Газета День Литературы # 116 (2006 4) - Газета День Литературы

И вот новая повесть "Запретный художник" (или маленький роман?). Уже с закрученным сюжетом. О том, как общество лишается опаски за духовное содержание. Одни жиреют, вырвав изо рта чужой кус, и, при внешней нарочитой богопоклончивости, отгораживаются от слабых и немощных высокими оградами; другие выживают, покорно склоня долу натертую холку; третьи, мучаясь от внезапного сиротства и одиночества, пытаются перебить обстоятельства, перетереть отчаяние, не впасть в искусительную бездну добровольного ухода, но прислоняются к церкви, к прошлому, к близким, рожают детей, греются друг от дружки, только бы спасти душу свою. И вдруг открываются очи сердечные, и весь мир принимает новый образ, неведомый при прошлом благополучии, и этой-то жизни, вернее остатков ее, особенно и не хочется терять, избывать абы как… Это исповедальная повесть о "внутреннем" Дорошенко, не столько о его быте, и житейских страстях, сколько об одиночестве художника, которого деградирующая прослойка, схватившая власть, неведомо почему, но злобно отвергает от себя. Сильный обнищил, обокрал слабого, да еще и хулит его прилюдно за то, что тот беден и гол… Богатый не боится своей черствости, нет, он даже и не стыдится, и ни капли не жалеет художника, ибо тот не вписывается в его "интерьер", но лишь от присутствия на земле совестного художника сладкая жизнь странно горчит и не приносит того удовольствия, которое бывает лишь при полном душевном покое. Вот как бы в бочку меда льнули ложку дегтя. Эти совестные художники отымают покой, заставляют мучиться, копаться в себе, латать душевные прорехи, они напоминают блаженных, которых сначала пинают, глумясь, побивают каменьем, а после упрашивают принять благодеяние… Вроде бы незаметные при свете, эти "блаженные" умудряются напомнить в самый неурочный час картиной ли, книгой ли, стихом иль музыкой, что жизнь бренна, удивительно быстротечна, короток и век наслаждений, а что дальше-то, что-о?.. Ведь живой водицы источник еще не отыскан, молодильные яблоки не вырощены…

Эта повесть не только о русских художниках, но и о всех нас, православных людях, в ком еще крепко живет чутье на праведное и совестное, кому трудно солгать даже в малом, и от стыда даже за крохотный совершенный грех подушка ночами под головой вертится. Утрата стыда для русского, в ком еще живет предание, — это утрата Божьего лица. А стоит лишь разорить запруду, порушить ее однажды неправедным делом, и весь поток "идеального состава" разом хлынет из души и оставит ее впусте, и значит без призору, входи в нее каждый, кто хошь. Утрата стыда — это путь к душевной погибели. Не случайно прежде наставляли старые малых деток своих: "В ком стыд, в том и совесть; в ком совесть, в том и Бог". Герой повести, запретный художник Шадрин, ежедневно сыскивая на кусок хлеба семье, не может поклониться бессовестным, утратить единственное, что дороже всяких богатств, — стыд; только стыд и совесть отличают человека от звериного образа. В ком живет стыд, в том и честь крепка. Кто честь блюдет, в том и достоинство несокрушимо, и у того человека никогда не закрыт путь к добродетелям, к деланию добра, хотя бы и шатнулся он, поддавшись соблазнам… Вот заповеданный тесный путь православного, завещанный исстари, из тьмы веков.

Игорь Блудилин-Аверьян РУССКИЙ МАРБУРГ

С.Есин. Марбург. Роман. "Новый мир", №№ 10,11. 2005 г.

В новом романе С.Есина главный персонаж, от лица которого ведётся рассказ, профессор-литературовед Алексей Новиков, которому уже много за шестьдесят, сообщает читателю о себе мимоходом, что вот, мол, с возрастом стало неинтересно читать сочинённые истории, а всерьёз интересуют лишь дневники, воспоминания и прочие невыдуманные "свидетельства времени", как говорится. Роман С.Есина — как раз, с одной стороны, такая вот сочинённая история, т.е. художественный вымысел; но, с другой стороны, он весь построен на беспрестанных воспоминаниях главного героя о своей жизни, своём времени, своей любви, своих женщинах и попутно о жизни, любви и женщинах Пастернака и Ломоносова. Получается вроде бы как воспоминания. Ведь прошлое человека не исчезает, оно всегда с ним — порою как тяжкий, порою как радостный груз. Но, конечно, романный жанр выдержан безукоризненно. Если представить себе такую острую ситуацию, что Новикову попался бы в руки роман С.Есина "Марбург", думаю, несмотря на то, что у него пропал интерес к "сочинённым вещам", он роман прочёл бы.

