В «игру» вступает дублер - Идиля Дедусенко

– Потерпи, милая, потерпи…

Кто-то постучал. Стук условный, но Зигфрид стучит не так. Кто это? Анна? Она не знает его «берлоги», да и нельзя ей сюда приходить. Обмотав ногу тряпкой и опираясь на палку, старик заковылял к двери.

– Кто там?

– Свои, – негромко сказал Чернов. – Открывай, Петрович.

Голос знакомый, но старик не мог припомнить, чей. У него сейчас никого нет, риск не велик, и он открыл.

– Николай! – обрадовался старик, увидав Чернова. – Сто лет тебя не видел, чтоб ты был здоров!

– А я здоров, здоров, Петрович! Вот Игнатов сюда не дошёл.

– Неужто беда? – испугался старик.

– Да живой он, живой! Ранило его в руку. Отправился назад с передовой. Зигфрид как, в порядке?

– В порядке.

– Тогда придётся звать его на помощь – я в гости к Гуку пожаловал.

– Ты садись к печке, – позвал Петрович, – грейся. Рассказывай, как там наши.

Не зажигая лампы, пили чай у печки с открытой дверцей. Чёрные глазищи Николая, освещённые неярким пламенем, казались ещё темнее и больше. Он умиротворённо жмурил их, глотая чай из кружки: позади опасный путь, патрули, полицаи, подозрительные попутчики, всех удалось обойти и добраться до цели.

– Как дела на фронте? – поинтересовался Петрович.

– Ничего, воюем…

– А я, сынок, так рассуждаю: если на немецком кладбище тихо, то и на фронте затишье. А когда кресты с касками растут, как грибы, значит, наши бьют их, проклятых, как следует. Бить их надо день и ночь, пока не уйдут с нашей земли! Они тут, не разбираясь, наших уничтожают. Мало, что стреляют да вешают, так придумали машину такую – душегубку. Затолкают полную людей и… В общем, без верёвки научились душить. Люди так ждут наших!

– Скоро, Петрович, скоро. Надо ещё немного подождать.

– Так это кто может ждать, а кто и нет. Тут как-то фашисты траур справляли. Сказывали, пытались одного схватить, а он в них гранату швырнул, потом из револьвера стал палить и уложил офицера с полицаем.

– Давно?

– Да ещё тепло было.

– Ну и что с ним, с тем человеком?

– Разное толкуют. Кто говорит, схватили его фашисты, пытали, а кто – дескать, мёртвый уже был, когда его брали… Ты чего притих?

– Устал я.

– Вижу, что устал. Только правду мне скажи: ваш это?

– Не знаю, Петрович.

Чернов, действительно, не знал, что за смельчак такой. Ясно только было, что люди не хотели смириться с подневольной жизнью и даже в одиночку боролись с врагами.

Зигфрида Николай никогда не видел и представлял себе его облик только по описанию Игнатова. Николаю не терпелось увидеть его, но было воскресенье, а Петрович сказал, что Зигфрид заходит по понедельникам, и то не каждую неделю. Но завтра он пойдёт обедать в шашлычную и известит Зигфрида о посыльном с важными вестями.

Когда Зигфрид явился, Николай не мог сдержать не то удивления, не то восхищения:

– Чёрт возьми, такой франт!

– Так я же художник немецкого прифронтового театра, – пошутил Зигфрид, пожимая руку Николая. – Вот и познакомились. Что на фронтах? Мы тут всякого наслушались.

Николай быстро сходился с людьми, особенно, если они ему нравились. Зигфрид ему явно нравился, и он сразу перешёл с ним на «ты».

– Сейчас весь вопрос в том, кто кого опередит, мы или немцы, – говорил Николай. – Это на нашем направлении. А на Волге, скажу тебе, дела, каких ещё не было. Разве что под Москвой… Дни и ночи не прекращаются бои. Наши несут большие потери, но и немцам не сладко.

– А мы подметили, что дела у них на Волге не ахти какие. Похоже, что ставка Гитлера подталкивает Клейста к наступлению здесь, чтобы улучшить положение там. Ну, а что слышно о моём однокласснике?

– Так я с тем и пришёл.

Николай стал рассказывать о Гуке, о том, что ещё интересует разведгруппу и центр. Рассказал, как вначале из-за молчания Зигфрида все беспокоились о нём и Анне, как провели операцию «Дас Фенстер», чтобы отвлечь от них внимание гитлеровцев.

– Это была отличная мысль! – оживился Зигфрид. – Вы иногда устраивайте такие «окна», хотя бы ещё раз или два. Надо сбить немцев с толку, а то они принюхиваются, опять что-то вроде слежки организовали.

Он рассказал о Шкловском и Антонине, потом спросил:

– Так что же будем делать с Гуком?

– Намечалось провести операцию мне и Игнатову, да ранило Валентина, – ответил Николай. – Да не волнуйся, не тяжело. Но теперь я один.

