Бабочка в янтаре (СИ) - Александр Руднев

— Меня зовут Саймон Лоу, я судебный следователь, — раздался голос из-за спины, принадлежавший худощавому с землистым цветом лица мужчине с залысинами. — Пройдемте со мной.

Мужчина говорил совершенно спокойно, отчетливо и гулко. Наверняка, ни у кого и мысли не возникало не подчиниться такому голосу. Чем ближе Егор неуверенным шагом подходил к душевой кабине, тем холоднее становилась спина.

— Вы знаете ее?

Следователь широким хлестким движением отодвинул матовую шторку. Чтобы не упасть, Егор оперся на стену. Боже! Обнаженная девушка лежала навзничь в темно-красной луже с раной в левой части груди. Взглянув в ее открытые замутненные мертвые глаза, Астахов отвернулся. Его начало рвать прямо на пол. За спиной кто-то угрюмо сказал.

— Небось, когда убивал, не блевал, сволочь!

Его подвели к раковине и сунули голову под струю ледяной воды.

— Все! Хватит!

Егор поискал глазами того, кто это сказал, но все смотрели на него с одинаковым отвращением.

— Никого я не убивал! Эту девушку я знаю под именем Мила. Мы познакомились с ней вчера в кафе… — он не узнавал свой голос.

— Как Вы можете это все объяснить? — невозмутимо спросил Лоу.

Егор растерянно посмотрел на следователя и обхватил голову руками.

— Не знаю.

Помещения для задержанных располагались на самом нижнем пятнадцатом уровне одного из подземных строений неподалеку от префектуры. В комнате стояла кровать, стол и стул. Был еще монитор в углу, по которому непрерывно с повторами шла текстовая информация о правилах поведения в изоляторе. Центр комнаты был очерчен желтой полосой, а по периметру вдоль стен шла красная. С электронным браслетом на ноге выход за красную линию вызывал реакцию устройства, и тысячи невидимых иголок впивались в плоть в поисках нервных окончаний. Сигнал передавался на болевые точки всего тела, и шок мгновенно сковывал все движения, делая из заключенного абсолютно неподвижное бревно, корчащееся от боли. Егор знал, что попытка снять браслет приведет примерно к такому же результату.

Уставившись невидящим взглядом в потолок, он лежал на кровати в ожидании допроса. Мысли хаотично роем носились в затуманенном сознании, наотрез отказываясь выстроится хоть в какое-нибудь подобие порядка. Паскудность ситуации была еще и в том, что ему недоступна теперь связь с Галилеей, поскольку, как ему объяснили, подследственные лишаются всех свобод, в том числе и права на импульсную связь.

Терзания по поводу собственной беспомощности перед чем-то неподвластным и непонятным окончательно доконали его загнанный в угол рассудок. Мозг время от времени угасал, теряя ощущение реальности и погружаясь в мир грез, а затем в отчаянии закипал с новой силой, которой хватало ненадолго, и все повторялось снова. Пожалуй, только одна отчетливая мысль настойчиво сверлила его изнутри, вызывая ноющую боль в районе грудной клетки, заставляя порой задыхаться от бессильной ярости. Зачем было убивать эту девочку, которой еще жить и жить?

Впервые Егор увидел смерть в пятнадцать лет, когда во время пожара в одном из жилых комплексов их сектора погибла семья — родители и пятилетний ребенок. Они задохнулись продуктами горения. Вместе со сверстниками он тогда ходил смотреть на посиневшие обгоревшие тела, после чего несколько дней мучился ночными кошмарами.

Затем покойников Егор видел еще не раз, но реагировал уже спокойнее, поймав однажды себя на мысли, что со временем стал более безразличен к чужой смерти. С какой-то необъяснимой подростковой бравадой он понимал, что преодолел незримую черту, после которой мертвое тело воспринимается не более чем органические соединения, подверженные разложению, считая такое рациональное отношение к усопшим необходимым условием взросления.

Так уж случилось, что не приходилось Астахову терять близких людей, да и некого, по сути, было терять. Друзей не приобрел, родителей не знал, девушки, и те долго не задерживались.

Когда же он увидел Милу там, в душевой, ему почудилось, что это он сам обескровленный лежит в липкой подсыхающей луже и смотрит в реальный мир откуда-то извне. И пустота! Бесконечная, жуткая, неживая. Словно оторвалась часть его самого и безвозвратно упала в зияющую под ногами бездну.