Как его, не сомневаюсь, прочтёт культурный, понимающий толк в литературе, читатель.

Внешне сюжет несложен. Наверное, этому сюжету найдётся аналог в пресловутом списке тридцати шести (или сколько их там, господа литературоведы?) вечных сюжетов. Московский профессор литературы приезжает в Марбург, чтобы прочитать лекцию о Пастернаке и Ломоносове, которые здесь учились. Живёт профессор в Москве трудно, у него очень больная жена, забот по дому невпроворот, плюс к этому постоянные мысли о грядущей одинокой старческой немощи (детей нет). И вот, оказавшись в вечном Марбурге, где величественная и вместе с тем тёпло-живая старина забирают подлинно культурного человека в животворные объятья, профессор вспоминает свою жизнь, словно подводя "предварительные итоги". Параллельно с этими воспоминаниями на каждом шагу в Марбурге, на каждом углу его, неотступны мысли, что по этому вот булыжнику пробегал мятущийся Пастернак, "здесь жил Мартин Лютер, здесь — братья Гримм", по этой вот лестнице в доме фрау Урс поднимался, тяжело стуча башмаками на мощных ногах, Ломоносов... И органично в текст вплетаются размышления героя (не самого ли автора?) о гениальных соплеменниках. На ходу профессор готовит лекцию о них, проговаривает в себе её детали, обдумывает множество вещей, и здесь некогда происшедшее в его, Новикова, жизни как бы высвечивает по-новому что-то и в судьбах Ломоносова и Пастернака. Или судьбы Ломоносова и Пастернака магически отражены, оказывается, в его собственной судьбе. Линии романа так тесно сплетены! Замечателен, удался автору образ Марбурга. В несложном сюжете С.Есиным создана цельная культурная действительность. Один умный человек сказал, что символ — это то, что говорит о мире ином, высшем по отношению к нашей земной обители. Так вот, новый роман С.Есина глубинно символичен, и действительно говорит нам о мире ином.

Богатство тем, над которыми размышляет герой романа, удивительно не по-нынешнему. Вот — неполный список: Марбург в жизни русских гениев; молодость, старость и вечность; любовь и верность; патриотизм и приспособленчество; еврейство и Россия; культура и быт; Россия и Европа; правда и вымысел; гений и посредственность; время и бытие; православие и не православие; болезнь и здоровье... Это не философствование, противопоказанное художественной прозе. Это — художественный анализ, где образ — инструмент и символ. И сделано всё не назойливо и заунывно, а ясно и органично. Нехитрый сюжет построен так, что читаешь — не оторвёшься: интересно! А прочтя последнюю фразу, закрываешь роман с сожалением, что кончился, и с чувством духовного обогащения, да простится мне столь наивный пафос. Этот роман — умный. Он — не для человека, равнодушного к русской и европейской культуре. Он не замкнут на быт (а мог бы соскользнуть в быт, как соскользнул, скажем, Валерий Попов в "Третьем дыхании", чем сузил свой роман). Он весь — в эмпиреях, в мировой культуре. И вместе с тем конкретно и любовно говорит о сегодняшней русской жизни, сегодняшнем русском быте. И быт поднимается до бытия. Гениальность его персонажей (постоянного предмета раздумий его героя) — Пастернака и Ломоносова — как тень, присутствует за каждым эпизодом и, как отражённый свет чистого неба, осеняет каждый эпизод.

Вспоминая о Пастернаке и Ломоносове, конструируя свою лекцию, Новиков попутно вспоминает и свою жизнь, свою молодость. Это получается невольно и психологически в романе очень выверенно выстроено. В этом — правда. Роман, как и всё всегда в жизни, развивается как бы в нескольких пространствах — пространство Пастернака и Ломоносова (как бы "духовная составляющая" жизни), пространство прошлого, которое "всегда с тобой", и пространство нынешних Москвы и Марбурга — с пронзительными деталями нашей и ненашей жизни. И вот из прекрасного (в силу молодости) и бурного прошлого является в небурное и трудное настоящее Серафима, когда-то спасшая героя нашего от одиночества, и опять предлагает ему "спасение": разбогатевшая после переезда в Германию, она предлагает ему перебраться на Запад, в благословенную, уютную Deutschland, где и его больной жене будет лучшее лечение, и ему и работа по душе, и деньги за неё другие... Новиков, конечно, отказывается — легко, не раздумывая. За этим его решением угадываются и благородные тени двух русских гениев — Пастернака и Ломоносова, и пережитое, и нечто неизмеримое и несказанное: чувство Родины и сопричастности к её судьбе. И в этом отказе все три пространства совпадают, сливаются в одно неразъёмное цельное... В этой коллизии всё, как и полагается в истинном произведении искусства, символично.