Неоконченный пасьянс - Алексей Ракитин

— Что — о? — Иванов выглядел по — настоящему удивлённым. — Я тебя бью? Да ты белены объелся, дурень! Разве я его бил?

Последний вопрос был адресован квартальному и дворнику. Те переглянулись и синхронно ответили:

— Не — е, не видали…

— Вот видишь! Вам бы, обывателям, лишь бы клеветать на сыскную полицию, — подытожил Иванов. — Так что не умничай передо мной. Я тебе уже один раз сказал: отвечать на мои вопросы надо быстро, точно и правдиво. Тогда и уши будут в порядке, и голова, и задница.

Завязав узел, сыщик бросил его сидевшему на корточках лакею:

— Слышь — ка, Прохор, чистое бельё ты у прачки забрал, так что ли?

— Ну да…

— Я тебе уже один раз сказал: не «нукай» здесь!

— Извините, — моментально поправился Прохор; видимо, затрещина самым благотворным образом повлияла на его манеры.

— А грязное, стало быть, отдал.

— Именно так.

— Давай вставай, отведёшь нас к прачке.

— Но позвольте, господин агент, вы хотя бы можете объяснить…

— Нет, — перебил его Иванов. — Я сказал «вставай, веди к прачке!», неужели неясно? Надо другое ухо прочистить?

Лакей явно был склонен поберечь другое ухо, поэтому живо поднялся и пошёл из дворницкой. Следом потянулись остальные.

Как оказалось, прачка жила в соседнем дворе. Пройдя под аркой, процессия оказалась в тесном дворе — колодце, на дно которого никогда не проникал солнечный свет. Пройдя наискось крохотный, скверно замощёный дворик, Прохор махнул рукой какой — то женщине, мелькнувшей в окошке первого этажа: «Тута я, тута, моя Марфута!»

Все четверо вошли на чёрную лестницу и поднялись на первую площадку.

— Вот тут она и живёт, Марфа, то есть, — пояснил лакей, указав на одну из двух грязных обшарпанных дверей.

— Что ж, заходим. — скомандовал Иванов.

Квартальный, бывший ближе всех к указанной двери, распахнул её и шагнул за порог, и через долю секунды из темноты коридора ему в голову полетел грубо сколоченный табурет. Кувыркаясь, он с грохотом ударился о стену, а затем свалился на пол, чудом не задев полицейского. Ещё через мгновение послышался женский крик и звон разбиваемого стекла. Ещё никто не успел толком осознать случившегося, как Агафон, стрелой сорвавшись с места, бросился в квартиру, крикнув на ходу: «Давайте за мной!»

Промчавшись через большую грязную кухню, сыщик попал в коридор, где едва не сбил с ног маленькую худенькую женщину, испуганно прижавшуюся к стене. «Васька видел вас через кухонное окно и бросил табурет», — пролепетала она, но Иванов её не стал слушать и помчался далее. В конце коридора оказалось окно, внутренняя его рама была должным образом расрыта, а наружная — грубо выбита. Осколки лопнувших стёкол торчали из — под филёнок подобно клыкам хищника. Иванов прыгнул в окно, кувыркнулся на куче шлака, и вскочив на ноги, увидел впереди спину убегавшего человека. Не раздумывая, сыщик помчался следом.

Высокорослый беглец истово перебирал ногами, однако, в маленьком захламлённом дворе ему пришлось лавировать между рядами пустых бочек и потому он не мог сколь — нибудь заметно разогнаться. Малорослый Иванов в силу своего сложения оказался куда в более выигрышном положении и быстро сократил отставание. Опережая сыщика всего на несколько секунд, беглец вбежал под арку и пересёк следующий двор. Он явно бежал на первую линию, а оттуда, видимо, намеревался податься в сторону Тучковой набережной. Там на воде в большом количестве находились понтоны, специально установленные здесь для удобства прачек, занятых стиркой белья. Понтоны, загороженные с трёх сторон дощатыми стенками и связанные друг с другом лёгкими мостками, были идеальным местом для отрыва от погони, кроме того, загнанный преступник всегда имел возможность прыгнуть в воду и постараться спастись вплавь.

Если бы преступник сумел благополучно добежать до набережной, то ещё неизвестно, какое течение приобрели бы дальнейшие события, однако, погоня завершилась столь же неожиданно, как и началась. Беглец, сумевший выскочить из двора на тротуар Первой линии, столкнулся нос к носу с Гаевским, только что подъехавшим к дому Данилова на извозчике. Владиславу потребовалась лишь доля секунды на то, чтобы увидев беглеца, должным образом оценить ситуацию. Агафон даже не успел крикнуть «Держи его!», как Владислав заступил дорогу неизвестному и выбросил руку в сторону, наподобие шлакбаума. Столкновение с летящей навстречу ладонью имело для бегущего самые неожиданные и неприятные последствия: удар бросил его на мостовую, а из разбитого носа ручьём хлынула кровь. Через мгновение на него насел Гаевский, придавив коленом грудь, и тут же подоспел пышащий гневом Иванов.

