Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме - Даниэль Гуревич

Даже надгробная речь известной нам матроне{232} вторит той же песне: «Редки столь долгие браки, которые завершаются смертью и не прерываются прежде разводом».

Обращение к источникам показывает, что счастливых браков было много, а большинство разводов встречается в императорских фамилиях, часто по политическим причинам. К тем же семьям притягивались и скандалы вроде изгнания двух Юлий по законам о прелюбодеянии. Действительно ли это самый репрезентативный слой общества? Можно повторить здесь методологические замечания, сделанные нами чуть выше по поводу супружеской любви. Разводы не одобрялись: в 19 г. н. э. при выборе весталок кандидатура одной из девочек была отклонена, ибо «Агриппа (ее отец. — Авт.) расторжением первого брака нанес урон доброй славе своей семьи»{233}. Значит, была причина не злоупотреблять ими. Источники, которыми мы располагаем, не документальные (у нас, к примеру, нет ни архивов гражданского состояния, ни нотариальных документов), поэтому нам известны лишь крупицы действительности: те, что сохранили, с одной стороны, литераторы, с другой — эпиграфические памятники. Итак, не стоит рисовать в черных красках картину римских нравов, ибо у тех, кто так делал, есть очевидный умысел: опорочив очень слабую «женскую эмансипацию» в Риме, они получали оружие против разводов, абортов, предоставления женщинам права голосования и всякого стремления последних к свободе и самостоятельности. Отринем античность, которую столь часто берут за образец, лишь бы не потакать требованиям вчерашнего и сегодняшнего дня! Ныне, конечно, это кажется уже давно устаревшим. Определенные стереотипы, повторяемые и поныне, восходят к концу XIX и первой половине XX в., причем имеют совершенно определенный оттенок: «Как далеки мы от поучительного примера, который давала нам римская семья времен Республики! Этот монолит дал трещины со всех сторон. Прежде женщина была строго подчинена власти своего господина и хозяина, теперь она ему равна, а то и подчинила его <…>. Она была верной — стала легкомысленной и развратной»{234}.

Брак не обязательно заканчивался разводом. Часто жены, выходившие очень молодыми за людей гораздо старше себя, оставались вдовами. Так, Юний Авит, хотя и сам молодой человек, «оставил осиротелую мать, овдовевшую жену и крохотную дочь, не знающую отца»{235}. Причиной смерти могла быть и политика: отец Агриколы Луций Юлий Греции, павший жертвой Калигулы, оставил молодую вдову Юлию Проциллу беременной или только что разрешившейся от бремени{236}. Литература донесла до нас черты некоторых из этих женщин. Они были «в своем праве» со смерти отца, имели опекунов с почти номинальной властью и, если муж оставлял им приличную долю состояния, пользовались немалой свободой{237}. Даже если отец больше заботился о своих детях, он обычно не забывал обеспечить вдову по крайней мере узуфруктом своего состояния, пока она не выйдет вновь замуж. Ведь после того как проходил срок траура и вдовства, назначавшийся во избежание сомнений в отцовстве, вставал вопрос о новом замужестве. Законы Августа поощряли повторные браки, поскольку холостые и незамужние ограничивались в правах получать подарки и наследовать. Правда, женщины могли освобождаться от этих ограничений по возрасту (пятьдесят лет) или благодаря наличию детей (трое детей фактически или по ius trium liberorum); к тому же древняя, глубоко укоренившаяся традиция «единобрачия» (univira) давала некоторые религиозные прерогативы. Антонии, вдове Друза, было всего двадцать семь лет, и она не пожелала вновь выйти замуж, но у нее были дети. Агриппина Старшая не могла себе позволить второй брак, чтобы не давать соперников будущему императору. Женщины, уже имевшие детей, опасались проблем, связанных с новым отцом и новыми детьми. Богатая вдова из провинции Африка Эмилия Пудентилла ждала четырнадцать лет, пока ее дети подрастут, и только тогда вышла замуж (за Апулея){238}.

