Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать тянула его за руку, под своды круглого здания – но он, сущий осёл, стоял. Пока она, махнув рукой, не сдалась и заговорила вместо них, немых. Растягивая по своему обыкновению слова, мать словно читала ему вслух советскую сказку: почем эта фетровая шляпа? А ригельный замок? А вышитый подзор? – и по влажному туману, застилающему ее глаза, он уже понимал, что дело идет не о покупке, а о том, чтобы назвать эти вещи их правильными, настоящими именами (так, как они назывались там, на пустынной, миллионы лет назад исчезнувшей планете, откуда все эти вещи доставлены на Землю); их названия он запоминал мгновенно и намертво – тем самым словно присваивая себе.
В тот день он присвоил себе немало: перочинный нож с кружевным налетом ржавчины; керосиновую лампу с продольной трещиной на узком стеклянном горлышке, украшенном следами гари; синий, в мелких трещинах чугунок; тяжелый черный утюг с выдавленным по обоим бокам узором; резной подстаканник без стакана; красный вымпел с пионерским, пламенеющим, как маленький костер, значком; куклу-неваляшку с вживленным в ее нутро пищиком – от восторга он даже присел на корточки, когда старуха ее качнула (как же ему хотелось изловчиться и тоже качнуть!).
Мать держала его за руку и терпеливо объясняла: «как это работало», «зачем» и «для чего».
Впрочем, та экспедиция – поход по следам великой Родины – не ограничилась воображаемым присвоением. Кое-что ему все же перепало. В ответ на его упорное нытье мать купила и подарила ему настольную игру.
Играми распоряжался старик в сером, распахнутом на груди тулупе. Собственно, игр было три. Первая называлась «Красные и белые» – по ее картонной коробке порхали веселые самолетики с красными звездами на крыльях; снизу, из-за колючей проволоки, в них целились мелкие, как мухи, враги. Вторая, «Химическая война», напугала его огромной, до неба, фигурой дядьки с дырками вместо глаз и таким же круглым, в мелкую клеточку то ли носом, то ли ртом (в ту пору он понятия не имел ни о каких противогазах).
В третьей, «Дадим сырье заводам», – ее в конечном счете и купили, – действовали его сверстники, юные пионеры, собирали утиль (еще одно восхитительное слово, значение которого мать объяснила ему тем же вечером, когда они, поужинав, сели наконец за игру). Чего там только не собирали: самовары и примусы, горы каких-то рваных тряпок, ржавые куски железа, латунные кровати, бутылки, газеты и журналы – словом, все, что можно найти на огромном пустыре той неведомой жизни, в которой его безвестные сверстники действовали смело и свободно, без оглядки на своих бабок. Не говоря уже про матерей.
Он играл, исподтишка поглядывая на мать, радуясь избавлению от тягучего ежевечернего чтения – но эта радость довольно скоро прошла: надоело катать в руке и бросать бумажный кубик, к тому же еще и криво-косо склеенный (как ни кинь, западает на один бок – на «шесть»), и передвигать с места на место плоских бумажных пионеров – притом что от тебя от самого ничегошеньки не зависит: сколько выпало очков на кубике, ровно столько ты имеешь право сделать шагов.
Лет через пять, обнаружив в глубине антресолей плоскую коробку (раньше мать всегда лазала сама, но в тот год, как раз накануне праздника, она заболела гриппом, лежала с высокой температурой), он, шаря во тьме слепыми пальцами, принял ее за коробку с елочными украшениями и спустил, недолго думая, вниз. На другой день, когда матери вроде бы полегчало и она стала наряжать новогоднюю елку – тут-то все и выяснилось: «Ой, сынок, это же, помнишь, та старая игра!» – разумеется, помнил. Потому и забрал, унес к себе в комнату – хотел спрятать куда-нибудь подальше, но потом все-таки открыл. Зачем? Наверное, чтобы вспомнить детство. Не в общих чертах, как оно обычно вспоминалось, – а в мельчайших деталях: вернуться в тот давний весенний день, когда мать под видом обыкновенной воскресной прогулки отвела его на вещевой рынок. Рынок прежних вещей.
Сейчас, расставив на игровом поле фишки, он глядел на них глазами опытного геймера и видел не плоские бумажные фигурки, а скрытую суть той, теперь уже давней истории, ее двухуровневую конфигурацию. Первый уровень: обломки его бывшей Родины, разложенные на рваных клеенках перед входом в СКК, – к ним, обломкам и осколкам, относится и сама купленная и подаренная ему игра. Цель которой, собственно, и состоит в том, чтобы собирать осколки и обломки.
Осознав, кáк эта двойная конструкция работает, он ощутил нетерпеливое жжение в пальцах. И шум в ушах – будто кто-то дает ему мощную подсказку: вот удобно и прочно закольцованная схема, на основе которой он может создать новую (мир еще не видал таких!) компьютерную игру. А если получится, продать.
Если – это так, на всякий случай. Как поплевать через левое плечо. Ведь там, за горизонтом идеи, маячили большие деньги, с которыми можно развернуться по-настоящему: доказать всем, не только дуракам-одноклассникам, на что способны истинные журавли.
Потом, когда из первоначальной задумки вышел пшик, он понял, какую допустил ошибку: не надо было торопиться, называть игру заранее – такому богатому названию позавидует любая лиса. И из зависти отвергнет. Пустит полтора года его усилий псу под хвост.
Впрочем, на то и существуют лисы, чтобы хитрить, выдумывать тысячу причин, лишь бы все обесценить: окей, допустим, идея неплохая, рабочая, но все-то остальное – пустышка, невнятная заготовка, ни тебе целостного видения, ни продуманных, логически обусловленных состыковок, ни (черт бы ее побрал!) играбельности – дурацкое слово, из которого, ему казалось, высокомерным презрением торчали ржавые грабли – на них, не наработав практического опыта, он, по мнению завистника-эксперта, якобы и наступал.
Постукивая по столу пальцами, эксперт накидывал вопросы. Основные игровые механики? Ах, еще не продумали. Тук-тук. А прокачка? Что и как будет развиваться в вашем, скажем прямо, гипотетическом персонаже по мере прохождения игры? Надеюсь, тут-тук, вы понимаете, чем сложнее и многоуровнее прокачка, тем больше времени игрок проведет в игре. Кстати, об игроке. Чем он будет заниматься, когда закончит развивать своего
