Марк Красс - Геннадий Левицкий

Преторианец в раздумье хранил молчание.

— Спрячь золото и открой мне глаза. Я ведь не прошу у тебя помощи в бегстве. Нет преступления в том, чтобы сказать человеку: зачем в его дом пожаловал претор. Но если ты считаешь иначе, все слова, произнесенные тобой, я забуду через мгновение и не вспомню даже под пыткой.

Преторианец неуверенно спрятал мешочек в складках одежды и наконец решился:

— Ходят слухи о твоем сожительстве с весталкой; видимо, это и является причиной визита претора. Был бы рад сообщить больше за твою щедрость, но поверь, это все, что я знаю.

Вскоре Марк Красс, мужественный и суровый Гней Леторий, а также два сонных, ничего не понимающих раба стояли перед претором.

Представитель власти внимательно осмотрел прислугу Красса с ног до головы. Первый, Сальвий, был молодым красивым мальчиком с женственным лицом, которое обрамляли густые светло-русые кудри. Второй, Авзоний, оказался могучим тевтоном с лицом, изуродованным глубоким шрамом. «С такой рожей ему самое место в школе гладиаторов», — подумал претор и указал перстом на тщедушного Сальвия:

— От имени римского Сената я желаю купить этого раба или взять на некоторое время, как ты пожелаешь, Марк Лициний Красс.

— Берите даром и используйте его сколько угодно и как угодно. Если римский Сенат испытывает нужду в рабах, я готов дать еще десятка два.

— Благодарю, нам нужен лишь этот раб. Возможно, завтра ты получишь его обратно, а если не сможем вернуть — тебе выплатят компенсацию.

— Не будем мелочиться, уважаемый претор. Однако я хотел бы знать… — начал было Красс, но претор бесцеремонно его прервал:

— Завтра в два часа после полудня ты должен явиться в курию.

— Зачем?

— Для разбирательства дела в качестве обвиняемого лица, — бросил претор, выходя, и этим поверг богача в еще большее уныние.

Красс лихорадочно соображал, одна мысль мгновенно сменяла другую. Наконец после недолгих раздумий он приказал:

— Позвать посыльного Каппадокийца!

— Слушай меня внимательно, — приглушенно предупредил Красс посыльного. — С первыми лучами солнца ты пойдешь в храм Весты, найдешь там весталку Лицинию и скажешь, чтобы она немедленно пришла ко мне. Предупреди ее: речь идет о жизни и смерти. Постарайся, чтобы тебя видело как можно меньше глаз, но в то же время не подавай виду, что от кого-то скрываешься. Иди, Каппадокиец, я надеюсь на тебя.

— Сделаю все, как ты сказал, господин.

Спустя час после восхода солнца явилась Лициния.

— В чем дело, Марк, к чему такая спешка? Твой раб едва ли не силой вытащил меня из храма.

— Сейчас все узнаешь, Лициния.

Красс провел весталку во двор. Там, под сенью виноградной лозы, их ждал небольшой стол. Могучий тевтон с поспешностью, не свойственной людям его телосложения, подавал завтрак.

Красс не случайно выбрал это место для встречи с весталкой. С одной стороны, они были у всех на виду, с другой — никто не мог слышать их разговор.

— Скажи, Лициния, что грозит весталке, нарушившей обет целомудрия?

— А ты сам разве не знаешь, отчего поле у Коллинских ворот называется Скверным? На этом поле закапывают в землю весталок, нарушивших обет девственности. Там, под землей, устраивается небольшое помещение, куда ставится постель, лампа с огнем, съестные припасы: хлеб, кувшин воды и прочее — считается преступлением уморить голодом лицо, посвященное в высшие таинства религии. Виновную сажают в закрытые носилки и несут через форум. Когда носилки с преступницей прибывают к подземной комнате, весталка покидает их и по лестнице спускается вниз. Лестницу поднимают, отверстие закрывают и засыпают землей. Вот такая у нас, жриц Весты, расплата за минутную слабость.

— И что ожидает того, по чьей вине весталка лишилась девственности?

— Луция Кантилия, соблазнившего весталку Флоронию, засекли насмерть розгами.

— Ого! — вздрогнул Красс. — Гораздо приятнее, как обычному преступнику, лететь вниз головой с Тарпейской скалы.

— Однако к чему эти вопросы, Марк?

— Дело в том, что нам грозит все это.

— Не пугай меня, Марк, — побледнела Лициния. — Мы ведь не переступили роковую черту. За содеянное нами положено разве что наказание розгами.

— Сегодня ночью меня навестил претор с легионерами. Они забрали раба Сальвия. Помнишь кудрявого мальчика, который тебе понравился? А мне приказано явиться в курию на суд. Мы сидим, завтракаем, пьем вино, а в это время у Сальвия выясняют степень нашей близости.

