Странствия Франца Штернбальда - Людвиг Тик

— Вы очень красиво спели эту песню, — сказал Вансен, — однако к словам ее и в самом деле нетрудно придраться, и у вас концы с концами не сходятся.

— Совершенно с вами согласен, — сказал незнакомец, — но, как говорится, чем богат, тем и рад.

— А я нахожу, что в песне все очень складно, — сказал Франц. — Главная ее идея — радостный взгляд на мир; ее цель — отвлечь нас от печальных мыслей и меланхолии, и для этого она рисует одну картину за другой. Если говорить о словах, то в них и правда есть нескладица, но песня переходит от одного к другому в точности так же, как рождаются у нас мысли в прекрасный веселый час.

— Вы, верно, и сами поэт? — спросил незнакомец.

Франц, зардевшись, объяснил, что он художник, едет в Антверпен, а оттуда собирается в Италию.

— Художник? — воскликнул Вансен, пристально глядя на Штернбальда. — Вашу руку! Если так, мы должны познакомиться с вами поближе.

Франц смутился, не зная, что сказать; нидерландец же продолжал:

— Больше всех других искусств в мире услаждает мне душу живопись, и я просто не понимаю, как могут столь многие оставаться к ней равнодушны. Ибо чего стоят поэзия и музыка — ведь они промелькнут, едва задев, чуть коснувшись нас! Вот я слышу звуки, миг — и они забыты: были они или их не было? Это всего лишь звуки и слова, что мне в них? Они и вправду не что иное как игрушка, которой каждый забавляется по-своему. Благородные же мастера искусства живописи, напротив того, умеют показать мне предметы и людей так, что они предстанут предо мной во всей прелести своих красок, во всей подлинности, точно живые, так что глазу, носителю мудрейшего и благороднейшего из пяти чувств человека, ничего не стоит мгновенно охватить и понять все сразу. Чем чаще я вижу затем эти фигуры, тем ближе их узнаю, более того, могу сказать, они становятся моими друзьями, столь же для меня живыми и настоящими, как люди из плоти и крови. Оттого-то я и люблю так сильно живописцев, что они уподобляются самому Творцу и могут создавать и изображать все, чего им ни захочется.

С этой минуты Вансен всячески увивался вокруг Штернбальда; узнал его имя и настоятельно просил непременно посетить его в Антверпене и что-нибудь для него написать. В продолжение пути Франц разговорился и с незнакомым юношей, который назвался Рудольфом Флорестаном, рассказал, что родом он из Италии, а сейчас направляется к себе на родину из Англии. Молодые люди решили путешествовать вместе, ибо почувствовали друг к другу дружеское влечение, которое быстро их сблизило.

— Нам будет весело вместе, — сказал Рудольф. — Я не раз бывал в Германии и долго жил среди ваших земляков, я сам наполовину немец и люблю ваш народ.

Франц заверил его, что очень рад знакомству. Он подивился тому, что Рудольф, такой молодой, успел уже повидать свет.

— Это еще что, — ответил тот, — я побывал и в Испании. Неугомонный мой дух не дает мне сидеть на месте, стоит немного спокойно пожить на родине, и снова меня тянет в путь, а не то я заболею. В дороге бывает, что я затоскую по дому и решу никогда больше не бродяжничать в чужих краях; однако ж моих благих намерений ненадолго хватает; стоит мне лишь услышать или прочитать о дальних странах, как прежняя страсть пробуждается во мне 17*.

Тут как раз большинство попутчиков сошлось на мысли скоротать время путешествия, рассказывая истории либо сказки. Общее мнение было, что Рудольф лучше кого другого сможет удовлетворить их пожелание, и потому обратились к нему с просьбами, к которым присоединился и Франц.

— С удовольствием, — ответил Рудольф, — да только с историей моей получится как с песней, она вам не придется по вкусу.

Все стали заверять его, что она по крайней мере развлечет их, так что пусть себе спокойно начинает, Рудольф сказал:

— Мне нравятся любовные истории, только их я и рассказываю. Но ведь они не интересуют пожилых господ.

— Нет, отчего же, — возразил Вансен, — вот только что преподносят такие истории зачастую ненатуральным образом; обычно рассказчик впадает в преувеличения, и это мне не нравится. Если же все выглядит натурально и как бывает в жизни, я от души наслаждаюсь ими.

— Вот то-то и оно! — воскликнул Рудольф. — Большинство хочет, чтоб все происходило натурально, да только сами не знают, что под этим понимать; их привлекает необыкновенное и чудесное, но притом все должно вернуться в будничные пределы; им хочется услышать о восторгах любви, однако же пусть все остается в рамках умеренности. Но я приступлю к рассказу, а не то сам буду виноват, ежели вы станете ожидать слишком много.

