Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени - Татьяна Янковская

Зимой в «Правде» появилась разгромная статья о современных эстрадных песнях. Особенно досталось «Ландышам» и «Тишине». Папа напомнил, что за пару лет до этого была статья композитира Свиридова, где так же ругали Марка Бернеса. Неужели все это действительно так плохо? Может быть, «Ландыши» с «Огоньком» и глуповаты, но нужны ведь и такие песни – легкие и веселые. А «Тишина»? Разве она не о настоящих чувствах и переживаниях? А Марк Бернес? Неужели Свиридов прав, и любить его песни стыдно? Но раз это напечатали в «Правде», значит, она просто чего-то не понимает? Всеми любимые песни перестали передавать по радио, почти пропал Марк Бернес, с которым Аня так любила петь дуэтом. «Тишина», потускнев, ушла из жизни. Постепенно захирел их классный оркестр. Аня очень любит классическую музыку, но есть и другая музыка, которая заставляет быстрее биться сердце, пританцовывать ногами и бедрами в такт. Эта музыка усиливает веселье и грусть, как и классика, но делает это иначе. Зачем же от этого отказываться?

35

На уроках домоводства шестиклассниц научили снимать мерку и делать выкройку на себя. В конце года они будут шить себе школьные передники, а для начала сошьют спортивные трусы, собранные снизу на резинке. «Портниха гадит, а утюг гладит, – наставляла их учительница. – Прострочили, выдернули наметку, потом обязательно прогладьте шов». Дома Аня теперь гладит все чистое белье, помогает маме. Утюг не новый, нитяная оплетка шнура превратилась в бахрому там, где шнур присоединяются к утюгу и около вилки, обнажая провода. Папа научил Аню, как это починить, – надо поставить марочку. Это очень просто: складываешь конец нитки петлей, прикладываешь ее к оплетке, и начитаешь обматывать нитку вокруг провода, так что каждый следующий круг плотно прилегает к предыдущему, пока весь растрепанный конец не покрыт, потом вдеваешь конец нитки в петлю, которая выступает из-под слоя обмотки, тянешь за свободный конец с другой стороны, и петля прячется под слоем ниток. Обрезаешь концы – и марочка готова, провод снова выглядит аккуратно.

Когда гладишь, нужно время от времени выдергивать провод из сети и дать утюгу подостыть, а то на ткани останутся коричневые пятна. А когда утюгом не пользуются, так приятно прикладывать руку к его гладкой холодящей поверхности! Аня зашла за чем-то в свою комнату и, проходя мимо гладильной доски, привычно приложила руку к утюгу и тут же с криком отдернула. Оказывается, мама гладила и только что выключила его. Боль ужасная, и это правая рука! Аня выскакивает на кухню. Мама быстро наливает в тазик воду, щедро всыпает туда марганцовку и велит Ане опустить руку в раствор. «Подержи минут двадцать». Боль стихает. Когда она вынула коричневую от раствора руку, не было ни волдырей на ладони, ни боли. Чудеса! Девочки в классе боялись вида ее руки, и Аня нарочно дразнила самых чувствительных, но рука скоро побелела, не оставив и следа от ожога.

Вот они и дошили свои сатиновые трусы. Ане они так нравятся, что она тут же в классе надевает их на себя – жаль, не видно под формой, но так хочется похвастаться! И на следующем уроке она задирает под партой край формы и показывает трусы соседу по парте. Валерка краснеет, но смотрит. Вроде бы нехорошо, что девочка задирает платье перед мальчишкой, но ведь она показывает ему трусы, в которых он все равно увидит ее на физкультуре! Значит, можно. И если честно, ей нравится дразнить его, видеть, как он смущается.

На домоводстве им сказали, что хорошо каждый день дома делать влажную уборку и проветривать, и Аня теперь по утрам размашисто орудует шваброй, протирая во всей квартире пол. Она так хорошо поддерживает чистоту в доме, что Сергеевна больше не нужна. А еще она сшила чехлы на потрепанные сиденья стульев на кухне. Вот был сюрприз для родителей! Аня любит делать что-то нужное сюрпризом: то накопившуюся посуду сдаст, то окна помоет, то выстоит очередь за хлебом – почему-то после обмена денег начались перебои с хлебом – и постепенно все это стало ее обязанностями.

За хлебом очереди, зато появилось в продаже что-то новое – консервы вареной кукурузы. Довольно вкусная, соленая такая. Но кукуруза быстро надоела. Самые лучшие консервы, не считая шпрот и бычков в томате, – это сгущенка. Если поварить банку подольше, содержимое превращается в коричневую тягучую массу, похожую на папины любимые конфеты «Коровка». Аня предпочитает соевые батончики и «Южную ночь». И оба они обожают «Грильяж», его папа привозит из командировки, как и другие шоколадные конфеты, которые в Гиперборейске не продаются.