Схватив чубатую голову беглеца за волосы, Агафон энергично дважды ударил ею о брусчатку мостовой. Не со зла даже, а так, сугубо для предотвращения дальнейших эксцессов. Где — то совсем рядом залился свисток — явно свидетелем задержания оказался какой — то дворник. Остановились люди, откуда — то сверху, с балкона, заголосила женщина: «Матерь Божия, че — е–еловека убива — ают! Как он его головой о каме — е–ень! Держите убийцу!» Улица вмиг замерла: продавцы снеди, разносчики газет, извозчики — все с самым заинтересованным видом оборотились в сторону дома Данилова. Иванов, сноровисто вязавший локти задержанного его же собственным ремешком, грозно рыкнул, оглядываясь по сторонам: «Ша, господа, ша! Сыскная полиция провела задержание! Проходим, господа, проходим молча и ни во что не вмешиваемся!»

Задержанный был поставлен на ноги, причём анекдотичности происшедшему добавило то обстоятельство, что с него тут же свалились штаны. Идиотичный свисток продолжал надрываться, причём бдительного свистуна не было видно, видимо, он предусмотрительно спрятался где — то за углом.

— Кого хоть я задержал? — полюбопытствовал между делом Гаевский.

— А ты разве кого — то задерживал? — в свою очередь спросил Иванов. — Я думал, что это я его задержал.

Из — под арки выбежал квартальный с палашом наголо, а следом дворник. Увидев, что беглец стоит уже с заведёнными за спину руками, разбитым лицом и спущенными штанами, полицейский спрятал оружие в ножны и грозно спросил:

— Это ты кинул в меня табурет?

Вопрос был хорош, как раз по теме. В ответ задержанный лишь выдул из разбитого носа кровавые сопли, презрительно скосил глаза на квартального, да так и остался стоять безмолвным истуканом.

— Ладно, пошли к прачке, не здесь же разговаривать. — рассудил Агафон. — Квартальный, конвоируйте задержанного. Можете, кстати, штаны ему подтянуть, а то без ремня сваливаются.

— Я ему лучше пинка доброго дам, — прорычал квартальный.

Вся процессия потянулась во двор. Под аркой, пользуясь отсутствием посторонних глаз, Агафон притиснул задержанного к стене и строго сказал:

— Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Если не отвечаешь, я бью тебя по печени. Веришь мне?

— Верю.

— Очень хорошо. Как тебя зовут?

— Василий Кожин.

— Погоняло..?

— Оборочник, — задержанный сделал ударение на втором «о».

— А чего ты, Василий, от нас побежал?

— Увидел вас в окно, вижу к Марфе процессия направляется, архаровец впереди при форме и амулетах. Решил, за мною…

— Тьфу, дурак. — Иванов даже сплюнул с досады.

Произошедшее получило разъяснение очень скоро. Оказалось, что Васька — Оборочник был вором, специализировавшимся на кражах одежды. Он только что доставил прачке для стирки несколько вещей, добытых явно преступным путём. Увидев шедших к той же самой прачке квартального и нескольких людей в штатском, рассудил, что они появились здесь с целью его ареста: Оборочник бросил в полицейского первое, что попалось ему под руку — а это был табурет из кухни — и бросился наутёк. Да только далеко убежать не смог.

Агафон Иванов, просмотрев вещи, принесённые задержанным на стирку, заметил на некоторых из них следы крови. Это открытие наводило на мысль, что Васька — Оборочник не просто обворовывал свои жертвы, а грабил их, то есть завладевал одеждой насильственно, посредством нападения. Грабёж был куда более серьёзным преступлением, нежели воровство, и это объясняло его крайне нервную реакцию на появление во дворе полиции.

— Всё это, конечно, очень интересно, — подвёл итог расследованию по горячим следам Гаевский. — Да только я бы хотел знать, что мы вообще тут делаем?

— Лакей Дмитрия Мелешевича отнёс этой самой прачке бельишко хозяина на стирку. Вот я и решил посмотреть, что именно Мелешевич надумал застирать, — пояснил Иванов.

— Что ж, разумно. — согласился Гаевский. — Давай посмотрим вместе.

Забрав у прачки неразвязанный покуда узел с бельём Мелешевича, агенты самым тщательным образом просмотрели отданную в стирку одежду. Поскольку убийства Толпыгиной и Александры Васильевны Барклай были весьма кровавы, следовало ожидать, что на одежде преступника останутся следы крови. Однако, ничего подозрительного в ходе осмотра замечено не было.