Ржавая Хонда (сборник) - Владимир Яценко

– Но это дорога в один конец? – спросил Данила, кивнув в сторону камеры.

– Да. Автомат запуска не «помнит» свой код. Потому-то столько сплетен и ходит о главном мануале. Ты не сможешь доложить, а потом вернуться.

– Остаюсь! – решил Данила. – Я эту хрень взбаламутил, мне и расхлёбывать. Кроме того, есть ещё смерть Булыги и Панамарёва. Нет, без Рыжего я не вернусь. Или без его головы…

– Честь и достоинство? – подсказал я.

– Ты против? – удивился дружинник.

Нет, я не был против. Но меня пленила идея Рыжего увидеть Тьму. Кроме того, хотелось спокойно, в одиночестве, обдумать возможность превращения ковровских крестьян в воинов. Под своим руководством, разумеется. Рыжий в этих расчётах занимал центральное место. Отдавать дикаря дружине я не собирался.

– Мы сделаем его, мент! – по-своему расценил мои колебания Данила. – Пообещаем Каину амнистию, и он придумает, как заманить Рыжего сюда, к Переходу. В учебке рассказывали, что с той стороны изолятор с круглосуточной охраной. Верно? Мы справимся с ним!

Собственно, это и были те слова, из-за которых дружинника следовало отправить на отдых в горы. Если Каин придумает «что-нибудь» против Рыжего, мне придётся его убить. Но убивать Данилу не хотелось.

– Давай, решайся, – дружинник уже подпрыгивал от возбуждения. – Догоним леталку и вернём беглецов к станции. В крайнем случае затащим Рыжего в камеру силой…

– Отправляешься в Калугу, боец! – приказал я. – В рапорте не забудь особо отметить героизм и самоотверженность Булыги. Это очень важно для оформления пенсионных документов семье, – стремительно обернувшись к Даниле, ловлю его взгляд и, ухватив за плечо, с нажимом добиваю: – Это очень важно, повтори!

– Это очень важно, – глаза дружинника остекленели, он медленно поднимает руку и неуверенно гладит переносицу. – Срочно в Калугу. Пенсия семье Булыги! Ну конечно!

Ударный гипноз – страшная штука. И тем эффективней в применении, чем в большей мере человек знаком с дисциплиной. С дикарём, к примеру, этот фокус у меня бы не получился.

– О Каине с Рыжим не докладывай. Будет много вопросов. Неприятных вопросов. Скажешь, что подобрали двоих оборванцев. Кто такие, не знаешь. Не представились. Вообще молчали. Немые, от санитаров прятались.

– Верно, – тускло согласился Данила. – Немые. Прятались от СС. Не представились.

Он так легко сдался, что я заподозрил подвох: а не морочит ли мне дружинник голову? Только прикидывается, что в трансе, а на самом деле смеётся надо мной…

– Теперь это личное дело! – настаивал я. – Я для того и остаюсь, чтобы воздать по заслугам. Чтобы отомстить. А ты доложишь о главном.

– О главном, – нервно дёрнул головой Данила, будто кивнуть хотел. – Доложить о главном. Пенсия семье!

– Купец, Гильдия и Питер – вот главное, – теперь я удивлялся тесному контакту с его сознанием. Даже не знаю, как это получилось, раньше у себя таких способностей не замечал. – И про вещдоки не забудь. Пусть сами смотрят и делают выводы.

Я всучил дружиннику питерский рюкзак, и Данила строевым шагом направился к открытому зеву камеры. Едва он вошёл, диафрагма сомкнулась. Когда её лепестки разошлись, внутри было пусто. Я перевёл автомат в режим «Ожидание» и вышел из Перехода…

Леталки не было видно. Разумеется. У Рыжего есть более важные дела, чем ждать любознательных туристов, отставших от группы.

Я оглянулся на тёмный провал входа станции. Теперь любой, кто войдёт в камеру Перехода, через мгновение окажется в карантинном изоляторе подвала Лубянки. Там путешественника ждут. Собственно, в этом и заключалась моя работа. Превращение станций Перехода в ловушки, разбросанные тут и там, всюду по Полю. Историкам-комиссарам остаётся только ждать путешественника, чтобы вытрясти из него всё, что он знает о мире…

Вскарабкавшись на ближайший валун, я отыскал на небе чёрное пятно стервятника. Где-то под ним летел буксир. Гораздо дальше висела ещё одна чёрная точка. Там был купец.

«Они петляют, – сказал я себе. – Каин облетает языки антифандра, а мне бежать по прямой. Догоню. Никаких проблем!»

Но, присмотревшись к лабиринту из оврагов и брустверов, уходящих к далёкому горизонту, я понял, что по прямой сильно не разбежишься.

Тогда я просто побежал. Вкривь, вкось, под уклон… как получалось, как складывалось.

