Зашифрованная жизнь - Сергей Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для населения почти полумиллионной некогда – теперь здесь проживает вряд ли более ста пятидесяти тысяч – столицы северо-восточной провинции это не только полезное и нужное учреждение (что уже само по себе важно), но и сигнал; осязаемый, зримый сигнал, возвещающий, что после всех невзгод последних лет, после всего того кошмарного, чудовищного, что происходило в Баакубе и окрестностях начиная с весны 2003-го, после разгула анархии, после периода безвластия, возвращается нормальная жизнь, возвращаются порядок и стабильность. Именно эти два объекта в первую голову – Дворец правосудия и комплекс новой больницы «Красного Полумесяца» – призваны символизировать ту новую реальность, те позитивные перемены, о которых так много говорилось. И которые большинство местных – из тех, кто не снялся и не покинул вместе с семьей это треклятое место, этот мятежный город – давно уже перестали ожидать.
С тыльной стороны, однако – когда они проехали весь этот квартал и свернули на параллельную центральной улицу, – все смотрелось иначе.
Отсюда не были видны красивые фасады возводимых или уже построенных зданий, выглядящие впечатляюще, торжественно, празднично, если на них смотреть с нужной точки, с выгодного для обзора ракурса… Обшарпанные, закопченные коробки домов без окон и дверей. Там и сям свалки мусора. Многие строения брошены их прежними владельцами…
– А не пора ли нам подкрепиться? – подал реплику ирландец. – Ну-ка, притормози, Kozak!
Иван остановился возле пустующего блокпоста иракской дорожной полиции.
– Ты, кажется, тоже сегодня не завтракал?
– Нет… Только кофе выпил.
– А чего так? Не нравится готовка этих индусских собак?
– Да я бы не сказал, что они плохо готовят… Просто не было аппетита. Да и времени после поездки в аэропорт до брифинга хватило лишь, чтоб побриться и попить кофе.
– Да, паршиво. Я уже и не помню, когда нормально высыпался в последний раз. Ты взял чего-нибудь поесть?
– Да, босс. Младший стюард передал пакет с едой для меня и для вас.
Козак раскрыл «молнию» сумки. Достал пакет, в котором сложены пластиковые упаковки с какой-то едой. О’Нил взял верхнюю упаковку, раскрыл ее, принюхался…
– Что это за фигня… мать их так?
Козак вытащил из пакета точно такую же упаковку.
– Куриное филе, босс. Кажется, с черносливом.
О’Нил открыл тяжелую дверцу, процедив под нос ругательство, выбросил упаковку наружу.
– Вот же уроды! Сколько раз говорить, чтобы не клали в пищу свои долбаные специи! Мне, во всяком случае… Есть еще чего-нибудь из еды?
– Только сухой паек.
О’Нил скривил губы. Но потом, махнув рукой, сказал:
– Ладно, давай «пайку»! Хотя от этого добра меня давно уже воротит… Но все ж это лучше, чем долбаная индусская стряпня!
Козак передал старшему сразу три коричневатых пластиковых пакета MRE.[53] О’Нил надорвал один из них. Вытащил пакет с «основным блюдом» (таковых бывает около двух десятков разновидностей). Прочитав надпись, угрюмо процедил:
– Какая-то «джамбалайя»?! Что за хрень? Так… Ветчина с креветками… Нет, ну ты только подумай! Они бы еще сюда добавили шоколада. И собачью какашку для комплекта. Идиоты! На хрен эту «джамбалайю»! Пусть ее местные собаки жрут.
Он надорвал еще одну упаковку, поднес к носу, принюхался.
– Не, ну на хер… Зачем сыпать в блюдо столько тимьяна? Я это просто ненавижу! Bliad!!!
Вновь открылась тяжелая дверка джипа; наружу вылетела еще одна упаковка с едой.
Хотя содержимое третьего и последнего пакета с сухпаем О’Нила не слишком обрадовало – рагу с рисом, – он все же не стал выбрасывать и ее, иначе остался бы голодным.
Минут десять они жевали молча, думая каждый о своем. О’Нил вытер губы и пальцы влажной салфеткой, входящей в комплект MRE. Поскольку в этом квартале, куда они перебрались из центра, вся округа являлась, по сути, сплошной мусорной свалкой, а баков со времен диктатора здесь никто не выставляет, то и остатки сухпая полетели за окно…
– За те деньжищи, что отвалили подрядчикам и властям, могли бы хотя бы эти свалки прибрать! – О’Нил похлопал себя по кармашкам и отделениям разгрузки. – Та-ак… – мрачно процедил он. – Я из-за этой долбаной поездки с долбаными трупами забыл заправить фляжки! Теперь вот дерьма наелся… А запить – нечем!
– Есть кофе, босс. И упаковка с водой.
– Ты бы еще мне коровьего молока предложил! – покосился на него ирландец. – Я не сосунок, чтобы простую воду лакать.
Козак открыл боковое отделение темно-синей сумки.
