Символика тюрем - Николай Трус

— Что было потом?

— Я продолжал работать, а затем взял отпуск и поехал в ставропольский санаторий для лечения: все знали, что ранее я переболел гепатитом. Позвонив домой, я узнал от жены, что сессия Верховного Совета дала согласие на приостановление моих служебных полномочий, возбуждение в отношении меня уголовного дела и взятие под стражу, посчитав при этом мое присутствие необязательным, что, опять же, противоречит закону.

— С подачи Генеральной Прокуратуры СМИ сообщили, что вы были в бегах, но вас поймали.

— Это чушь. Мой руководитель знал, где я и когда у меня заканчивается срок лечения. 27 февраля, когда я возвращался домой, в купе поезда опять вошла команда Савельева, у всех расстегнуты кобуры — как будто они поймали опасного рецидивиста. Привезли в Бобруйск, где ждал приехавший из Минска руководитель следственно-оперативной группы из Генпрокуратуры Козаченко. Продержав ночь в изоляторе временного содержания (ЛВС. — Авт.), меня под охраной Савельева повезли в Минск…

В следственном изоляторе КГБ меня ждала камера-одиночка, затем перевод в другую камеру — так называемую «пресс-хату». Хотя по моему положению сажать в одну камеру с уголовниками не имели права.

— И тем не менее пошли на это?

— Чтобы сломать. Они понимали: уголовники — у одного за плечами 15 лет отбытия срока, у другого — чуть меньше, как только узнают, кто я, начнут предъявлять претензии, пойдут разборки. Глядишь, и Клопов «расколется». К счастью, мы с ними нашли общий язык без мордобоя. Основной мотив моего содержания под стражей был таков: мол, я мог оказать воздействие на свидетелей, что препятствовало бы восстановлению истины в суде.

— Как ни пытались свидетелей «оградить от вашего влияния», а они все равно не поддержали версию предварительного следствия во время судебного процесса.

— Причем невзирая на угрозы государственного обвинителя Жингеля привлечь их к ответственности за дачу якобы ложных показаний. Ясное дело. Жингель выполнял в суде социальный заказ, его роль — «вытягивание» версии обвинения. Это естественно, поэтому он и оказывал давление на свидетелей. А как сработало следствие, рассказали и сами работники прокуратуры. Тот же зампрокурора т. Борисова Клещенок поведал суду: «Сижу в выходной день дома, звонит Козаченко и говорит: „Езжай на работу, так как придет свидетель с повинной“.» Не зря на суде 30 свидетелей один за другим отказывались от ранее данных показаний. Того же Овсянникова предварительное следствие «давило» тем, что 6-ым отделом против него возбуждено уголовное дело. Его на этом и взяли. Если человека в 9 утра вызывают на допрос, а в 18 выпускают, стоит ли удивляться, что на суде он говорил то, что меньше всего бы хотелось услышать Жингелю. Или другой «добровольный» свидетель — Фурсова. Она рассказала, как утром шла к дизель-поезду, но вдруг подъехал на машине Савельев и «пригласил» проехать вместе с ним.

— Михаил Петрович, на суде упоминалось о тех издевательствах и произволе, которые чинят в отношении подследственных в местах лишения свободы. Вы что, раньше об этом не подозревали?

— Почему же, мне, как судье, подсудимые рассказывали, как во время предварительного следствия из них «выбивали» показания. Верилось где-то процентов на 50, поскольку на все нужны доказательства. Когда сам оказался в камере с несовершеннолетними, своими ушами слышал, что они говорили после допросов. Рассказывали, как на малолеток надевают противогаз — это новая «мода» нынче пошла: перекрывают клапан, и ты трепыхаешься в наручниках, пока не «расколешься».

— Можно себе представить, что терпел «взрослый» контингент.

— Скажу однозначно, что к подследственным применяют меры не только психологического, но и физического воздействия. На «Володарке» в СИЗО, где при вместимости 1800 человек содержат четыре с лишним тысячи и люди спят в три смены, падают в обморок, особенно летом, из-за непроветриваемости помещений, рассказывали более страшные вещи. Не хочу называть конкретно один из РОВД г. Минска, где издеваются над людьми. Привозят, например, в подвал, завязывают глаза, поворачивают лицом к стене, перезаряжают пистолет и предупреждают: «Последний раз спрашиваю, будешь говорить правду?». Затем звучит выстрел в воздух. После этого ты готов уже подписать все, что от тебя потребуют.

