Вожатый… - Кирилл Борисович Килунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
*
Высокая Лена, спрашивает:
– Как учиться в институте? и Сложно ли поступать?
Я рассказываю, она смеется. Я не хочу, чтобы она теряла веру, даже такую глупую…..
– Я хочу быть актрисой…, – говорит она по секрету. В институте культуры учат на актрис?
– Только на режиссеров, но говорят, что можно перевестись в Питер, на актерский факультет из нашего вуза, если хорошо будешь учиться.
Высокая Лена кивает:
– Хорошо, буду, и улыбается, зажмурив глаза.
Я не разрушу ее мечту, пусть вырастет для начала, вдруг у нее получится, случаются же в жизни чудеса…
*
Я не знаю как пал Вотан. И, наверное, никто в лагере не знал причин его падения, кроме нового директора лагеря. Наверное, его в очередной раз предали…
И все же, я думаю, что тут, еще были замешаны Инистые великаны, одного из них мы и видели, когда гуляли вместе с Алесей ночью у реки, когда – то в прошлой жизни, по другую сторону вчерашнего дня.
Факт остается фактом. Вотан исчез, ни с кем из нас так и не попрощавшись, как будто его и никогда не было.
Новый директор пионерлагеря Ирень напомнил мне братца Локки, нет, он не был рыжим, – темноволосый, смуглый и круглолицый, невысокий, но какой-то весь кошачий или звериный в своих повадках, Локки в нем выдавали хитрющие зеленые глаза и улыбка, полная превосходства и тысячи брошенных в этот мир насмешек. В общем – вечный лис.
Новый директор привел за собой трех замов. А эти замы, несли нашему малому, сложившемуся во всех отношениях мирку свободных любителей чистого воздуха и приключений, новые правила. Теперь, мы были должны… и достаточно много. В общей столовой на специальном лобном месте каждый вечер всем отрядам, их воспитателя и вожатым вывешивались оценки:
За поведение…
За внешний вид…
За культурную программу….
И утреннюю зарядку…
И еще…, черт знает за что….
Нам вменялось: соответствовать и повиноваться.
Предлагалось – соревноваться с друг – другом, отряд с отрядом, а иначе! А иначе, все эти дурацкие баллы, должны были напрямую повлиять на нашу будущую зарплату.
Начался психоз и раздрай, недовольство и возмущение, как казалось большинству – «незаслуженными оценками», расцвело буйным цветом жополижество в отношении трех замов директора, которые ставили эти самые оценки, а также, разрабатывали усердно, теперь все наши культурные мероприятия и регламентировали распорядок всей жизни в лагере.
Знаком и клеймом нашего отряда стала картонная коричнева черепаха, расчерченная окошечками для оценок.
Не знаю, что бы сказал по сему поводу Роланд, по – своему трактуя все знаки – посылаемые нам мирозданием.
Я помнил из этой длинной истории про стрелков, что Черепаха хранитель одного из лучей, а еще, символ – фундаментального движения вперед.
Я искренне радовался, что Алеся и Надежда ушли и не видят сего безобразия, в которое превратилась наша, ранее – размеренная, обустроенная, и уютная в некотором смысле, жизнь.
*
И никого я не подговаривал, Валерка сам предложил стырить нашу черепаху с оценками и порвать. Я только скорректировал сей преступный план:
–Черепаху утырить и не рвать, пусть висит над моей кроваткой как ценный трофей.
И тут же вспомнил, что когда то был партизаном.
Первое дело настоящего партизана – подрывная работа.
За вечер я написал около двух десятков листовок с требованиями:
– ДОЛОЙ НОВОГО ДИРЕКТОРА И ЕГО СВИТУ!!!
– ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ В СТАРЫЙ ЛАГЕРЬ!
– ОКУПАНТЫ – ПОШЛИ ВОН!
– НАМ, НЕ НУЖНЫ ВАШИ ОЦЕНКИ!
– ВЕРНИТЕ ЛЮБИМЫЕ САПОГИ, ПОДАРОК ГОРЯЧО ЛЮБИМОЙ БАБУЛИ!!! (конечно любимые резиновые сапоги у меня сперли просто так, без всякого политического умысла, как я думаю, но вот душа четто просила, и этот лозунг против новой власти я решил оставить, ограничив его всего тремя экземплярами)
И вот, я расклеил эти листовки ночью на деревьях, стенах жилых корпусов, заборах и пищеблоке лагеря Ирень. Стоит ли говорить, что мне с большим удовольствием помогала наша троица мелких любителей пакостить?
Утро после ночи партизанстства прошло мирно, видимо новые власти выясняли: что это вообще такое и может быть в этом просто замешаны дети? Скандал разразился к обеду. А все проклятущие сапоги, историю их пропажи с директорского крыльца, где я их оставил, перед тем как зайти к новому начальству на утреннюю планерку: «ну куда ты прешься, в сапогах то!!?», знали многие сознательные товарищи, которые меня и сдали.
Как результат меня вызвали к директору на разбор. Я думал, он будет ругаться, пугать, или просто предложит уволиться. Но Локки лишь улыбался, и в целом, выглядел довольным, как будто он зритель и вот конец спектакля и можно уже хлопать, он так и сделал, захлопал в ладоши, когда я зашел, и рассмеялся:
– Ну, здравствуй партизан. Все знаю. Все понимаю. Зачем нам война. Листовки, конечно, твои мы сняли, а ты…. С тобой мы будем дружить. Пойдешь ко мне в замы?
Я, не задумываясь, покачал головой.
– А че так? – Локки слегка похмурел.
Да мне на моем месте хорошо, – в ответ улыбнулся я.
– Вот и сиди на своем месте, – взгляд Локки стал острым как заточенный японским мастером клинок.
– Хорошо, – я вздохнул. – Можно идти?…
– Иди, у меня и без твоей самодеятельности куча дел.
Я вышел, забыв попрощаться, но дверью хлопать не стал. Просто, не хотел уходить от своих, из за такой ерунды.
Из всей этой истории был один большой плюс и никаких минусов, мои сапоги нашлись, их подкинули вечером на крыльцо моей новой вожатской и все эти баллы конечно никуда не исчезли, но отчего то больше никто не обращал на них больше внимания и как оказалось – правильно, зарплату все получили стандартно в зависимости от количества трудодней и детей в соотношении со взрослыми в отряде, так посчитала главбух тетя Зина, никто не решился поспорить с ее ста тридцатью килограммами живого веса и десятилетним опытом работы в этом лагере в данной должности.
*
А на следующий день к нам в лагерь приехал настоящий бродячий цирк. Шатер и три жилых фургончика, клетка с коричневыми пуделями и голубями, выкрашенными под райских птиц. Еще были три домашних кошки, но они не участвовали в представлении, их возили с собой для того чтобы ощутить домашний уют, и конечно – для тепла и ласки, которых так часто не хватает в бесконечной дороге и постоянных переездах, по одной мурлыке на каждый жилой фургон.
Говорят, что цирк, это – большая семья. В данном случае, все было именно так. Из десяти человек труппы, семь являлись родней. Жена, главы циркового семейства – дрессировщица птиц, ее муж – повелитель пуделей. Двое их детей – воздушные эквилибристы. Дедушка – отец главы циркового семейства и бабушка его мама – цирковые клоуны, работающие в паре и дядя – брат отца семейства – мастер на все руки, без которого в цирке, даже таком бродячем не обойтись.
Каждый фургончик, это –