К весне папа привез Ане новое демисезонное пальто, модную шляпку-буратинку и резиновые сапожки – серые, а не черные, как у всех, с рифленой отделкой по краю. Красота! Взрослый парень в троллейбусе пристает к ней: «Эй, курносая!» Заглянул в лицо: «А она и не курносая вовсе…» Аня молчит, она не вступает в разговоры с посторонними. «Я знаю, чем ты гордишься!» – «Чем же?» – думает про себя Аня. «Ты гордишься глазами и губами».

Старшие девушки говорят, что главное в лице – это зубы, все остальное можно скрыть или закрасить. Даже большой нос можно замаскировать, отвлекая от него внимание искусно сделанной прической, правильно подстриженной челкой. У Ани зубы, как в «Песне песней», черные кудри, синие глаза-блюдца, свежий румянец на алебастровой коже. Ей все чаще говорят комплименты: девочки и взрослые – словами, а мальчики – глазами.

У многих девочек в классе уже есть месячные. У Гали Железновой вообще с четвертого класса, у нее самая развитая фигура. А Галя Быстрова сказала, что ее папа поздравил с тем, что она стала девушкой, даже подарок ей сделал, хотя это не родной ее отец, а отчим. Больше ни у кого папы так себя не вели. Аня даже не уверена, знает ли ее папа, – скорей всего, знает, мама наверняка ему сказала.

Анины чудесные серые резиновые сапожки украли из школьной раздевалки. Недели через две Аня увидела на улице девочку из их школы в таких сапожках – конечно, Аниных, ведь других таких в городе не было. Но когда Аня попыталась с ней заговорить, девочка сказала, что ей их купили. Аня видела, что она врет, но что тут сделаешь? Не пойман – не вор.

Две девочки в классе обрезали челки. Эльза Михайловна устроила им выволочку перед классом после уроков и вызвала в школу родителей. Потом провела классное собрание, где пропесочила всех, кто одевается неподобающим образом. Досталось всем, кто успел обрезать косы, кто носит в школу перстни, кольца и браслеты. Еще, чего доброго, до маникюра додумаются! В городе некоторые девушки появляются на улице в брюках. Ни стыда ни совести нет!

Ане прислали из Ленинграда новую спортивную куртку и брюки, и она пришла в них в школу на субботник. Эльза Михайловна посмотрела на нее с ужасом, но промолчала. А что она могла бы сказать? Почему в шароварах или тренировочных штанах приходить можно, а в брюках нет? Насчет причесок и одежды учительница не права – разве это не личное дело каждого? В «Комсомольской правде» в статье о том, что внешняя красота не важна, а важна внутренняя, в пример привели Ахматову и Цветаеву, которые были некрасивыми девушками, что не помешало им стать поэтами, и, между прочим, обе носили челки. На фотографиях, правда, они совсем не казались некрасивыми. А вот насчет перстней учительница, пожалуй, права. У родителей нет даже обручальных колец, и мама не носит серьги, не пользуется губной помадой, потому что папе это не нравится. Он говорит, это дикари раскрашивают лица и носят серьги, не только в ушах, но и в носу. Папа сказал когда-то маме, что будет бить по губам, если она накрасит губы. Ане кажется, что это ужасно, – ведь мама взрослая! А вообще, никого нельзя бить по губам!

В школе Аня в этом году староста класса и по-прежнему редактор стенгазеты. Она сочиняет стишок к карикатуре, нарисованной Томой.

Все Балабанова знают в лицо —

Умом он не блещет, хоть блещет кольцом.

Только пословица говорит:

Не всё то золото, что блестит.

«Молодец, эпиграмму сочинила!» – удовлетворенно говорит папа. Ане она и самой нравится. Эльза Михайловна стишок одобрила, а Аня пыталась решить для себя, что бы сказала Нина Алексеевна. Конечно, это не «глупая корова», но все-таки. Аня волновалась, когда в классе повесили стенгазету, и испытала облегчение, видя, что Балабанов не обиделся. По крайней мере, не подал виду. На алгебре всех насмешила Вира Котлова. У нее спросили, как найти объем куба с ребром «а». «Нужно “а” умножить на ребра». Вообще она часто что-то смешное говорит. А назавтра она не пришла в школу – у нее умерла мама. Через несколько дней Вира вернулась в класс. Ее ни о чем не расспрашивали, но все ребята уже знали и шепотом передавали друг другу то, что услышали от взрослых: Вирина мама умерла от того, что сама себе сделала аборт. Вообще-то аборты запрещены, поэтому в соседнем доме живет незаконнорожденный Миронка Цукерман, его многие дразнят. У его мамы нет мужа, и если б было можно, она бы, наверно, сделала аборт. А может, и нет. А у Вириной мамы, кроме Виры, было два маленьких сына и муж-пьяница. Аня видела эту высокую немолодую женщину, вечно таскавшую тяжелые сумки. Говорят, что у нее просто не было сил тянуть эту ораву. Наверно, она боялась, что с четвертым ребенком они будут совсем бедно жить, ведь отец всю получку пропивал. Жалко Виру, жалко ее маму и братьев. Что теперь с ними будет? Детей вскоре отдали в интернат, и Вира больше в школе не появлялась.