Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу

чтобы она увидела меня и выглянула. Что же нужно сделать, чтобы она вышла на крыльцо и закурила? Как выманить ее на улицу?

Я постоянно ее представляла: вот она лежит на спине на лужайке, крепко уснув на теплом солнышке; вот весело смеется над нашим обанкротившимся застройщиком; вот она за моим столом в пижаме и с молочными усами; вот сидит на тротуаре и надевает ботинки на босые ноги с очаровательным сосредоточением ребенка; вот я касаюсь пальцами ее тюлевой юбки. Позже тем вечером Вита постучала мне в дверь; я словно притянула ее своими мыслями.

– Мне одиноко, – сказала она, когда я ее впустила. Я была босиком и в пижаме, а Вита – в длинном платье, массивном ожерелье и серьгах. Она не поздоровалась: с порога заявила о своих чувствах и намерениях. Как ребенок. – Мне не нравится оставаться в доме одной, а Ролс пропадает по несколько дней. Я ни с кем не разговариваю. Иногда по несколько часов молчу! Хочу побыть здесь, с тобой.

Виту было так легко понять. Вот что она имела в виду, когда сидела у меня на кухне с молочными усами и отмечала наше сходство – мы обе были прямолинейны. Если бы все разговаривали, как Вита, а не говорили загадками – мол, ты украла погоду, а я убила курицу, – мне не пришлось бы бесконечно переводить с языка на тот же язык. Долли уже спала; ей осталось сдать всего два экзамена, и по вечерам она бродила по дому, не находя себе места. Впрочем, чаще она пропадала у подруг. Она стала напоминать мне моего отца, который тоже ходил по дому кругами с хозяйским видом и словно что-то искал, но что – непонятно; так же, как отцу, мое присутствие в доме теперь казалось дочери необъяснимым.

Тем вечером Вита была неразговорчива, вела себя тихо и деловито. Опершись о мои плечи, она сбросила туфли на высоких каблуках и оставила их в коридоре. Затем с материнской беспрекословностью велела мне идти в гостиную:

– Иди, найди что посмотреть. Я приготовлю ужин.

Я слышала, что она роется в моих шкафах на кухне как у себя дома; вскоре она принесла тарелку с тостами и мармеладом. Впервые за много лет я смотрела телевизор с кем-то, кроме Долли. Мы засиделись допоздна. Ели тосты, смеялись над передачами, которые совсем не задумывались как смешные. Иногда смеялись просто так, потому что другой смеялся. Потом Вита внезапно и сладко уснула, точь-в-точь как Долли, когда та была маленькой, и я тихонько накрыла ее одеялом, чтобы ничто ее не потревожило. А когда через несколько часов сама проснулась на диване, ее уже не было. В стародавние времена на Сицилии мужья, бывало, просыпались среди ночи и не находили жен рядом в кровати; тогда становилось ясно, что они взяли в жены ведьму, «странную женщину» или стрию; для разрешения этой супружеской проблемы прибегали к помощи maga, колдуна. Правда, лекарство от нечистой силы иногда убивало не только ведьму, но и женщину, в которую та вселилась.

Кажется, в ту ночь я ненадолго проснулась от холода – внезапного холода, что наступает летом в промежутке между полуночью и восходом солнца. Мягкое одеяло по-прежнему лежало на диване там, где уснула Вита. Дрожа, я забралась под одеяло, как верная собачка; там меня Долли и обнаружила утром. На тарелке лежали недоеденные тосты. Телевизор работал, и мы стали смотреть на крошечные головки репортеров; те мрачно кивали и описывали страшный пожар, случившийся накануне ночью. В море у побережья Шотландии взорвалась нефтяная платформа «Пайпер Альфа»; зернистые кадры показывали горящую нефть, стремительно разливающуюся по Северному морю. Гигантские языки пламени на черной воде напоминали картину апокалипсиса; не верилось, что вода могла гореть. Долли сидела, завороженная этим зрелищем, а я не смогла смотреть.

Целую неделю Вита не заходила, но однажды вечером я пришла домой и обнаружила в своей почте адресованное ей письмо. Сначала я не поняла, почему так ему обрадовалась, но потом догадалась, что у меня появилась причина к ней зайти. Я несколько минут постояла у нее на пороге, а потом она открыла, оживленно тараторя, словно мы и не переставали разговаривать. Я протянула ей большой конверт и хотела было произнести заготовленную речь, но она взяла конверт и положила его на столик в прихожей без всякого интереса. Я по-детски верю, что в любом письме могут содержаться важные новости, поэтому при виде почты начинаю страшно волноваться и бояться. Я понимаю, что такая реакция неадекватна, и тем не менее письма вызывают во мне животный страх, и каждое утро несет с собой потенциал обернуться трагедией. Король иногда не распечатывал письма по несколько часов, а то и дней; так же поступает Долли. Когда я напоминала ему о необходимости открыть письмо, он равнодушно отмахивался и говорил: сама открой, раз тебе так хочется, только не говори, что там. Но распечатывать чужую почту незаконно, и я никогда этого не делала, хотя хотела.

– Ты! – снова поздоровалась она; кажется, «ты» стало моим ласковым прозвищем, и я вполне ожидаемо покраснела от удовольствия. – Ты очень хорошая жена, гораздо лучше меня. Ты приносишь мою почту, угощаешь молоком и весь вечер слушаешь мой бред, пока я не засыпаю. Я буду называть тебя Жена, – ее сообщение звучало так торжественно, словно мне была оказана великая честь, поэтому я не рассмеялась и не сказала «Ха!». Она громко чмокнула меня в обе щеки и ушла в глубь дома, продолжая говорить удаляющимся голосом. – Никогда раньше не встречала никого с именем Сандей. Кажется…

Я так и стояла на пороге ее дома в ожидании приглашения.

– Жена! Заходи! – позвала она.

Я тихонько закрыла за собой дверь, а она, оказывается, уже начала рассказывать мне историю об одном нахале, которого недавно встретила в фермерской лавке.

– Он все спрашивал, что мне нужно. На самом деле, он указывал, что я должна купить, но формулировал это как вопрос. «Вам нужен бифштекс, да? Так и я думал». Нет, спасибо, ответила я. А он: «Мужчины любят хорошее мясо! Вы, наверно, хорошо готовите? Как же иначе. По вам видно». А я говорю – нет, не поверите, но я отвратительно готовлю и умею делать только одно блюдо – бараньи отбивные. Но муж не жалуется: все, что не удается на кухне, я компенсирую ему в спальне. С лихвой! – произнеся «с лихвой», она чуть не вскрикнула на последнем слоге: «с ли-и-их-вой!» Я попыталась повторить ее интонацию, послушно шагая за ней по коридору. С