– Почему же один? – возразил Зигфрид. – А мы на что? Каков план операции?

Чернов изложил план Игнатова.

Как обычно, вечером Гук бодро шагал по улице Подгорной в отличном настроении. Элен (так именовала себя теперь Ленка-кудрявая) была далека от его идеала, но умела обставить встречу так весело, чтобы ни до, ни после не возникало никаких проблем. Ему чертовски надоедало весь день ловить интонации начальников, чтобы вовремя и правильно отреагировать. Он вертелся целую неделю с ловкостью циркача и вполне заслужил несколько часов такого отдыха, когда можно «расстегнуть все пуговицы на мундире» и «не выпендриваться» перед девкой, которая всё равно не знает цены ухаживаниям. Всё просто, ясно и легко.

Думать о будущем Гук не любил. А что о нём думать, если утром не знаешь, доживёшь ли до вечера? Но для того, чтобы всё-таки не оборвалась преждевременно его молодая жизнь, он и вертелся, ревностно выполняя поручения новых хозяев.

Иногда в памяти всплывало прошлое. Вот с этим было хуже. Оно беспокоило, терзало мелкими укорами. Он отгонял их от себя, как назойливых мух, но они, эти образы прошлого, настойчиво лезли в голову. И прежде всего мать.

Виктор её любил и жалел всегда. Он это ещё помнит. Ей приходилось кочевать вслед за мужем-геологом, и они никогда не имели насиженного гнезда. Мать то и дело упаковывала и распаковывала вещи. До тех пор, пока не началась война. К тому времени они снова приехали в Подмосковье, где Виктор когда-то учился в пятом классе один год, вернее, даже неполный год.

Поселившись опять в Подмосковье, Виктор устроился работать в контору химического завода и заочно завершал учёбу в институте иностранных языков. Началась война – его взяли в армию переводчиком. Отец тоже ушёл на фронт. Мать осталась одна в чужом ей Подмосковье.

В плен Виктор попал не в бою, а вместе с машиной, на которую налетели немецкие мотоциклисты. Куда делись водитель, майор и подполковник, не знает, а сам на допросе сразу же стал отвечать на немецком языке и заявил, что готов служить истинной родине, так как по происхождению немец, – он уже был наслышан о пытках, а боли совершенно не переносил. После нескольких гнусных проверок его оставили переводчиком в армии фон Клейста, а затем перевели в гестапо. Конечно, может случиться, что на допрос приведут отца… Но зачем же думать об этом? Пока не привели, и, возможно, он никогда не попадёт в плен.

Виктор подошёл к небольшому дому с закрытыми ставнями, бросил беглый взгляд вокруг и уверенно открыл дверь. Спустя две-три минуты от стены дома, стоявшего напротив, отделился человек, быстро пересёк улицу и скрылся за той же дверью. Это был Зигфрид.

В комнате, куда вошёл Зигфрид, его глазам представилась такая картина: Чернов сидел верхом на Гуке, Василий, лицо которого наполовину закрывала косынка, вязал его, ругаясь:

– Чёрт паршивый, ещё кусается!

Девица, вжав голову в плечи, застыла в кресле, сидя спиной к Зигфриду. В квартире всё говорило об относительной состоятельности и даже пахло хорошими духами. Василий, управившись с Гуком, увёл девицу в соседнюю комнату. Чернов помог Гуку подняться. Тот ещё не совсем пришёл в себя, растерянно и зло озирался.

– Что, не ждали? – весело поинтересовался Николай.

Гук молчал, облизывая пересохшие губы.

– Дай ему воды, – посоветовал Зигфрид.

– Так это вы устроили? – догадался Гук. – Боже, какого я свалял дурака!

– Вы уверены, что не сваляли дурака много раньше? – со значением спросил Зигфрид.

– Развяжите мне руки. Не могу же я пить по-собачьи.

Зигфрид, наливая воду в стакан, спокойно ответил:

– Сразу видно, что вам, Виктор Гук, не приходилось быть связанным, иначе умели бы пить, как вы выразились, по-собачьи.

– Вам-то что за дело! – обозлился Гук.

Чернов развязал ему руки, придвинул к нему стул и опять весело заявил:

– А теперь вы должны развязать свой язык!

– Кто вы такие?

– Вначале объясните смысл фразы насчёт того, что вы сваляли дурака, – сказал Зигфрид.

Гук, отпив воды, криво улыбнулся:

– Когда вас допрашивал обер-лейтенант Фишер, я подумал, что вы не тот, за кого себя выдаёте. Мне знакомо ваше лицо, но не могу вспомнить, почему. Решил пока не говорить, выждать, а потом продать подороже. А надо было сразу сказать! Тогда бы не сидел вот тут, как дурак!

– Ну, если бы вы опередили и «продали» меня подороже, вам бы тоже не поздоровилось.

– Не понимаю.

– Перестаньте притворяться!

– Но я слишком маленький человек и не понимаю, что вам от меня нужно.