2. МУТНЫЙ ПЕК

Озеро выдыхалось. Рубцы интерференционных полос опали, местами переходя в плоскость, «пена», в прежние времена радующая блестящими соцветиями красного и фиолетового, потускнела и съёжилась. Да и сами полосы обескровились, почти сливаясь друг с другом в серых полутонах и оттенках.

Пек тяжело вздохнул и двинулся вглубь пещеры в надежде отыскать «живой» участок. Тщетно. С каждым шагом он всё лучше понимал, что обманывал себя. Тусклые сумерки и тишина пугали. В прошлый заход здесь всё было по-другому. А теперь нужно искать новое озеро. А это означало эксперименты, пробы, ошибки… и редкие, очень редкие удачи.

«Всё сначала, – спустя сотню шагов признал Мутный. – Теперь всё с самого начала. Отыскать озеро, обозначить места экспозиции, апробация свойств… Воспроизводимость и стабильность результатов. Как-то чересчур быстро оно сдохло. Интересно, это какая-то система или мне просто не повезло?»

Чтобы ответить на этот вопрос, следовало созвать сход Гильдии. А для схода указать причину. То есть раскрыть карты и признать себя банкротом – без озера, без товара, без работы… Гильдии в таком случае проще выставить за дверь неудачника, чем собрать полтора десятка купцов и развести их на откровенность.

Подойдя к валуну по пояс высотой и с относительно ровной площадкой на торце, купец расстелил на камне скатерть и развернул узелок с едой. Печёная картошка, сало, варёные яйца, солёный огурец…

«Ну а если бы у меня было всё путём и кто-то на сходке осмелился пожаловаться на своё озеро? – Картошка стылым комом застревала в горле. Не помогало ни сало, ни огуречный рассол. Купец не чувствовал вкуса пищи. Рушилась его жизнь. – Я бы первым посмеялся над неудачником. Пусть ищет свежее озеро или убирается к депутам. Вот и весь разговор».

Он опустил голову.

Гильдия не поможет. Совет самому себе, при всей его жестокости, вдруг показался здравым и заслуживающим внимания. Начинать с нуля Пеку было не впервой. И обида на жизнь была больше связана с неожиданностью банкротства, чем с самим разорением.

Собрав скорлупу яиц и ошмётки от сала в платок для отходов, купец старательно вытер руки полотенцем и удобно устроился на огромном камне. Спешить было некуда. Полутёмный зал пещеры с редкими арабесками озера Тьмы служил хорошим убежищем от палящего зноя. Здесь можно было отдохнуть перед обратной дорогой. Отдохнуть и поразмыслить над тем, что делать дальше.

«Самое простое – это немедленно приступить к поискам нового озера, – думал купец. – Дело новое, но понятное. И риска, на самом деле, немного».

«Своё» озеро Мутный Пек получил по наследству от Кузьмы Шепитько.

Чувствуя близкую кончину (подцепил грибок ладонью и запустил; спохватился поздно, когда в самый раз было половину тела ампутировать), Кузьма передал дело чужаку. То ли и вправду разглядел какую-то особую стать Пека, то ли не хотел своих поднимать – не дружил он с роднёй. Так или иначе, последнюю сотню отбоев жизни посвятил Кузьма беседам с учеником, передавая премудрости фандрового дела.

Нашлось в этих лекциях место и методике поиска озера, которое Кузьма отыскал сам и совсем не случайно.

После Упадка рождалось много детей с удивительными способностями. Дикость первых времён породила немало суеверий и ужасных обычаев, в соответствии с которыми «странные» дети умерщвлялись в младенчестве, нередко вместе с матерями. Обижаться на хомоортодоксов не стоило. В санитарные отряды шли не только испуганные люди и негодяи, склонные к жестокости и садизму. В Санитарной Службе встречались и романтики с искренней верой в чистоту человеческой расы и необходимость спасения генофонда как залог грядущего процветания человечества.

Тем не менее, несмотря на зверства СС и доносительство, многие мутанты ускользали от чистки. И среди уцелевших можно было обнаружить дарования, способные чувствовать фандр в неактивированном состоянии. Чаще – дети. В основном – девочки. Такие за километр могли учуять озеро. И привести к нему.

О своей фандр-ищейке Шепитько умолчал. Зато подробно описал, как нашёл её: ходил по сёлам из хаты в хату простым мешочником. Предлагал яркие обрезки тканей на платки и заплатки. И среди разноцветия лоскутов обязательно выглядывал серый холщовый ремешок, побывавший в озере Тьмы. Одна из тысячи заинтересовалась невзрачной полоской. Она-то и привела Кузьму к озеру.

Так что алгоритм прост: кто ярким, красочным лоскутам предпочтёт ничем не примечательный обрывок холста, тот и будет фандр-ищейкой – недобитым разумным артефактом, способным «видеть» фандр.