Воспоминания - Альберт Шпеер

Сравнение с изображенными там людьми показывает, объяснял Гитлер, что он уже тогда предусматривал диаметр купола свыше 200 метров, а высоту Триумфальной арки свыше 100 метров. Ошеломляли не столько масштабы, сколько удивительная одержимость, с которой он проектировал монументальные триумфальные сооружения, когда у него еще не было ни искры надежды на их осуществление. И скорее чудовищным кажется мне теперь то, что он в мирное время, уверяя всех в своей готовности к взаимопониманию, начал осуществлять планы, которые можно было представить себе только в связи с военными гегемонистскими претензиями на господство.

«Берлин — крупный город, но не мировой город. Посмотрите на Париж, самый красивый город в мире! Или даже Вену! Это города со своим лицом. А Берлин не более чем беспорядочное скопление зданий. Нам надо превзойти Париж и Вену», — говорил он во время ставших частыми совещаний, в большинстве случаев проходивших в его квартире рейхсканцлера. Прежде чем начать, мы обычно удаляли всех других посетителей.

С планами Вены и Парижа он подробно ознакомился в предыдущие годы. Во время наших дискуссий он вспоминал их в мельчайших подробностях. В Вене он восхищался таким творением зодчества, как Рингштрассе, с ее большими домами, ратушей, парламентом, концертным залом; или Хофбургом и музеями. Он мог в правильном масштабе изобразить эту часть города и понял, что парадные здания, как и памятники, должны быть доступны обзору со всех сторон. Этими сооружениями он восхищался, даже если они не вполне соответствовали его представлениям, например, неоготическая ратуша: «Здесь Вена представлена достойно. Напротив, возьмите берлинскую ратушу. Берлин получит еще более красивую, чме Вена, можете на это положиться».

Еще большее впечатление на него производили широкие улицы и новые бульвары, созданные в Париже Жоржем Е.Хаусманом с 1853 по 1870 г.г. и стоившие 2,5 млрд. франков золотом. Он считал Хаусмана величайшим градостроителем в истории, но надеялся, что я его превзойду. Многолетняя борьба Хаусмана заставляла его ожидать, что и генеральный план реконструкции Берлина встретит сопротивление, только благодаря его авторитету, как он считал, удастся осуществить его.

Впрочем, вначале он применил хитрость, чтобы сделать сговорчивыми непокорные городские власти, считавшие планы Гитлера дарами данайцев, после того, как выяснилось, что им придется нести значительные расходы на освобождение центра города от путевого хозяйства и создание улиц, строительство общественных сооружений, а также скоростной железной дороги. «Мы какое-то время будем рассматривать планы строительства нашей новой столицы на Мюрицзее в Мекленбурге. Вы увидите сами, как зашевелятся берлинцы, почуяв опасность, что правительство рейха покинет город», — сказал он. И действительно, нескольких намеков такого рода оказалось достаточно, и скоро отцы города проявили готовность принять проектные расходы. Гитлера еще несколько месяцев забавлял этот план немецкого «Вашингтона», и он фантазировал, как можно было бы из ничего создать «идеальный город». Но в конце он все это забросил: «Искусственно созданные столицы всегда остаются мертвыми. Вспомните Вашингтон или Канберру. И у нас в Карлсруэ нет жизни, потому что там бумажные чиновничьи души варятся в собственном соку». С этим эпизодом у меня и сегодня нет ясности, разыгрывал ли Гитлер со мной комедию или какое-то время действительно носился с этой идеей.

Исходным пунктом его градостроительных представлений были двухкилометровые Елисейские поля с их пятидесятиметровой Триумфальной аркой, построенной Наполеоном I в 1805 году. Это послужило прообразом «Большой арки», здесь же формировалось его представление о ширине улицы: «Елисейские поля имеют ширину сто метров. На всякий случай сделаем нашу улицу на двадцать метров шире. Когда дальновидный Великий курфюст в XVII в. закладывал Унтре-ден-линден шириной в 60 метров, он столь же мало мог предвидеть современное уличное движение, как и Хаусман, проектировавший Елисейские поля».

Для осуществления этих планов Гитлер издал через статс-секретаря Ламмерса распоряжение, которым мне предоставлялись весьма широкие полномочия и я подчинялся непосредственно ему. Отныне мне не могли давать каких-либо указаний ни министр внутренних дел, ни берлинский обербургомистр, ни гауляйтер Берлина Геббельс. Гитлер специально оговорил, что я не обязан информировать о своих планах город Берлин и партию (3). Когда я высказал Гитлеру свое пожелание работать над осуществлением и этого проекта, сохраняя статус частного архитектора, он немедленно же согласился. Статс-секретарь Ламмерс изобрел некую правовую конструкцию, которая учитывала мое отвращение к чиновничьему положению. Мое бюро не имело характера управленческой организации, к нему относились скорее как к крупному независимому исследовательскому институту.

