Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут - Хелен Браун

Я позвала сестру Мэй, которая помогла мне дойти до туалета. Обернутая дренажными трубками, я медленно двигалась по палате в сопровождении верной капельницы и сама себе напоминала столетнюю старуху. Вцепившись в блестящий стальной поручень, я опустилась на унитаз. Убедившись, что со мной все в порядке, Мэй закрыла дверь и сказала, что, если возникнут проблемы, я должна сразу ее вызвать. Я сидела, как на троне, а телеведущий продолжал рассказывать, что Бат стал невероятно модным в начале XVIII века, а добытый в окрестных холмах камень превратился в основу для архитектурных шедевров.

К сожалению, архитекторы XVIII века не уделяли особого внимания интимным потребностям организма – во всяком случае, ведущий не сказал об этом ни слова. Но в тот момент меня куда больше беспокоило, где Мэй. Из палаты не доносилось никаких звуков. Наверное, она ушла по делам. И оставила меня одну.

Мне стало страшно. Накатила волна дурноты. Ярко освещенная ванная закружилась, слова ведущего слились в ничего не значащий гул. Позвякивая дренажными бутылками и трубками, я сползла на пол, успев по дороге нажать тревожную кнопку.

Дверь тут же распахнулась. Надо мной склонились сразу несколько медсестер.

– Тащите сюда кресло! – приказал властный голос.

– У нее малокровие, – предположил кто-то. – Она такая бледная с тех пор, как ее привезли из операционной.

– И явно недосыпает.

Опять говорят обо мне в третьем лице. Спасибо, девочки.

– Но уровень кислорода в крови в норме, – возразила Мэй.

Меня прикатили обратно в палату и уложили в кровать. Дурнота отступила не сразу. Стоявший на тумбочке телефон запищал. Я была не в настроении совершать подвиги Геракла, поэтому просто смахнула трубку и рухнула на подушки.

Наконец в палату заглянула хирург, вырезавшая опухоль. Только что пришли результаты анализов тканей, которые взяли на обследование. Опухоль полностью удалена. Она оказалась больше, чем врачи предполагали. Если бы мы опоздали на полгода, болезнь распространилась бы по всему телу.

Напоминает строчки из какой-то песни… Слава богу, я не стала слушать терапевта, который советовал отложить скрининг груди! Я заставила доктора повторить эти чудесные новости еще три раза. Чтобы отпраздновать, мне позволили оставить на ночь подкладное судно. Какая роскошь!

На следующее утро медсестра все-таки отвела меня в туалет, и там уж я воздвигла памятник нерукотворный, достойный всех архитектурных шедевров Бата. За бледно-зеленый цвет «памятника» стоило благодарить предоперационное сканирование, во время которого меня накачали радиоактивным красителем. С трудом наклонившись, чтобы смыть свое творение, я мысленно попросила прощения у специалистов по охране окружающей среды, отвечавших за муниципальные очистные сооружения. Только радиоактивных какашек им не хватало!

После завтрака Мэй вытащила меня из кровати и помогла принять душ. Она призналась, что заметила страх в моих глазах, когда я вчера пошла в туалет, но сегодня я явно взяла себя в руки. Когда Мэй сказала, что ей нравится запах моего крема для рук, я сделала мысленную пометку прислать ей баночку, когда вернусь домой.

Такими же беспомощными, наверное, чувствовали себя раненые солдаты с дырками от пуль по всему телу. Неудивительно, что они влюблялись в медсестер. Я и сама в них почти влюбилась – по крайней мере, в компетентных. Хорошие медсестры – настоящие ангелы, добрые и сильные. Мне нравилось, с какой заботой они поднимают меня, чтобы поправить постель, или помогают передвигаться по палате на подкашивающихся ногах.

Но скоро мне придется обходиться без их помощи. Скоро, очень скоро.

13

Провокация

Не клянитесь, что никогда больше не заведете кошку

Вцепившись в руку Филиппа, я торжественно сползала по больничным ступеням, чтобы выйти в мир, полный режущих глаз красок. По-зимнему серые улицы и тротуары пульсировали свинцовыми оттенками. Красная реклама сияла так ярко, что я вынуждена была отвести взгляд. Может, за время, проведенное в больнице, мои чувства обострились. Или я просто забыла, какой яркой бывает жизнь за ее стенами.

Лидия с Катариной семенили следом с моими вещами и остатками букетов, словно подружки невесты.