– Тут какая-то фляжка. По-моему, еще с прошлого раза осталась…
Ирландец просветлел лицом, потянулся за посудиной. Отвинтив крышечку, сделал несколько глотков. Вытер губы ладонью, протянул фляжку водителю.
– Благодарю, босс. Как-нибудь в следующий раз.
– Напрасно. Это «Хеннесси»… и не из самых дешевых! Помнится, я с месяц назад, когда ездили в Багдад, в нашем военном магазине прикупил целый ящик… Вообще-то я предпочитаю скотч. Но иногда и этот напиток неплохо проходит. Ты пробовал когда-нибудь «Хеннесси», парень?
– Хм… Кажется, нет. А что за напиток?
– Это коньяк. Есть разные сорта… Этот, что я покупал, – двенадцатилетней выдержки. Там какие-то четыре буковки на этикетке. Я их никак не запомню. Лягушатники делают.
– Французы?
– Да. Они по жизни ничего не умеют – бестолковый народ. Фрики. Разве что стряпают неплохо. Да еще у них налажено производство отличных вин и коньяков. Так ты не хочешь попробовать?
– Нет, спасибо.
– Ну, как знаешь. – О’Нил сунул фляжку в кармашек разгрузки. – В том шопе, где я покупал, бутылка емкостью ноль семь стоит около семидесяти долларов.
– Не так чтобы дорого. Особенно для наших мест.
– Но и не дешево. Отключи пока кондишн. И приспусти стекло… перекурим!
Они закурили. Из динамика автомобильной рации звучали то гортанные реплики – по-арабски и по-английски – оператора «Баакуба сэнтрал полис-стэйшн», то, уже исключительно на английском, операторов или старших мобильных групп ФОБа, вызывающих на связь местных хаджисов-полицейских. Их личные портативные «уоки-токи», и О’Нила и Козака, включены и настроены на другой канал, используемый в сети обмена сотрудников охраны и безопасности. В том числе – вернее, прежде всего – сотрудников охранной фирмы AGSM.
– Вот ты говоришь, Kozak, пойло за семьдесят баксов – дорогое удовольствие…
– Мне кажется, я говорил чуточку иначе.
– Неважно. Кое-что тебе еще скажу. Чтоб у тебя не было иллюзий, Ivan. И чтоб ты четко понимал, куда именно ты попал и что именно здесь, в Песочнице, происходит. Здесь и сейчас… Ты думаешь, это вот… то, что ты здесь успел увидеть, это – война? Вернее, только лишь война?
Козак промолчал. Он уже успел немного изучить своего старшего «партнера». Ирландец явно был настроен на монолог. Единственное, что оставалось, – это слушать. И еще время от времени поддакивать или говорить «неужели?» и «действительно?».
О’Нил коснулся кармашка разгрузки – того самого, куда он спрятал плоскую фляжку с недопитым коньяком.
– Не забыл, сколько стоит «Хеннесси»? И не просто «Хеннесси», а коньяк двенадцатилетней выдержки! Я называл тебе цифру.
– Я помню, босс. Семьдесят долларов США за бутылку.
– А теперь еще один вопрос. Как ты думаешь, сколько стоит галлон бензина, который доставляют сюда, в Баакубу? В наш долбаный «Кемп Уорхорз» и на другие базы? И еще. Сколько стоит галлон бензина… да хоть соляры… для морской пехоты и для «кавалерии» в Афганистане? Да и для нас, скромных охранников? Мы ведь тоже заправляемся не у бензоколонок!
– Не знаю, сэр. Не думаю, что намного дороже того, что продается здесь на заправках.
О’Нил вдруг расхохотался. Причем смеялся он так заразительно, что и Козак тоже заулыбался.
– Я сказал что-то дико смешное?
Ирландец, вытерев выступившие слезы, вдруг сделался серьезным.
– Ты сказал полную хрень. Сразу видна твоя наивность…
– А что не так?
– Галлон бензина стоит у поставщика от пятнадцати до тридцати баксов. А в Афганистане – все четыреста.
– Что? – Иван бросил на него недоумевающий взгляд. – Вы сказали – четыреста? А не – четыре? Или четырнадцать? Я, часом, не ослышался?
– Четыреста! Четыре сотенных ассигнации за галлон долбаного бензина или соляры для морских пехотинцев и сотрудников частных охранных армий в долбаном Афганистане![54] У нас тут тоже творится беспредел. Накрутка идет такая, парень, что тебе и не снилось!
– Но… Здесь же до хрена горючки! И весьма недорогой…
– Во-первых, нефтепереработку здесь, в Песочнице, расхерачили неспроста. И будут херачить до того дня, пока мы отсюда не уйдем. Все эти «муджи» будут и дальше взрывать и взрываться… И по семнадцать раз на неделе нападать именно на объекты нефтепереработки. На промыслах и на «трубе» будет все чики-чики. А с переработкой – швах… Потому что… Потому что кое-кому это выгодно! И из числа наших, и некоторым местным!