После пожара - Уилл Хилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– НЕ-ЕТ! – кричу я и бросаюсь вперед, готовая вонзить пальцы в студенистую мякоть глазных яблок Джейкоба и вырвать их из глазниц. И это мне почти удается. Почти. Лоунстар перехватывает меня и отшвыривает в сторону, выбив из легких весь кислород – воздух со свистом выходит из меня, точно из лопнувшего шарика. Я ударяюсь головой о твердый грунт, перед глазами вспыхивает целая россыпь звезд, а Лоунстар уже рывком ставит меня на ноги и выкручивает за спиной руки. К нему подбегает Беар, и вдвоем они легко поднимают меня, крепко держа за запястья и лодыжки. Я сопротивляюсь, выкрикиваю ругательства и требую свободы – во имя всего святого! – но они лишь молча уносят меня со стрельбища.
Мои Братья и Сестры едва не налетают друг на дружку, спеша расступиться, причем все старательно отводят глаза, пока я продолжаю сыпать проклятьями, визжать и завывать. Отец Джон под белым дубом провожает меня взором, полным глубочайшего разочарования.
Когда меня уносят за угол Большого дома, в нагретом воздухе раздаются чудовищные звуки ударов и стонов: Джейкоб преподносит Люси урок, который отказалась дать я.
После
Я умолкаю. Лица двоих мужчин за письменным столом заливает бледность. Я не удивлена, хотя, уверена, именно этого рассказа агент Карлайл – да и доктор Эрнандес, чего уж там, – от меня и ждал: рассказа о жестокости, наказаниях и «пушках». Кровавые истории редко хорошо заканчиваются, зато практически всегда делают сюжет интереснее.
– Когда произошел случай с твоей подругой? – тихо, сдавленно спрашивает агент Карлайл.
– За три дня до пожара.
– То есть эта тренировка в Легионе была последней?
Я чувствую, как вдоль позвоночника ползут мурашки. Об этом я как-то не думала.
– Получается, да.
– Ты утверждала, что за нарушение правил вас не наказывали. – Голос доктора Эрнандеса звучит почти по-детски, как у подростка, который старается не дуться, и я еле сдерживаю смех. – Что мужчины и женщины в Легионе не испытывали страха. Почему ты так сказала?
Я пожимаю плечами. Я могла бы ответить честно: я не доверяла ему, когда он задал свой вопрос, и не вполне доверяю до сих пор, – но какой мне от этого прок?
Он бросает на агента Карлайла взгляд, в котором – на долю секунды – мне мерещится какая-то странная ревность, затем что-то долго царапает в одном из блокнотов. Когда наконец доктор Эрнандес поднимает глаза на меня, его лицо – это вновь лицо профессионала, лишенная эмоций маска.
– А ты? – спрашивает он. – Чем все закончилось для тебя?
– Беар и Лоунстар заперли меня в моей комнате. Я думала, как только тренировка закончится, меня отведут в Большой дом, но этого не произошло. Беар выпустил меня, когда колокол зазвонил к ужину.
– Как считаешь, почему тебя не наказали?
Пожимаю плечами.
– Может, отец Джон решил, что это будет плохо выглядеть, учитывая, что я одна из его невест. А может, еще обдумывал, как со мной поступить, а тут началось все остальное. Не знаю.
Доктор Эрнандес делает пометку, после кивает.
– Ты несколько раз упомянула Центурионов. Расскажешь о них поподробнее?
Я тоже киваю.
– Так отец Джон называл четверых членов Легиона, которым доверял больше всего.
– Странный способ он выбрал, чтобы продемонстрировать свое доверие, – вставляет агент Карлайл. – Я имею в виду, в конце. Но, наверное, тебе это известно лучше, чем кому-либо другому.
У меня екает сердце.
– В смысле?
– Я о том, что случилось в Большом доме, – поясняет агент Карлайл, – во время пожара. О том, что ты видела.
Доктор Эрнандес хмурит брови.
– Так, ладно, – говорит он. – Пожалуй, нам стоит…
– Я не заходила в Большой дом во время пожара, – говорю я.
– Точно? – прищуривается агент Карлайл.
– Точно.
Он в упор смотрит на меня. Я заставляю себя не отводить взгляд.
Спокойно, шепчет мне внутренний голос. Он не знает. Никоим образом не может знать. Просто сохраняй спокойствие.
– Ладно, – в конце концов сдается агент Карлайл. – Раз ты так говоришь, я тебе верю.
– Осторожно, – вполголоса предупреждает его доктор Эрнандес.
Агент Карлайл кивает, потом улыбается мне.
– Твой отец был Центурионом, верно?
– Кто вам сказал? – нахмуриваюсь я.
– Это сейчас неважно.
– Для меня важно.
– Почему?
– Меня напрягает мысль, что кто-то рассказывает вам о моей семье.
– Ты…
Во мне вскипает злость.
– Я не идиотка. Может, вы меня и держите за идиотку, но это не так. Если кто и мог рассказать вам, чем занимался мой отец после вступления в Легион, то только те, кто покинул Базу после Чистки. Все остальные мертвы.
Агент Карлайл кивает.
– Все, кроме твоих младших братьев и сестер. И тебя, – добавляет он.
Я прожигаю его взглядом – все-таки подло он поступил. Само собой, он знает больше, чем говорит, оба они говорят не всё – да и пусть, ведь я тоже знаю намного больше, чем рассказываю им. Но вот так резко перевести тему на моего отца (а если они в курсе, что он был Центурионом, то сто процентов успели выяснить и то, что его нет в живых) – это просто жестоко.
– Выходит, о моей маме никаких новостей, зато об отце поговорить вы не против, да? По-моему, это нечестно.
– Согласен, – отвечает агент Карлайл. – Понимаю твою точку зрения.
– Мунбим, я ведь сказал, что не располагаю сведениями о твоей маме, – произносит доктор Эрнандес. – Ты мне не веришь?
Я пожимаю плечами.
– Ладно, – говорит агент Карлайл. – То есть твой отец не был Центурионом?
– Вы сами прекрасно знаете. – Я пытаюсь сдержать бессильную досаду, которая прорывается в голосе, но, кажется, выходит не очень. – Почему вам обязательно надо услышать это от меня?
– Меня больше интересует, почему ты упираешься.
– Так, – снова вступает доктор Эрнандес. – Попрошу вас обоих немного сбавить обороты. Живая дискуссия – вещь полезная, но в драку лезть ни к чему.
– Извините, – коротко бросает агент Карлайл, но я смотрю ему в глаза и раскаяния в них не вижу.
– Мой отец умер четырнадцать лет назад, – говорю я.
Он кивает.
– Я знаю. Мне очень жаль.
– Так какая вам разница, был он Центурионом или нет?
– Мне интересно, влияет ли это на твое мнение о них.
– Нет. Мой отец стал одним из первых Центурионов, когда отец Патрик только учредил