Мне казалось, что я вышла из больницы слишком рано. Живот все еще был раздут, а из-под ребер с правой стороны торчала дренажная трубка, прикрепленная к бутылке. Я бы с радостью осталась в палате до тех пор, пока ее не снимут. Но медсестры ясно выразили свое мнение. Если я останусь в больнице, мне будут уделять куда меньше внимания. Есть и другие пациенты, за которыми нужно ухаживать.

Впрочем, шести суток в больнице мне хватило с лихвой, с учетом местной еды, постоянного шума и кошмарной картины на стене. Где-то там, над городом моя раковая опухоль уже смешивалась в облаках с другими частицами, чтобы пролиться дождем на головы ни о чем не подозревающих людей. Если задуматься, я получила новую грудь, сделанную из складки на животе, а другую мне уменьшили и подтянули. Так что где-то под всеми этими повязками и припухлостями пряталась новая женщина. Теоретически. Пока я чувствовала себя плохо скроенным лоскутным одеялом.

По дороге домой Филипп отказался от привычного итальянского стиля вождения и вел машину так, будто под капотом у него была спрятана бомба. Когда муж заехал на подъездную дорожку, я мысленно поприветствовала Ширли. Я соскучилась по своему дому. В прежней жизни я вряд ли заметила бы, что ведущая к дому тропинка слегка поднимается. Сейчас преодолеть этот подъем было все равно что взойти на Эверест. Тяжело дыша, я брела по дорожке, и каждый шаг сопровождался плеском жидкости в дренажной бутылке. Я чувствовала себя зданием, предназначенным под снос. Легкий удар по фундаменту – и я рухну.

Дома было хорошо, но непривычно. Родные накрыли стол к обеду, разложили тарелки, ножи, но забыли вилки. Раньше я побежала бы на кухню и принесла недостающие приборы раньше, чем кто-нибудь успел бы взяться за салфетку. Теперь мне оставалось только сидеть и ждать, когда окружающие заметят свой промах. Впрочем, они не спешили.

– Вилки… – протянула я постоперационным голосом.

Поскольку я много лет успевала исправить бытовые неурядицы раньше, чем кто-то что-то замечал, на меня уставились три пары ничего не понимающих глаз. Материнский синдром… Когда он проявляется в первый раз? Наверное, в момент рождения, когда женщина впервые видит своего ребенка и чувствует себя богиней. Дарить жизнь суть последний акт творения. Неудивительно, что первой богиней была мать-Земля. Она пробуждает жизнь и помогает нам расти. Женщины передали религию мужчинам, чтобы им было чем заняться. Наша преданность рожденным нами созданиям, нашим детям, не знает границ. Я слышала, как восьмидесятилетняя дама тревожилась о своем шестидесятилетнем сыне так, будто он еще не вылез из пеленок.

Впрочем, эта практика порочна во многих отношениях. С одной стороны, мать становится курицей-наседкой. С другой – домашние стремительно деградируют во всем, что касается бытовых забот. Как только до них дошло, что я не вскочу и не побегу на кухню за вилками, Лидия поспешила сама принести приборы.

Материнство нередко превращает женщин в мучениц. Я была уверена, что слишком свободолюбива для этого. И все же долгие годы семейной жизни сделали из меня подобие собственной матери, чрезмерно услужливой и крайне обидчивой. Господи, да у нас рядом с холодильником висят три моих фартука! На одном из них даже вышиты слова «Отчаянный муж».

Диктаторам маленького острова под названием «домашнее хозяйство» не дают почетных наград. Может, рак груди станет для нашей семьи началом новой, свободной и демократичной эпохи. Кто знает, вдруг я научусь отступать и больше думать о собственном здоровье? Это пойдет на пользу нам всем.

Я не могла долго сидеть за столом – под ребра словно вонзался нож. Кровать и всепрощающая мягкость пледа из овчины сулили скорое облегчение.

Скоро выяснилось, что для того, чтобы приноровиться к новому режиму, мне потребуется немало терпения. Я не могла наклониться, чтобы поднять полотенце с пола. Или нагнуться и убрать крошки и лепестки, скопившиеся под увядающими букетами. Пришла пора развивать в себе избирательную слепоту, ведь прочие домашние легко ограничивали поле зрения собственным носом.

По словам Грега, справиться с припухлостью живота мог легкий массаж. Поскольку я до сих пор не владела руками в полной мере, мне приходилось обращаться за помощью к близким. Понятное дело, волонтеров было немного. Удивительно, но первой вызвалась Лидия. Дважды в день она укладывала меня на кушетку, а потом втирала масло мне в живот. Готовность ухаживать за моими неприглядными шрамами и полная преданность дочери трогали до глубины души. Между мной и матерью никогда не было такой близости. Лидия готовила еду, приносила чай и взяла на себя почти все обязанности по дому.