Всё Что Есть Испытаем На Свете - Анатолий Отян

Прыжки на точность всегда начинаются с пристрелки. Группа парашютистов (пишу как было раньше) поднималась в воздух. Сначала из самолёта выбрасывался пристрелочный небольшой парашют "Ванька", а по тому где он приземлится, лётчик делал поправку и выбрасывал парашютиста на парашюте с круглым куполом. Обычно это были новички, они выпрыгивали из самолёта и разводили в стороны руки что бы с земли могли убедиться, что он не управляет куполом.

Согласно жребию наша команда прыгала первой. Расчёт и команду на выброску производил Курылёв, я прыгал первым. Пилотом самолёта был

Григорий Кузьмич Мартыненко. Он издалека зашёл на курс, и Курылёв стал командовать:

– Левее, ещё левее! – пилот чуть-чуть отклонялся от намеченного курса, считая, что он верный, но Курылёв продолжал:

– Ещё леве-е-е!

Кузьмичу это надоело, и он значительно изменил курс и дал звуковой сигнал – сирену -"приготовиться.

– Пошёл, -сказал Курылёв и легонько толкнул меня в плечо.

Я выпрыгнул, парашют раскрылся очень быстро, я почувствовал сильный толчок и увидел над собой круглый шёлковый разноцветный купол своего парашюта. Посмотрел на землю, чтобы сориентироваться, куда меня сносит ветром, и убедился, что в круг диаметром 150 метров я не попадаю. Тем не менее я попытался, подтягивая стропы, управлять куполом, но всё бесполезно. Я был вк – вне круга. Та же участь постигла нашу команду.

Конечно, от меня чего-то большего ожидать было трудно, но я не расстраивался. Я стоял и смотрел, как работают в воздухе другие, прислушивался, что говорят мастера, спрашивал у других и со мной охотно делились.

В тот же день состоялись прыжки на задержку в свободном падении на 30 секунд. Нужно стабильно пропадать и вовремя открыть парашют.

За точное время раскрытия и стабильное падение давалось по 100 очков.

Я уже говорил, что начальник аэроклуба запретил мне прыгать с секундомером, но выдержать за 39 секунд точное время очень трудно, ошибка доходит до одной секунды, и я решил прыгать с секундомером.

Прыгали мы уже без Лебедева, он немного травмировал ногу и его поставили на предпрыжковую проверку парашютов. Прыгали мы из одного самолёта с Митиным, Володей Бутовым, одесситом Евгением Олимповичем.

Я по сигналу пилота отделился от самолёта, волнения как не бывало, лёг на воздушный поток, раздвинул руки и ноги, скорость нарастала. Я падал абсолютно стабильно. Теперь бы ещё вовремя раскрыть парашют. Я внимательно слежу за секундомером, закреплённом на левой руке,. Вот стрелка подходит к 30 секундам.Внимание- 29,5 -

29,8 – 29,9 -пора! И я, вместо того, чтобы дёрнуть за кольцо нажимаю кнопку секундомера и останавливаю его, как это делал на земле при тренировках в устном счёте. Но тут же спохватываюсь и дёргаю за кольцо. Парашют плавно раскрывается. Судьи на земле засекли время раскрытия 32,5 десятых секунды. Это был спасительный результат. Если бы я открыл парашют на одну десятую секунды позже, то результат всего прыжка аннулировали бы.

За стиль падения я получил 100 очков, что на тех соревнованиях было редкостью. Если бы я открыл парашют в пределах одной секунды, то попал бы в финал. Надо сказать, что даже многоопытные спортсмены в те времена не все умели хорошо и стабильно падать. Тогда только осваивалось стабильное свободное падение..Когда читаю воспоминания парашютистов-испытателей прыгающих с больших высот, то некоторые из них владели неуправляемым стабильным падением, а стоило им сорваться в штопор или беспорядочное падение, остановить его они не могли.

Управляемое свободное падение является камнем преткновения даже хороших парашютистов. Я не знаю, насколько люди боятся его, но они настолько скованы, что не могут подчинить своё тело и свои руки и ноги правильно двигаться, так и кувыркаются в воздухе до раскрытия парашюта. С улучшением методики тренировок и усилением психологической подготовки, сейчас мало спортсменов, не умеющих управлять своим телом, но они есть.

Вечером того же дня многие участники собрались на крыльце с торца здания. Сколько раз я участвовал в соревнованиях в Киеве, на этом крыльце всегда собирались по вечерам петь под гитару, рассказывать анекдоты и байки, послушать опытных спортсменов и вообще отдохнуть после тяжёлого прыжкового дня. В те первые свои соревнования меня постоянно охватывало радостное возбуждение, которое можно сравнить

(не смейтесь) с таким же настроением, описанным Л.Н. Толстым, на первом балу у Наташи Ростовой. Мне было всё интересно, всё меня веселило и смешило, все люди вокруг меня были замечательными и мир прекрасен. Когда я вспоминаю дни всех своих парашютных соревнований, я в душе улыбаюсь и на некоторое время забываюсь и вижу, нет чувствую себя молодым и хочется продлить это ощущение молодости и радости. И мне это удаётся. Я сейчас вижу знакомые мне лица, вижу их улыбки и слышу голоса.

Напротив меня сидит Кузьмич и рассказывает, как на чемпионате мира он вывозил на выброску спортсменов. У Кузьмича был высокий голос, иногда срывающийся. Все шипящие буквы, вернее звуки, он произносил с чуть заметным присвистом, а вместо звука "Ы" говорил

"И", в глазах у него была лукавинка, он серьёзные вещи рассказывал с юмором, смешные серьёзно и слушать Кузьмича по каждому поводу было просто интересно, даже если его рассказ ты уже слышал несколько раз.

Сейчас он рассказывал о соревнованиях во Франции. Для нас рассказ человека, побывавшего в Париже, был равноценен рассказу очевидца

Куликовской битвы или Бородинского сражения, так как за границу тогда никто не ездил, а первые репортажи наших корреспондентов из

Америки мы услышали только в 1957 году.

Я, возможно, перепутаю некоторые его рассказы хронологически, но суть их я запомнил хорошо:

– Ви представляете, у них во Франции мужские туалеты находятся прямо на улице. И они открити. В Париже, прямо в центре города. на

Елисейском поле, так называется улица, там когда-то било поле барона

Елисея, – кто-то хочет вставить фразу, но Кузьмич ему не даёт:

– Если ти такой умний, то поедь в Париж и расскажи там кто такой

Елисей, а меня не перебивай. В Москве тоже есть на улице Горького

Елисеевский гастроном, так это того же Елисея был до революции магазин. В Париже много всего русского. Там есть мост с золотыми орлами на колоннах, називается мост Александра, не помню какого,

Второго или Третьего. А тебя, будешь перебивать, я отправлю в

Парижский Дом инвалидов. Там такая красивая церковь с золотим

Куполом, как у нашей Софии. Так вот, в самом центре, как у нас на

Крещатике, отгорожено место широкой доской так, что только закрывает задницу и срамное место. А весь ти снаружи. Вот мужики заходят туда и справляют нужду.