Поджигатель - Диана Гранина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама была так счастлива, когда создавала их комнаты, её талант сиял. Через неделю после того, как они узнали, что их отец погиб в автокатастрофе, — это случилось почти через два года после приезда сюда, — Тимофей поднялся наверх и почувствовал запах свежей краски. На мгновение он подумал — понадеялся — что мать снова начала рисовать. Она начала, но не так, как ему хотелось. Сын обнаружил её в своей комнате: она замазывала маки и всю стену отвратительным коричневым цветом, нанося слой за слоем поверх своей работы.
Он закричал: «Что ты делаешь?!» и попытался отобрать у неё кисть, испачкав при этом рубашку, руки и лицо. Мать посмотрела на него, сначала не заметив, и он понял, что она пьяна. Опять. В три часа дня. «Остановись, пожалуйста». «Нет, эти отвратительные маки нужно убрать. Они ужасны. Бесполезны, бесполезны…»
Тимофей узнал слова, которые произносил его отец, когда говорил о Стелле и её работе, когда говорил ей, что она должна найти занятие получше. Это было в тот вечер, когда он бросил этюдники и другие работы в камин. Сын попытался остановить её: «Мама, это замечательно, и это моя картина. Как и рисунки, которые ты сделала для Коли и Никиты. Пожалуйста, не забирай их». «Их тоже надо было уничтожить».
Тимофею потребовалась секунда, чтобы понять её слова. Но когда он понял, то побежал в комнаты братьев и увидел, что их стены покрыты той же коричневой краской. Её работы, вместе с уютом и красотой, которые она привносила в их дом, больше не было. Тимофей вернулся в свою комнату, схватил ведро с краской, открыл окно и выбросил его на улицу. Мать закричала на него и пошла искать ещё, в доме краски больше не было. Она ушла в свою комнату и захлопнула дверь.
Когда братья поднялись наверх и увидели, что она натворила, Никита расплакался так, как не позволял себе Тимофей. Он заснул, глядя на оставшийся мак, уныло свисающий из-под коричневого пятна, и понял, что в жизни нет ничего, на что можно было бы рассчитывать или за что можно было бы держаться. Если ты можешь потерять что-то, бывшее частью твоей жизни ничто не может быть в безопасности. Это был тяжёлый урок. Потеря Ирины через несколько лет его укрепила.
— Что ты делаешь в моей комнате?
Тимофей подскочил, как ужаленный. На секунду ему показалось, что он мысленно приворожил Ирину. Он так погрузился в воспоминания, что не услышал, как она вернулась домой.
— Прости. После ужина решил осмотреть дом, чтобы понять, что тут изменил брат.
— Дом стал неузнаваем.
— И это главная достопримечательность, как по мне.
— Я видела, что в гостиной горел свет. Наверное, ты заметил огромный телевизор?
— Трудно не заметить.
Ирина засмеялась и прислонилась к дверному косяку. Тимофей подумал, не отодвинуться ли ему, чтобы она села с ним на кровать, но Ирина, сидящая так близко, могла оказаться слишком сильным искушением — ему захотелось бы прикоснуться к ней, провести пальцами по волосам, прижаться к губам, как это было раньше, — поэтому он не стал этого делать.
— Я не знала, что их выпускают такого размера. Он не такой большой, как экран в кинотеатре, но обстановка лучше.
— Никита часто говорил о том, что бы он хотел иметь в доме своей мечты. Большой телевизор был в списке. Вот, сбылось, — сказал Тимофей и подумал: «Лучше сосредоточиться на доме, чем на ней».
— Он сейчас занимается отделкой подвала, — сказала она.
— Я слышал. Вот почему дом не сдавался в аренду.
Разговор затих, и он не знал, что сказать. Когда уже собирался встать и уйти в свою комнату, Ирина произнесла:
— Хочешь поговорить о том, что тебя отвлекло, когда я вошла?
Было время, когда она была первой, к кому он обращался, когда чувствовал себя расстроенным, растерянным или злым — всё это он испытывал в разной степени. Но прошло столько времени, и Тимофей разучился делиться своими чувствами. Последняя женщина, с которой он встречался дольше нескольких месяцев, обвинила его в том, что он кажется ей таким далёким, как Сатурн. Тимофей не был с этим не согласен. Чтобы положиться на людей, открыться им, нужно время и веская причина — как в его армейском коллективе. Но за это всегда приходится платить, поэтому сыщик был осторожен в выборе собеседников.
— Этот первый день возвращения… был ошеломляющим, — он вздохнул. — Так много всего изменилось и… в то же время нет. Я…
— Пожалуйста, не проси прощения, — сказала Ирина, присаживаясь рядом. Она взяла его руку. — Мне было бы неприятно, если бы ты пожалел о том, что поцеловал меня.
Боль, прозвучавшая в её голосе, подталкивала спросить, что скрывается под этими словами, но годы разлуки лишили его права на любопытство.
— Я никогда не жалел о том, что поцеловал тебя, — сказал он, глядя на губы Имерины и желая поцеловать их снова, хотя бы для того, чтобы доказать правоту своих слов. — Но я принял решение и действовал, не обдумав его, и не был уверен, что ты не против.
— Ты не заметил, как я отреагировала? — дразнящий тон женщины ослабил мужское беспокойство.
— Конечно, заметил, — сказал он. Тимофей замечал каждый вздох, каждое движение её рук на его спине, и одного воспоминания было достаточно, чтобы снова заволновался. — Хотя немного запутался в своих реакциях. Я не должен был предполагать, что это то, чего ты хочешь.
— Беспокоишься о согласии? — удивилась Ирина.
— Да. Не думаю, что тебе не понравилось. Ты оттолкнула бы меня, если бы не хотела, чтобы продолжал. Но я сделал всё как-то неожиданно.
— Ты сделал это, и я была удивлена, — призналась собеседница. — Но я хотела этого поцелуя так же сильно, как и ты. Может быть, сначала этого и не понимала, но это правда.