Солнце всходило, когда один молодой дворянин, — назову его Фердинандом, — гулял среди лугов и полей. Он занят был тем, что созерцал красоту этого утра и наблюдал, как постепенно багрянец рассвета и бледное золото неба сливались, светлели, разгораясь все ярче. У него было заведено покидать свой замок по утрам, жил он одиноко, был холост и потерял обоих родителей. Потом он усаживался в соседней роще и читал итальянских поэтов, которых очень любил.

Вот взошло солнце, и он только собирался отправиться на свою уединенную лесную полянку, как увидел всадника, скачущего вдали. На его шляпе и платье горели в лучах солнца золото и драгоценные камни, и когда он приблизился, Фердинанд решил, что видит перед собой знатного рыцаря. Незнакомец промчался мимо и скрылся в лесу; он был один, без слуг.

Фердинанд еще дивился его поспешности, как вдруг заметил в траве у своих ног нечто блестящее. Он подошел и поднял девичий портрет в рамке, усыпанной бриллиантами. Держа портрет в руке и не сводя с него глаз, он двинулся к лесу; на своем привычном месте сел и даже не вспомнил про книгу, настолько занимал его портрет 18*.

— А откуда родом был этот дворянин? — спросил Вансен.

— Как сказать, должно быть, он был немцем, — отвечал Рудольф, — пожалуй так оно и было, ну да, теперь я точно припоминаю, он был из Франконии.

— Что ж, продолжайте, сделайте милость.

— Вернувшись домой, он не мог есть. К нему в гости пришел Леопольд, его ближайший друг, однако Фердинанд почти и не говорил с ним. «О чем ты так задумался?» — спросил Леопольд. «Я нездоров», — отвечал тот, и другу пришлось довольствоваться этим объяснением.

Так прошло примерно с месяц, а Фердинанд делался все молчаливее. Друг его был озабочен, ибо замечал, что Фердинанд бежит всякого общества, почти все время проводит в лесу или на лугу и уклоняется от разговора. Однажды вечером Леопольд услыхал песню:

Медлить мне, пока не сгину         Я в печали,Словно мне мою кручину         Судьбы предсказали?

Разве мешкать в ожиданье         Не опасно,И теряюсь я в блужданье         Разве не напрасно?

С нею встретишься ты где-то,         Сны вернулись.В море липового цвета         Звезды улыбнулись.

Леопольд внимательно выслушал загадочную песню, затем вошел в лес и застал своего друга в слезах. Потрясенный этим зрелищем, он обратился к нему с такими словами: «Мой милый, зачем огорчаешь ты меня, не поверяя мне своих страданий? Я вижу, как день за днем угасает твоя жизнь, и страдаю вместе с тобой, по неведению не в силах помочь тебе советом или утешить. Зачем зовешь ты меня своим другом? Я не друг тебе, ежели ты не удостаиваешь меня доверием. Пришла пора испытать твою любовь ко мне: почему страшишься ты мне открыться? Коли ты несчастлив, где вернее найдешь ты утешение, нежели на груди друга? Коли ты совершил ошибку, кто скорее простит тебя, нежели тот, кто любит?»

Фердинанд долго смотрел на него, потом заговорил: «Нет, мой милый, ни то и ни другое; сердце мое с силой отягощает некое преудивительное обстоятельство, которое пока еще не хотел я тебе поверять, ибо смущен. Я страшусь твоего разума, страшусь услышать от тебя то, что ежедневно и ежечасно твержу себе сам; я страшусь, что ты, любя своего друга, не полюбишь его непонятную дурь. Но, стало быть, доверюсь тебе. Взгляни на этот портрет, я нашел его с месяц назад и он сделал меня другим человеком. Вместе с этим портретом я нашел величайшее счастье, более того, нашел самого себя, ибо дотоле жил без души, не знал самого себя, не знал, что такое счастье в жизни, обходился без счастья. Однако с этой находкой словно бы неведомое существо протянуло мне руку из утренних облаков и нежным голосом окликнуло по имени. Но в то же время в этом портрете я нашел своего злейшего врага: он не дает мне ни минуты покоя, преследует на каждом шагу, превращает все прочие радости жизни в нечто убогое и презренное. Чуть решусь я отвести от него глаза, мучительная тоска овладевает мною, а взгляну на него, увижу этот нежный ротик и прекрасные очи, и сердце мое стесняется как бы от ужаса; и так изнемогаю я в бесплодной борьбе, стремлениях и мечтах, и жизнь моя, как ты правильно заметил, угасает. Но я положу этому конец: завтра поутру пущусь в дорогу и обрыщу всю страну, дабы найти во плоти и крови ту, кто до сих пор была со мной лишь нарисованная на картине. Должна же она где-то быть, так пусть узнает о моей любви, а потом я либо погибну в одиночестве, либо она ответит мне на любовь.