— Чего же ты испугался, Марк Красс? Раб не может сообщить ничего, что привело бы нас к страшному концу. В его присутствии ты не касался даже моей руки.

— Лициния, Лициния! Ты сама простота, — горько усмехнулся Красс. — Под пыткой Сальвий может показать, что с тобой спали все мужчины Рима.

— Зачем же кому-то надо добиваться ложных признаний?

— Ты забываешь о принадлежащей тебе красивой вилле. В моем владении находится немало домов как в самом Риме, так и за его пределами. В нынешнее время люди гибнут и за меньшие ценности.

— Что же делать, Марк? — взмолилась Лициния.

— Я вижу только один выход, — выдержав паузу, заговорил Красс. — Можно представить наши отношения как деловые. Предположим, я хотел купить у тебя виллу, и мы встречались для обсуждения сделки.

— Но я не хочу ее продавать.

— Лициния! Это единственная возможность нашего спасения. Разве клочок земли, дом с заброшенным виноградником дороже жизни? За все я заплачу тебе сто тысяч сестерциев, и, возможно, этим мы оправдаем себя.

— За мою виллу — сто тысяч?! Да это же грабеж! Хороший гладиатор стоит дороже!

— При чем здесь деньги, Лициния? Речь идет о нашей жизни. К тому же у меня нет в наличии больше денег.

— Марк Красс! Да ведь никто не поверит, что такую виллу можно купить за столь ничтожно малую сумму без особой на то надобности.

Красс после недолгих раздумий предложил:

— Двести тысяч и ни ассом больше. Придется влезть в долги, но голова дороже. Ведь так, Лициния?

Марк Красс даже в минуты грозной опасности оставался самим собой.

— Ну, так как, Лициния, согласна? Прежде чем ответить, учти, что наша жизнь сейчас стоит не дороже жизни раба, накрывавшего стол. Если случится худшее, то ни мне, ни тебе не будет нужды в этой вилле. Но предположим, что мы сумеем оправдаться. Ты отдашь полученные деньги под проценты и к тому времени, когда закончишь исполнять обязанности жрицы Весты, сумма станет в несколько раз большей. За эти деньги можно купить отличное имение в любом уголке Лация.

— Поступай, как знаешь, — обреченно махнула рукой Лициния.

Месть Красса

Ровно в два часа после полудня Красс стоял перед отцами-сенаторами.

Недавняя гражданская война и проскрипции заметно сказались на численности римского Сената. Пустовавшие скамьи служили предупреждением для отцов народа о необходимости тщательно обдумывать свои слова и действия. Это был уже не тот Сенат, который одним словом стер с лица земли единственного достойного соперника Рима — Карфаген, отдавал приказы о покорении Испании, Македонии и прочих многочисленных греческих государств, решал судьбу самого могущественного царя Азии — Антиоха. Нынешний Сенат привык безропотно повиноваться бессменному диктатору Луцию Корнелию Сулле Счастливому. Более того, сенаторы по жесту или взгляду старались угадать желание диктатора и немедленно его исполнить.

Как назло, Сулла отсутствовал на заседании, но зато перед ростральной трибуной стоял один из его любимцев и обвинялся в тягчайшем преступлении.

Марк Красс собрал в кулак свою волю и смелым, гордым взглядом окинул отцов Рима. «Да они боятся не меньше меня!» — сразу оценил ситуацию ловкий богач, и это придало ему уверенности.

Красс конечно же видел на лицах некоторых сенаторов злорадство и зависть — эти чувства словно невидимая аура окружали любого более удачливого товарища, будь он сенатором или воином, захватившим ценную добычу, торговцем, выгодно продавшим товар, или рабом, получившим теплое место в доме хозяина. Зависть — жестокий палач, во все времена отправлявший тысячи и тысячи людей в небытие раньше положенного срока. Но сейчас беспощадный убийца был в нерешительности — слишком велика возможность получить ответный удар. Сегодня у зависти был сильный противник — страх.

— Да сопутствует счастье и удача Сенату и римскому народу! — свою речь консул Квинт Цицилий Метелл начал с традиционного приветствия. — Сегодня мы собрались по поводу более чем прискорбному: один из наших товарищей обвинен в сожительстве с весталкой. Случай чудовищный для Рима, и мы должны разобрать его со всей тщательностью. Имя обвиняемого — Марк Лициний Красс. Я называю его имя с чувством глубокой горечи и сожаления. Во-первых, я прекрасно знал отца Марка Лициния — консула и цензора, прославившегося порядочностью, чистотой в отношениях с людьми и являвшегося примером для Рима. Во-вторых, сам Марк Красс снискал славу в недавней войне и до сих пор был достоин своего отца. Поэтому я требую справедливости, справедливости и еще раз справедливости.