Бездыханные ІІ (СИ) - Айзель Кон

Крис минуту обдумывал мою идею, а потом, хмыкнув, ответил:

— А знаешь, мне нравится эта затея. Давай! — он встал с дивана, — и начнем прямо сейчас. — Крис прокашлялся и доброжелательным тоном произнес, — итак, ты голодна? Будем ужинать?

Я улыбнулась и, сделав вид, что задумалась, ответила:

— Не отказалась бы. А что у нас на ужин?

— А это мы сейчас узнаем!

Мы пошли на кухню.

Холодильник выдал мою «неживую» жизнь с потрохами: четыре яйца, упаковка майонеза, пару огурцов и один помидор.

— Не густо, но и не пусто, — заключил парень, немного приубавив пыл.

Я виновато пожала плечами.

Из всего того, что было в холодильнике, мы решили сделать салат. Пока варились яйца, я нарезала огурцы, а Крис разделывал один помидор, при этом умудрившись запачкать почти весь стол.

Когда незатейливое блюдо, обильно политое майонезом, было приготовлено, мы, приготовив еще чаю, сели пировать.

— Тц, недосолено, — тяжело вздохнул Крис и, достав солонку, изобильно посыпал содержимым салат.

Я прыснула от смеха, но ничего не сказала.

— Эх, хорошо тебе, живешь одна, — внезапно заявил парень, отправляя в рот вилку с наколенным кусочком огурца, — я всегда хотел жить один.

— Почему? — спросила я, удивившись.

— Чтобы в ванной, когда мне скучно, я мог петь во весь голос, — ответил он сразу же.

— Это все? — я, от недоумения, даже перестала жевать и говорила с набитым ртом.

— М-м-м… да, это все.

— Странная причина.

Крис искренне возмутился.

— Странная?! Знаешь, как это возмущает, когда тебя просят заткнуться! Это задевает мое самолюбие.

Я не нашла, чему возразить, и опять засмеялась, вспомнив почему-то Грима с его гитарой и словами, что если ты можешь ходить, то можешь и бежать.

После ужина мы вместе помыли посуду, в ванне почистили зубы (Крис конфисковал мою зубную щетку), и пошли «спать» ко мне в комнату. На часах уже было почти два часа ночи. К счастью, у меня была двухместная кровать. Первые десять минут мы занимались тем, что дрались за одеяло. Только когда после очередного рывка послышался треск ткани, мы решили сделать перемирие. Я прижалась к парню и устроила голову у него на груди. Он обнял меня и пальцами начал перебирать волосы на моем затылке. Повисла гнетущая тишина. Естественно, сон не шел даже спустя полчаса. И через час ничего не произошло, ничего не изменилось. Не почувствовалась сытость после салата, не чувствовался вкус ментола от зубной пасты, не чувствовалась сладкая боль в мышцах после бега, не чувствовалась нехватка кислорода после десяти минут без вздоха, не чувствовалась боль, от сильно закушенной губы, или впившихся в ладонь ногтей. Чувствовалась только тяжесть в груди из-за того, что хочется заплакать, но это никак не получается. Ведь слезы, как спускной рычаг для эмоций. Если ты не заплачешь — эмоции разорвут тебя изнутри.

Я сильнее прижалась к Крису и глубоко вздохнула, чтобы успокоить нарастающую «боль». Парень, почувствовав мое состояние, обнял меня крепче. Но от его нежности мне только сильнее захотелось заплакать. Я ведь, черт возьми, мертва! Мы мертвы! Мы никогда не сможем проснуться утром в объятьях друг друга, не сможем почувствовать вкус первой любви, смущение от первого поцелуя, не сможем создать нормальную семью с детьми, не сможем понянчить своих внуков, не сможем состариться и умереть в объятьях друг друга. Крис никогда не сможет по-настоящему оценить вкус моей стряпни. Я никогда не смогу встретить его уставшего после тяжелого трудового дня и сделать массаж плеч. Я никогда не почувствую волшебной радости беременности. Крис никогда не сможет летнего субботнего дня сыграть со своим сыном в футбол. Эти мелочи, они так незаметны и так привычны для обычных людей, что те даже их не ценят. Они не наслаждаются каждым моментом своей смертной жизни и пытаются получить то, что им совсем не нужно. Это так грустно… Почему мы осознаем, что были по настоящему богаты, только когда обеднели? Почему мы не видим, насколько можем быть счастливы? Почему я осознала всю прелесть жизни только после того, как умерла?!