Или другой дикий случай. После суда в «отстойник» (там же, на «Володарке») был доставлен подсудимый, избитый конвоирами. Когда его выводили из зала судебного заседания, к нему бросилась мать: старушка пыталась передать шоколадку и апельсин. Один из конвоя отшвырнул ее в сторону, и, когда сын попробовал воззвать к человеческим чувствам, мол, у тебя ведь тоже есть мать, зачем так грубо, ему быстро заткнули рот. Зажав запястья наручниками, бедолагу начали лупить дубинками по икрам и бедрам, после чего он ни сидеть, ни стоять уже не мог, а лишь стонал. Там к подследственным относятся по-скотски, и это еще мягко сказано. Самое страшное, что человек еще не признан судом виновным, но уже проходит все круги ада.

— Возможно, к людям со слабым здоровьем, больным отношение в казенных домах более мягкое?

Вас ведь там настигла серьезная болезнь, отодвинувшая день вынесения оправдательного вердикта аж на полтора месяца.

— О какой лояльности вы говорите? Вечером 20 октября после судебного процесса меня скрутило от резкой боли в области печени, да так, что потерял сознание. Сокамерники рассказали, что кричал от боли, а врач пришел лишь через два часа. Потом его вызывали еще несколько раз. Не открывая дверей камеры, тот через «кормушку» оголял мое плечо и делал укол. Все вопросы, связанные со здоровьем заключенных, решает фельдшер. Знаете, как он лечит? Ломает таблетку на две части и приговаривает: это тебе от боли в желудке, а это от головы.

— Михаил Петрович, намерены ли Вы воспользоваться своим законным правом, оговоренным статьей 60 Уголовно-процессуального кодекса республики, на возмещение причиненного вам ущерба в связи с незаконным привлечением к ответственности? Если да, то к кому конкретно?

— Разумеется, намерен. Кроме упомянутой вами статьи из УПК, есть еще статья 61 Конституции, дающая мне право на возмещение морального ущерба. Но какими деньгами можно измерить потерянные годы, здоровье, время разлуки с женой и тремя детьми? До сих пор удивляюсь, как эти два года семья выкручивалась без кормильца. Что касается конкретных должностных лиц, то пока я иск намерен предъявить государству, а оно в порядке регрессивного иска должно взыскать с виновных лиц все до копейки. В первую очередь это касается заместителя Генпрокурора Кондратьева, который вопреки действующему закону не реагировал на мои жалобы, руководителя оперативно-следственной бригады Козаченко и, конечно же, бывшего Генпрокурора Шолодонова. Закон это позволяет.

— В нашем разговоре, да и на суде в своем последнем слове перед приговором, вы сказали: ваше «дело» — это социальный заказ, Есть на то основания?

— Вернемся в недалекое прошлое. Когда-то считалось, что милиция, госбезопасность, прокуратура и суд — это единая система правоохранительных органов, которая делает одно дело — борется с преступностью. И суд боролся, но мерами наказания, которые вытекают из судебной власти — отправлять правосудие. Но милиция привыкла командовать судом. Сколько раз в моей практике возникали ситуации, когда работник МВД за совершение административного правонарушения просил применить к человеку в качестве меры наказания арест. Для чего? А чтобы «забросить» его в ИВС на сутки и провести с ним соответствующую «работу», что со всей очевидностью лишний раз подтвердилось на нашем судебном процессе. После печально известных событий, связанных с витебским и мозырским «делами», когда были реабилитированы (один посмертно) невинно пострадавшие люди, ситуация несколько изменилась. Суды почувствовали себя более или менее не зависимыми от притихшей на время милиции и прокуратуры, начали выносить оправдательные приговоры, отправлять дела на доследования. И тогда появилась идея заставить суд снова работать в одной правоохранительной обойме.

Что происходит сегодня? Каждая из двух властей — законодательная и исполнительная — захотела иметь в своих руках суд и руководить им… Благо у нас всегда находятся люди, готовые под любую идею найти «громкие» дела.

— Под видом борьбы с коррупцией?

— Все эти заявления о борьбе с коррупцией, мафией настолько несостоятельны… Поем с чужих голосов, вместо того чтобы принять необходимый закон, определяющий, что такое организованная преступность, мафия, коррупция, наконец. Ведь на сегодняшний день трактовку этому слову дают из словарей. Такая обывательщина… И что же получается? Сколько «громких» дел милицейских и прокурорских в судах рассыпается в прах! Ну нет состава преступления там, где правоохранительным органам хотелось бы. Значит, «в судах все куплено». И находят «доказательства», жертвами которых я считаю себя и моего коллегу — председателя районного суда г. Борисова Эдуарда Хроменкова. Поэтому убежден: в отношении нас выполняли социальный заказ. Причем с уверенностью, что, коль подключены МВД и Генпрокуратура, «надавить» на Верховный Суд для вынесения обвинительного приговора не составит труда. Они смело нарушали законы, закрывая глаза на то, что нет доказательств, есть только установка обвинить представителей судебной власти в потворстве преступности, Но Верховный Суд в конечном итоге выстоял и сказал свое веское слово, заставив считаться не столько с собой как с властью, сколько с такими понятиями, как закон и справедливость.