Игнач крест - Георгий Федоров

Рыцарь проговорил что-то возмущенно на своем родном языке, но Дарья, хоть ничего и не поняв из его слов, чутко уловила суть. Она низко и благодарно ему поклонилась:

— Пойдем, Иоганн, пора.

Они вышли во двор, и здесь рыцарь, с которого в бане сошло семь потов и, как ему показалось, несколько слоев кожи и два-три десятка лет, поддавшись неожиданному порыву, поднял Дарью Пантелеевну на руки.

— Ты что, ты что, боярин! — вскрикнула Дарья и выскользнула из его объятий, но Иоганн крепко сжал ее руку, и она затихла.

— Есть еще силушка! — сказал он. — Du bist so schön! Ich kann mit mir nichts machen[72],— пробормотал Иоганн Жанн на немецком языке, который, как и франкский, был для него родным с детства, и, шагая длинными голенастыми ногами важно и неторопливо, как цапля, пересек двор, отворил дверь и, ведя Дарью за собой, стал подниматься по лестнице.

Глава VIII

ВЕСЕННЕЕ НОВОГОДИЕ

Пока Дарья парила рыцаря в бане, остальные готовились к праздничной трапезе по случаю нелегкой победы, одержанной ими над отрядом поганых.

Александра Степановна, переодевшаяся в женское платье, сидела за столом рядом с князем Андреем.

— Вот ныне уже все ведают, что ты за нас, боярин, — обратилась она к нему и, как бы перебивая сама себя, задумчиво добавила: — Единый день испытания смертью может больше сказать о человеке, чем целая спокойная жизнь. Но я-то с самого начала поняла, что ты наш друг…

— Благодарствую, боярышня, — сдержанно ответил Андрей, который тоже с удовольствием сменил монгольский наряд на русскую полотняную свиту, расчесал короткие косицы над ушами и затянул лоб тугой кожаной лентой. — Я еще там, на Ловати, где вы рыбу ловили, почувствовал это и запомнил.

— Но мы почти ничего не ведаем о тебе, — сказала Александра. — Если можешь, расскажи.

— Изволь, — согласно кивнул Андрей, — только не обессудь: радостного в моей жизни было мало. Отец княжил в небольшом уделе пониже Киева, на самом порубежье с половецкой степью…

— «Дешт-и-кипчак», по-ихнему, — подсказал Трефилыч, который с интересом прислушивался к рассказу, как и другие охотники и крестьяне.

— Верно, — согласился Андрей и продолжал: — Сказывают, что как-то после одного из набегов половцев отец с дружиной помчался им вслед и захватил красавицу половчанку, да и сам попал к ней в полон — полюбил, обратил ее в христианскую веру и женился. Однако недолго длилось их счастье. Во время одной из княжеских распрей, что то и дело вспыхивают особенно там, на юге, отца согнали со стола[73], и пришлось ему бежать куда глаза глядят вместе со своей женой, которая была тяжела мной. Добрались они до Новгорода, здесь и осели.

— Раз ты тут родился, значит, ты и есть настоящий новгородец, — решил староста Бирюк, и все остальные его шумно поддержали.

Андрей благодарно взглянул на них и продолжал:

— Отец осмотрелся и увидел, что никто ему в укор жену-половчанку не ставит, однако и титул княжеский здесь мало что значит: сыт от него не будешь, да и лучше помалкивать о нем.

— Что верно, то верно, — засмеялись вокруг.

Андрей подождал, пока установится тишина, и продолжал:

— Полюбился отцу один из новгородцев, кузнец-оружейник Мирошка Жабин.

Имя этого славного оружейника было хорошо известно слушателям, и они согласно закивали.

— Пошел отец к нему в ученики, скоро и сам стал изрядным мастером. Так что я сызмальства вертелся в кузне и пристрастился к оружейному ремеслу. А потом приехал как-то гонец от дядьев, сказал, что князь тот преставился и что зовут братья отца на съезд, чтобы решить добром, кому в нашем бывшем уделе править. Отец подумал-подумал и двинулся туда всей семьей. Была ранняя весна, когда мы в свою отчину вернулись, а к началу лета поползли страшные слухи о новых неведомых врагах, которые вторглись в половецкую степь и идут на Русь, все народы разоряя на своем пути…

— Кто же это были? — нетерпеливо спросил кто-то.

— А те самые поганые таурмены, что сейчас вновь, по прошествии четырнадцати лет, напали на вас. — Андрей осекся, потом добавил в наступившей тишине: — На Русь, на нашу родину. А сейчас воюют Торжок.