Напротив того, женившийся новым браком вдовец давал своим детям ту, о ком принято писать с ужасом: страшную мачеху (noverca), которая умело пользовалась дряхлостью влюбленного старца{239}. Рассмотрим дело Аттии Вириолы, в защиту которой выступал Плиний Младший. Примечательно было «и высокое положение истицы, и редкостный случай, могущий быть примером, и важность вопроса. Знатная женщина, жена претория, лишена наследства восьмидесятилетним отцом через одиннадцать дней после того, как, обезумев от любви, он ввел к себе в дом мачеху. Аттия требовала отцовское имущество в заседании четырех комиссий»{240}. Зрелище было внушительное: «Заседало сто восемьдесят судей <…>. С обеих сторон много адвокатов», множество зрителей обоего пола. К удивлению Плиния, «в двух комиссиях мы выиграли, в двух проиграли»{241}.

Возможность нового брака зависела от возраста детей: если они уже получили образование, вдовец мог предпочесть конкубинат (например, Веспасиан с Ценидой — вольноотпущенницей Антонии, матери Клавдия{242}) — иногда, как Марк Аврелий, именно для того, «чтобы не давать мачехи столь многочисленному потомству»{243}. Такое решение помогало также избегать проблем с наследством. Но вообще изучение известных нам семейств, особенно сенаторских, показывает, что практика новых браков после вдовства или развода была весьма распространена. Не говоря о пяти (политических) браках Помпея или шести замужествах Вистилии{244}, не удостаивая вниманием многочисленные женитьбы Клавдия и Нерона, отметим, что тот самый Плиний Младший, которого мы только что упоминали как адвоката, сам женился дважды, а то и трижды, что тетка Нерона Домиция Лепида, поразительно богатая, была три раза замужем, что примеры достоверных или предположительных вторых браков можно еще умножить.

Глава четвертая

ТЕЛО И ЗДОРОВЬЕ

Рождение девочки

Новорожденного принимала повитуха, определяла его пол и смотрела, стоит ли его вскармливать: в срок ли он рожден, может ли он с помощью Ватикана (бога-покровителя первого крика младенца, которого римляне справедливо или нет связывали с именованием прорицателя — vates) кричать и шевелиться. Она тщательно осматривала малыша, проверяя, в частности, все ли отверстия тела открыты, но практически в столь нежном возрасте можно заметить только серьезную аномалию, если таковая имела место. Затем отец, в знак того что принимает малыша, подымал его, призывая богиню Левану.

Рядом с роженицей могла находиться ее мать. Иногда, по юридическим соображениям, собиралось даже много присутствующих, особенно если супруги были в ссоре или развелись во время беременности: тогда надо было удостоверить, что ребенок действительно родился и не был подменен{245}. Гости приходили также на церемонию очищения (dies lustricus) и выбора имени на восьмой (для мальчиков на девятый) день после рождения. У свободных римлян-мужчин было три имени: личное (praenomen), родовое или фамильное (nomen) и прозвище (cognomen). Как звали женщин? В разные времена по-разному. Пока они были затворены в своем семействе, для внешнего мира им было достаточно одного родового имени, но внутри рода или семьи удобно было их как-то различать по личным именам. Эпиграфика позволяет установить, что в древнейшие времена личное имя часто давалось по порядку рождения (Секунда, Терция), причем не совсем понятно, был ли это счет только девочек или всех сестер и братьев. Кроме того, в некоторых областях Италии имя девочки могло обозначать что-то хорошее: Юста (справедливая), Вера (правдивая), Приска (приблизительно «верная старине»). Всего в республиканскую эпоху засвидетельствовано около пятидесяти женских личных имен, но их становится заметно меньше к концу Республики и при Империи, когда женщинам стали давать также «когномен». В III в. н. э. выходят из обихода личные имена у мужчин, но вновь возникает мода давать их девочкам. На деле они были не нужны; их выбор становится социокультурной характеристикой: знатные семьи предпочитали имена Гайя, Гнея, Луция, Марция, Публия, Квинта, Тиберия (они, как и соответствующие мужские, могли писаться сокращенно), а более скромные — Авла, Октава, Децима, Сервия, Секста, Спурия.

В течение тридцати дней со дня рождения девочки — законнорожденной римской гражданки (civis Romana) — отец, мать, дед или любой другой в их отсутствие делают о ней, как и о мальчике, официальное объявление (professio) перед властями — в Риме в Сатурновой казне. Так, диптих из Каира 148 г. н. э.{246} является выпиской из регистра под названием «Календарий» о заявлении Тиберия Юлия Диоскорида о том, что в 13-й день до только что прошедших сентябрьских календ Юлия Аммонария родила ему дочь Юлию Аммону, римскую гражданку.