— Мио, — тихо позвал Крис, когда я, не сдержавшись, сжала в кулак его футболку так, что чуть не порвала ногтями ткань, — а расскажи мне о своих родителях.

Его неожиданный вопрос меня настолько удивил, что мне даже немного полегчало.

— Ну, тут нечего рассказывать, — легко пожала плечами я. — Я почти их не помню. Я вообще не помню своего детства. Не знаю почему. Все, что мне известно, так это то, что они оставили меня, так как у них были проблемы на работе. Единственное воспоминание, это как мама приводит меня сюда, целует в лоб, и говорит, что скоро вернется. После этого я ни ее, ни отца не видела. Возможно, их сейчас даже нет в живых. Ведь одни должны были узнать, что бабушка умерла, верно? Так почему же они не вернулись? Хотя теперь, это даже к лучшему.

Я говорила это без эмоций. Тот факт, что родители меня оставили, уже давно перестал вызывать у меня какие-то либо чувства. Я смирилась, а после смирения приходит покой.

— Понятно, — через пару секунд раздумий сказал Крис и, повернувшись ко мне лицом, обнял двумя руками и зарылся носом в мои волосы. — А ты хотела бы их снова увидеть?

Я задумалась.

— Не знаю. Понимаешь, я, конечно же, осознаю то, что у них была важная причина, для того чтобы оставить своего ребенка, но я все равно обижена. Я не помню, сколько времени ждала их возвращения у окна в гостиной, сколько раз плакала по ночам, тем самым не давая спать бабушке. А сколько раз я втайне от нее звонила домой, чтобы услышать мамин голос, но на том конце провода меня ждали лишь длинные гудки. И ни письма, ни какого либо сообщения от них я не получала. И тогда я замкнулась в себе. У меня сформировалась травма брошенного ребенка. Знаешь, каково это, выступать на утреннике в школе и, рассказывая стих, плакать оттого что в толпе родителей в зале не можешь найти своих? А на Рождество, когда всем детям подарили подарки, и они бегут отдавать их матерям и отцам, чтобы те подержали их, пока вы будете водить хоровод, а ты стоишь с этим чертовым пакетом конфет и не знаешь, куда его деть, так как бабушка всегда на работе, и редко когда может прийти к тебе в школу? А знаешь, каково это, под насмешливые взгляды одноклассников, стоять и выслушивать, как тебя ругает учительница рисования, так как ты не смог сделать задание и нарисовать портрет своей семьи? А почему? Да потому что ты, рисуя, всегда начинал плакать и пачкать бумагу слезами, потому что не можешь вспомнить, какого цвета глаза у твоего отца! А знаешь, каково это, на день матери, когда все мамы собрались в классе на праздник, то тебе некому вручить эту клятую самодельную открытку с цветком и ты, рыдая, рвешь ее к чертям, от чего тебя потом ругают?! Да вспоминая все это, я не то, что не хочу их возвращения, я даже не хочу знать, живи ли они еще, или нет!

Я не заметила как, говоря все это, привстала и теперь нависала над Крисом. Жгучая боль опять начала заполнять грудь. Парень на мои откровения ничего не ответил, а только прижал меня к себе и поцеловал в лоб.

— Не знаю почему, но я жуть как хочу увидеть твою самодельную открытку с цветочком, — заявил он через минуту.

Я прыснула от смеха и легонько стукнула его кулаком по плечу. Не знаю как, но даже самой глупой фразой у Криса получается разрядить обстановку и избавить меня от переживаний и боли. Эта его черта нравится мне больше всего. Момент, и все обиды забыты, все волнение улетучено, все напряжение снято. Остается только покой, вечный и не подвластный времени.

Глава 7

«И будьте ненавидимы всеми за имя мое; протерпевший же до конца, спасется…»

Моя совместная жизнь с Крисом продлилась три дня. В субботу я заставила его выполнить свое обещание и помочь мне сделать генеральную уборку в доме, хотя парень ныл, что с этой уборкой он уже второй раз не может нормально поиграть в «сталкера». Мы вынесли и постирали все ковры, помыли окна, выкинули ненужное, перебрали вещи в чулане, отремонтировали сломанную мебель, в общем, сделали из моего дома куколку. Я осталась довольна проделанной работой.