По дороге к манговому дереву - Дарья Попович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Eu vou rezar por eles44, — сказала Патриция.
По небу разлился глубокий синий оттенок. Оранжевые фонари напоминали янтарные серёжки на красавице. Оставалось только верить, что Патрицию поселят в общежитие.
***
Дорога уже покрыта ледяной корочкой.
Кто-то коснулся моего плеча. Я отшатнулась от резкого запаха и ещё более резкого прикосновения.
— S'il te plaît, prends45! — Доминик протягивает мне конверт. Мы заходим в кафе, где работница в фартуке медленно, устало убирает всё с витрины, закрывая кастрюли и неохотно сообщая нам, что время ещё есть.
Доминик объясняет: эти деньги он принёс для меня, чтобы мы с мамой заплатили за электричество. А после завтра он поможет мне купить газовую плиту. Да, не самую дорогую. Но хорошую.
— Tu dois vivre. Et tu dois manger pour vivre46! — заявляет он. И объясняет: наверное, я чувствую этот резкий запах? Сейчас он учится в аспирантуре. И работает в кафе. Это запах масла, на котором жарят еду. Увидев, что мы сидим без электричества и плиты, он решил: так нельзя! Он заработал эти деньги для меня.
— Maman ne va jamais accepter ça47, — вспоминаю, как мама просила меня не общаться с Домиником. Во-первых, ей жутко в его присутствии. А её интуиция не обманывает. Во-вторых…
Доминик объясняет:
— Je fais ça parce que je t’aime48!
А если я не смогу его полюбить? Если он будет стараться, делать всё для меня, а я так и не смогу влюбиться в него?
Он качает головой: это будет для него очень грустно. Но он поймёт. Он католик. Он будет молиться.
Уже через три дня наш дом наполнился желтоватым светом и уютным запахом из духовки. На вопрос, откуда это, я ответила: нам помогли африканские друзья.
— Точно не Доминик? — испугалась мама.
— Конечно, не он! — успокоила я.
Под покровом Иеманжи
— Agomo, what do you think about49… — надо спросить его про Доминика: у них один научный руководитель. И Доминик, и Агомо учатся в аспирантуре на факультете, который связан с растениями.
Поэтому сначала показываю Агомо фотографию того цветка, который лежит в книге из Парижа. Африканец увеличивает фотографию на моём телефоне. Нет, он не узнаёт цветок, он подумает, что это может быть.
Тогда спрашиваю, почему в Африке на многих фотографиях земля красного цвета. Агомо — из Ганы. Там песок действительно красный. Он объясняет: в их стране земля пропитана какими-то химическими веществами. В песке лишком много железа или меди.
Мы идём по пятому этажу университета — вдоль картин. Здесь — всегда выставки. В этот час здесь мало студентов. Пол деревянный. Напротив картин всегда какие-то инсталляции: или разложены кисти с красками или стоят замки из бумаги. Это всегда как-то называется.
— Why were you so nervous when I’ve seen you with Gadjendra50? — он останавливается перед картиной.
Мы впервые встретились с Агомо, когда я пыталась заселить Гаджендру в общежитие, ещё одна, без Кумара. Агомо помнит подробности нашей первой встречи. Я спросила индуса, где его документы. Он посмотрел непонимающим взглядом. Я вырвала из его рук папку, перебрала всё содержимое и, найдя какую-то бумагу, резко сунула эту папку ему в руки. Агомо сидел напротив нас в очереди и не понимал: зачем так злиться?
Приходится объяснить: я изо всех сил пыталась сохранить работу и не бросить студента.
Агомо рассуждает: жизнь — поле боя. Ты должен быть воином. Ты должен всё время знать, что тебе делать дальше: как работать, как заработать деньги, как построить отношения, как… Он смотрит на картину — деревенский домик, залитый красным солнцем:
— It’s like in Ghana51! — африканец начинает пояснять: в его стране такие же хижины. Вот, кажется, из одной из них сейчас выйдет девушка в длинной тёмной одежде с кувшином на голове. И не важно, что выставка называется «Моя деревенская Россия»! Если вот тут не смотреть на частокол, и вот тут провести бордовую линию — это Африка, его Гана с красным песком, закатным солнцем и аккуратными коричневыми хижинами!
— What can you say about Dominique52? — мы уже выходим из коридора.
Агомо внимательно смотрит на меня. У него почти европейские черты лица: тонкие губы, небольшой нос. На щеках — две полосы — видимо от оспы, но они выглядят, как рисунок на лице индейца. От африканца у него только тёмный оттенок кожи.
— Bonjour! — поздно: Доминик уже здесь.
Следующее утро было самым обычным. Я склонилась над таблицей, как вдруг на меня повеял тончайший аромат духов.
Передо мной сел кто-то очень знакомый. Только где мы виделись? Худенький темнокожий парень ссутулился, поставил на стул две тяжёлые сумки, посмотрел на меня, зачем-то полез в сумку, достал страховку, положил её на стол, затем убрал, едва справляясь с молнией на сумке, битком набитой учебниками. Потом он снова достал страховку и положил её прямо передо мной. Наконец — паспорт.
Почему в некоторых странах в паспорте пишут цвет глаз? Вот, как раз такой: цвет глаз — карий, по-французски — «marron». Ну и что? Вот мои глаза — карие или всё-таки чёрные?
Его страна: Габон. Город — до боли знакомое слово: Моанда. Кажется, там добывают уголь. Имя — Джаспер Ной Демба Тендаджи!
Не держать паспорт на весу: сейчас увидит, что рука подрагивает. Спросить, как прилетел? Сейчас перепутаю слово. Полёт, как он будет?
Джаспер откашлялся:
— Dasha, je suis ravi de te retrouver53, — он улыбнулся. Неужели он сейчас кривит душой с такой улыбкой? Может, я придумала, что у нас были отношения? Или придумала, что был разрыв?
Закончу с ним, и надо прогуляться, хотя бы обойти университет. Или пройтись возле боярышника: наверняка, там остались ягоды.
Вернувшись, я услышала возмущённый крик, переходящий на визг. Кричал кто-то знакомый. Крик раздавался в соседнем кабинете — из отдела с визами. Через несколько минут в наш кабинет вбежала сотрудница визовой службы и сразу подошла к Буровой:
— Эта бразильянка нас уже… замучила, скажем так. Я бы сказала и похуже, но… Она не явилась, когда надо было. И теперь (женщина скривила лицо) сильно недовольна, что ей придётся ехать обратно в Сан-Паулу! То есть, сама она не из Сан-Паулу, это ближайший город с аэропортом от её дыры.
— Патриция должна ехать обратно? — не дожидаясь ответа, я вскочила и ринулась в соседний кабинет.
Патриция сидела на стуле, шумно