Как бы то ни было, но он теперь главный подозреваемый. Да еще и в полном неведении. Перебирая возможные варианты объяснений, Астахов, стараясь подавить подступающее отчаяние, понимал, что его злоключения, связанные с компанией «Фобос» имеют свое неизбежное и преотвратительное продолжение. Вся эта история с убийством, наверняка, рассчитана на то, чтобы вывести его из игры и запугать. Между тем, мысль о том, что его с легкостью признают виновным, уже давно назойливо скребущая мозг, казалась теперь не такой уж абсурдной.

Егор вдруг вспомнил свою жизнь на Галилее, расписанную по часам, хотя и казавшуюся в последнее время монотонной и утомительной. Он двигался к понятной и вполне осязаемой цели, не раз представляя себя на вершине карьерной лестницы, понимая, что нужно изрядно попотеть, чтобы приблизиться к ней хотя бы на несколько шагов. И он шагал, упрямо, падая и поднимаясь. Ведь там, куда он устремлял свой пытливый взор, его ждала качественно иная жизнь, захватывающая и наполненная высоким смыслом. И что теперь? Разве об этом он мечтал? Егор огляделся и сплюнул.

Конечно, можно сколько угодно себя успокаивать и убеждать, что все происходящее — это ошибка, скоро все поймут и извинятся перед ним, обеспечат полную безопасность и вызовут специальную комиссию для расследования фактов вопиющего беззакония. Только всем своим нутром Астахов даже не понимал, а чувствовал, что стал участником каких-то непостижимых событий, и его судьба заботила таинственных режиссеров этого жутковатого кино не более, чем участь кролика, которому полагалось в кадре стать центральным блюдом праздничного стола.

Он уже несколько часов изучал выцветший бледный потолок, а за ним никто не приходил. Не то чтобы это обстоятельство удручало Егора, где-то в душе он даже надеялся, что все обойдется без изнурительного допроса. Мало ли по каким правилам его здесь проводят, и какие пытки у них разрешены?

Еще вчера эти страхи показались бы ему смехотворными, потому как уже несколько столетий подследственных не пытали в силу примитивности и неэффективности такого способа получения показаний. На этот счет у Корпорации были свои правила. Однако, оказавшись в изоляции несправедливо обвиненным в ужасном злодеянии, за сотни световых лет от тех, кто мог бы за него вступиться и во всем разобраться, он готов был поверить во что угодно, только не в торжество законов в этой злосчастной колонии.

Между тем, столь долгое отсутствие внимания к его персоне со стороны следствия могло означать, что в его деле попросту нет никаких неясностей и белых пятен, и допрос самого преступника, по сути, ничего не изменит. Именно эта мысль делала ожидание мучительным, и участь его казалась еще более безрадостной.

Как бы не старался Егор применить все свои знания по самогипнозу, но усмирить мечущуюся психику не удавалось. В какой-то момент ему показалось, что он теряет рассудок, но гнусавый голос, раздавшийся прямо из стены, вырвал его из потустороннего состояния и вернул в реальность.

Заключенный Астахов, приготовьтесь к открытию двери. Вам надлежит пройти для допроса в бокс номер три.

Что значило, приготовиться к открытию двери, Егор не знал, однако, приподнявшись на кровати, он спустил ноги на пол, чувствуя, как по телу пробежала волна напряжения.

Дверь медленно отошла в сторону, открывая выход в коридор. Механический голос, доносящийся из стен, еще раз назвал номер бокса, куда следовало идти, однако Астахов не спешил выходить из своей камеры, помня о браслете.

Успокойтесь, мистер Астахов, — пропел монотонно голос, — Ваши биоритмы превышают допустимое значение. Браслет реагирует на Ваши нервные импульсы.

Видимо, электроника фиксировала его состояние и не отключала систему безопасности, пока он не успокоится. Уж чего-чего, а технологии по контролю за арестованными были на высоте. Человечество всегда изолировало себе подобных, не вписывающихся по разным параметрам в установленные рамки, и способы усмирения арестантов совершенствовались на десятилетия вперед.

Наконец, на табло браслета загорелась зеленая зона, и Егор, поглядывая на щиколотку, неуверенно направился к выходу. Ни в коридоре, ни на площадках перед боксами охраны не было, вероятно, все передвижения заключенных контролировались дистанционно с помощью видеонаблюдения и звуковых команд.

В третьем боксе у стены напротив входа за большим блестящим столом сидел Лоу и изучал свои руки. Вид у него был болезненный и неряшливый. Подняв взгляд на вошедшего Астахова, судебный следователь кивнул на стоящий в центре помещения тяжелый железный стул.