Страшные слухи тогда вскоре подтвердились: татарские воеводы Джэбэ и Субэдэй разбили войско половцев, и те бежали к Днепру, а половецкий хан Котян стал умолять галицкого князя Мстислава Удалого, женатого на его дочери, и других русских князей о помощи. «Нашу землю нынче отняли, а вашу завтра возьмут, ежели не поможете нам. Не то мы будем перебиты нынче, а вы — завтра!» — говорил он.

Собрались тогда князья в Киев на совет. Долго они совещались и согласились наконец идти на врага, чтобы принять его на чужой земле, а до своей не допустить. Мой отец тоже присоединился к походу и меня взял, хоть я был еще отрок, мне и пятнадцати лет не было. Правда, из лука я стрелял и мечом владел не хуже опытного воина. Когда стали на Днепре, не доходя Олешья, таурмены прислали к нам своих послов, и те завели хитрые речи: «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и все идете против нас, то пусть нас небо рассудит, а мы вас ничем не трогаем». На этот раз князья отпустили послов живыми.

Когда наконец собрались все полки русские и половецкие, то Мстислав Удалой снарядил тридцать ладей, чтобы переправиться через Днепр. Я тоже, никого не спросясь, увязался за ними. В нашу ладью набилось человек сорок. Ладья осела — чуть борта воду черпать не стали. Стража поганых нас не ждала и в страхе пустилась бежать. Мы за ними. Они хотели скрыться за половецким курганом, но и тут им не было спасения. Не удалось им спрятать и воеводу своего Гембляка, которого они хотели живого закопать в кургане.

— Как это? — удивилась Александра.

— Отрыли у подножия кургана яму, Гембляк в нее сел, а они его землей присыпать стали, только отверстие для трубки из тростника хотели оставить, чтоб он дышать мог. Мы его нашли и взяли в полон, хотя он и вырывался изо всех сил, что-то кричал и плевался. Я первый его тогда заметил. Потом наши князья выдали его половцам на смерть.

— Туда ему и дорога, — пробасил Евлампий.

Афанасий вздохнул и перекрестился.

— Узнав, что все сторожевые посты разбиты, русские полки переправились через Днепр. Лучники и ратники встретились с погаными на половецком поле, победили их и преследовали далеко по степи. Потом они вернулись к своим полкам, ведя отбитые стада. Так что было чем кормить наше войско, пока мы девять дней добирались до реки Калки, перешли ее и расположились станом. Тут гляжу, Мстислав Удалой подзывает меня — видно, запомнил, что это я Гембляка нашел, — и велит подержать стремя, пока он будет на коня влезать. В доспехах он пудов шесть весил. Тут я его впервые так близко увидел: половина лица и нос белые, что всегда шлемом прикрыты, а шея и щеки загорели аж до черноты. Борода короткая, вся в завитках разного цвета — белых, рыжих, черных. Волосы русые, каким-то серым налетом покрытые, то ли от пыли, то ли седеть начали. Глаза светлые навыкате, смотрят прямо на тебя, а вроде и не видят.

Тут коренные новгородцы зашумели:

— Что мы, по-твоему, Мстислава Удалого не видели? Да мы его не один раз княжить призывали!

Имя князя никого не оставило равнодушным. Бирюк с Евлампием стали наперебой вспоминать, как Мстислав пришел в Торжок, схватил дворян, сторонников князя Святослава, родного брата нынешнего Ярослава, посадника даже заковал, а товары их на разграбление отдал — у кого, как говорится, руки дойдут. Он тогда снарядил в Новгород послов и велел им кланяться Святой Софии и гробу отца своего Мстислава Ростиславича Храброго, что там похоронен, и всем новгородцам, велел передать им, что прослышал он о насилиях, что чинил князь Святослав, и жаль, мол, ему стало родную землю.

— Узнав об этом, — добавил староста Бирюк, — мы тогда послали за ним, с великой честью призвав на княжение, а Святослава с дружиной засадили во владычином дворе, доколе будет управа над ними. Мстислав Удалой пришел и сел на княжеский стол, а мы были рады-радешеньки.

Тут Трефилыч не выдержал и тоже стал вспоминать:

— Я вот хорошо помню, как в тот год, когда в феврале месяце в первый день, в неделю сыропустную[74], гром был по заутрени и все его слышали и змиев видели летящих…[75]

— Как же, было, — солидно подтвердил Евлампий, — и гром слышали, и змиев видели.

— В тот день я и родилась, когда знамение это было, — вздохнула Александра.

— В етот самый год, — продолжал старый рыбак, хитро прищурившись, — князь Мстислав с новгородцы на чудь и ереву[76] пошли и сквозь землю чудскую к морю вышли.

Стали мы тогда под городом Воробиином, и чудь поклонилась князю. Мстислав наложил на них дань и дал новгородцам из нее две части, а дворянам только одну часть. Вот после етого я и хозяйством своим смог обзавестись…