30 января 1937 г. мне было официально доверено осуществление «величайшего строительного проекта фюрера». Гитлер долго подбирал благозвучное, внушающее почтение название для моей должности, пока его не изобрел Функ — «Генеральный инспектор по делам строительства и реконструкции Имперской столицы». Вручая мне диплом о моем назначении Гитлер выглядел — и это было очень показательно для его отношения ко мне — почти что оробевшим. После обеда он сунул мне его в руку, сказав: «Постарайтесь». С этого момента я — при благожелательной интерпретации этого документа — получал ранг статс-секретаря правительства Рейха. В мои 32 года я занимал место в ложе правительства в третьем ряду, рядом с д-ром Тодтом, получил право при официальных правительственных обедах садиться у дальнего конца стола и автоматически получал при любом государственном визите из-за рубежа какой-нибудь живописный орден, установленного класса. Мой месячный оклад составлял 1500 марок, сумму по сравнению с моими гонорарами архитектора незначительную.

Еще в феврале месяце Гитлер решительно потребовал от министра по вопросам воспитания освободить для моего учреждения, получившего сокращенное название Г.И.С.Р., почтенное здание «Академии художеств» на Паризерплатц. Ео выбор пал на это здание, потому что он мог пройти туда из Рейхсканцелярии, не показываясь перед публикой, через смыкающиеся сады нескольких министерств. Вскоре он начал широко пользоваться этой возможностью.

Градостроительный замысел Гитлера страдал одним недостатком — он не был до конца продуман. Он так уперся в видение «Берлинских Елисейских полей», длиной в два с половиной раза превосходящих парижский оригинал, что начисто упустил из поля зрения структуру и проблемы четырехмиллионного города.

Для градостроителя улица такого масштаба могла бы иметь смысл и функциональное значение только как центральное ядро полной городской перепланировки. Для Гитлера же это был декоративный предмет роскоши, и в этом была его самоценность. Так прокладка этой улицы первоначально совершенно не увязывалась с решением проблем железнодорожного транспорта. Гигантское переплетение железнодорожных путей, клином рассекавшее город на две части, должно было быть просто смещено на несколько километров к югу.

Министериаль-директор д-р Лейббранд из Имперского министерства путей сообщений, главный проектировщик тогдашнего рейхсбана, увидел в замыслах Гитлера возможности крупномасштабной перепланировки всего железнодорожного хозяйства столицы. Вместе с ним мы нашли решение, близкое к идеальному: пропускная способность берлинской окружной дороги должна была бы, благодаря расширению еще на два полотна, возрасти настолько, что по ней можно было бы пустить также и поезда дальнего следования. Это позволило бы ограничиться двумя центральными — Северным и Южным — вокзалами и отказаться от многочисленных берлинских тупиковых станций (Лертер, Ангальтер и Потсдамский вокзал). Стоимость нового железнодорожного строительства оценивалась от одного до двух миллиардов марок (4).

Такое решение позволило бы нам продлить улицу на юг за счет бывших железнодорожных путей, а в сердце города, всего в пятикилометровом удалении от центра, возникла бы огромная площадка для строительства жилья на 400 тыс. жителей (5). После сноса Лертерского вокзала мы получили бы возможность и на севере продлить линию улиц к новым районам жилой застройки. Но только ни я, ни Гитлер нипочем не хотели жертвовать Зданием с куполом в качестве замыкающей Великолепную улицу кульминационной точкой. Грандиозная площадь перед ним должна была оставаться свободной от транспорта. Наиболее рациональная транспортная концепция приносилась в жертву торжественности, величавости. Предстояло значительно изменить и русло Шпрее, соорудив для транспортных перевозок с севера на юг обводный канал.

Само собой напрашивалось продление транзитной магистрали, имевшей ширину 60 метров, на запад, а Хеер-штрассе такой же ширины — на восток — проект, который нашел свою частичную реализацию после 1945 г. при расширении старой Франкфуртской аллеи. Эта ось, точно так же, как и северо-южная, должна была быть продлена до своего естественного конца, до автомобильной кольцевой дороги. Это позволило бы освоить и на востоке новые городские территории столицы, число жителей которой мы могли бы таки образом почти что удвоить (6), и это при том, что предполагалось одновременное санирование старого центра.