос иной, и ответ на него не всякому понравится.

К слову, религию и науку в свое время развели политики, и отождествлять атеизм с наукой неправильно.

Те убежденные атеисты, которых мне довелось встречать, как правило, были личностями весьма странными, я бы даже сказал, одержимыми. И при этом весьма неприятными в общении людьми, не способными к вменяемому диалогу.

Что касается победы… А разве это религиозная рознь привела к самым страшным войнам в известной нам истории человечества? Человечество едино как вид, все остальные попытки привести его к общему знаменателю оставим будущим Всемирным Диктаторам или писателям-фантастам.