Чикатило. Явление зверя - Алексей Андреевич Гравицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно он вздрогнул и оборвал движение. На порезанном пальце выступила кровь. И в этом для него тоже было что-то завораживающее. Глядя на кровоточащий порез, Чикатило медленно поднес ко рту палец и слизнул кровь, ощущая дурманящий солоноватый привкус. Лицо мужчины исказилось в неприятной гримасе…
В комнате было темно, только в окно светила полная луна. На тахте у окна спал Юрка. Чикатило приоткрыл дверь в комнату сына, неслышно ступая, медленно прошел к тахте. В свете луны гримаса, застывшая на его лице, сделалась совершенно жуткой. Если бы сын проснулся и увидел отца в таком состоянии, он закричал бы от ужаса. Но Юрка спал крепко.
Чикатило остановился у кровати сына. Некоторое время он смотрел на спящего, затем протянул руку, но тут в прихожей негромко щелкнул замок, тихонько хлопнула входная дверь. Чикатило выдохнул, поправил сползшее одеяло и вышел из комнаты.
В прихожей разувалась Фаина.
— Ты где до сих пор? — с беспокойством спросил Чикатило, заботливо принимая у жены пальто.
— У Верки. Заболтались совсем.
— О чем так долго можно с Веркой говорить? — удивился мужчина. Верка была бабой недалекой и скучной.
— Да об убийствах этих. Она говорит, поймали их.
— Да шо она знает, Верка твоя, — сердито буркнул Чикатило, вешая пальто на плечики, и повернулся к жене: — Чаю будешь?
Фаина кивнула. Вместе они прошли на кухню. У Чикатило все уже было готово: чай заварен, чайник вскипячен. Он поставил на стол вазочку с вареньем, чашки, принялся разливать чай.
— Знает, — продолжала между тем Фаина. — У нее подружка, а у той человек в органах работает. Его сослуживец аккурат с этим делом связан. Так он говорит, там целая банда. Троих уже поймали. И все сознались.
— Да ерунда, — отмахнулся Чикатило, садясь к столу напротив жены. — Кто в таком сознается?
— Сознались, — уверенно сказала Фаина.
— А вдруг мильтоны ошиблись? — предположил мужчина.
— Да что гадать? Если тех поймали, так убивать больше не будут.
— Ну, дай-то бог, — задумчиво протянул он, помешивая сахар мельхиоровой ложечкой.
* * *
Была глубокая ночь, когда в дверь номера постучали. Витвицкий сидел за столом, склонившись над монографией. Рядом лежал блокнот, в который он время от времени заносил какие-то пометки.
Стук заставил Виталия Иннокентьевича отстраниться от монографии и блокнота. Он устало потер глаза и удивленно посмотрел на дверь. Кого бы это могло принести, тем более в такое время?
В дверь снова постучали: тихо, деликатно, но требовательно. Витвицкий поднялся из-за стола, открыл. На пороге стоял Горюнов.
— Олег Николаевич?.. — удивился капитан.
— Не спишь? Зайду? — дежурно спросил Горюнов.
— Я… Да, конечно… — Витвицкий отстранился, пропуская майора.
Тот по-хозяйски шагнул в номер, окинул комнату изучающим взглядом. Кровать Витвицкого, несмотря на поздний час, была аккуратно застелена, в номере не было видно ни разбросанных вещей, ни газеты на прикроватной тумбе, ни пепельницы с окурками, ни стакана с недопитым чаем — вообще ни одной детали, намекающей на то, что здесь кто-то живет. Разве что открытая форточка да оставленные на столе книги с блокнотом, а больше никаких следов человеческого присутствия.
— Ты вообще ешь, спишь? Хоть иногда?
— Как раз собирался.
— Слава богу, — усмехнулся Горюнов, — а то я уж было подумал, что ты робот.
Психолог смутился.
— Ладно, я к тебе по делу, — взял быка за рога Горюнов. — Девочка эта — лейтенант Овсянникова — к тебе явно неравнодушна.
— Я вас не понимаю… — в голосе Витвицкого появилось напряжение. — И предпочел бы не переходить на «ты».
— Ладно, — хмыкнул Горюнов и продолжил нарочито вежливо: — Я вижу, что вы, Виталий Иннокентьевич, большой ученый и за своей наукой простых житейских вещей не замечаете, но тут один нюанс возник: отношения между нашей группой и местными органами не задались.
— Это я заметил, — кивнул Витвицкий, хотя тон гостя ему не нравился. — Только в данном случае речь идет о работе. И важны не столько личные, сколько деловые отношения. Полковник Ковалев, как мне кажется, достаточно открыт в деловом плане.
— Это вам так кажется, Виталий Иннокентьевич, — покровительственно усмехнулся Горюнов. — Полковник Ковалев говорит красиво, а что у него в голове и что он у нас за спиной делает — мы не знаем. А лейтенант Овсянникова…
— Старший лейтенант Овсянникова, простите, — мягко поправил Витвицкий.
— Да шут с ней, — отмахнулся мужчина. — Важно, что она к вам тепло относится. Так вы ее холодностью своей не отталкивайте. Проявите, так сказать, ответную симпатию. Вам-то оно без разницы, а для дела польза, если у нас будет человек, через которого можно о планах Ковалева узнавать.
Витвицкий почувствовал себя так, будто его окатили ледяной водой. Теперь все встало на свои места: и поздний визит, и выбранный тон. Только от понимания легче не стало, напротив, где-то в глубине души возникло дикое раздражение. Капитан холодно посмотрел на Горюнова.
— Мне это расценивать как приказ товарища полковника? — сухо спросил он.
— Что вы, товарищ капитан, — вежливо улыбнулся Горюнов. — Кто ж такие приказы отдает? Просто товарищеская просьба.
Он легко, по-дружески хлопнул хозяина номера по плечу и направился к выходу. Уже от двери обернулся, все так же тепло улыбаясь.
— Спокойной ночи, Виталий Иннокентьевич.
И вышел. А Витвицкий еще долго стоял как оплеванный и зло смотрел на дверь.
* * *
В вестибюле школы-интерната было светло и просторно. В стеклянном шкафу стояло красное знамя с золотой бахромой, рядом изогнул гипсовые брови Ленин. Вождь мирового пролетариата встречал посетителей вдумчивым, испытующим взглядом, а со стендов на каждого входящего сурово взирали портреты членов политбюро, видимо, чтобы визитеры не думали, будто атмосфера интерната располагает к веселью и развлечениям.
У окон в кадках зеленели фикусы и пальмы. На стене висели большие часы с раскрашенным циферблатом: урок — перемена — обед. Стрелки показывали, что как раз сейчас идет урок. На первый взгляд интернат ничем не отличался от обычной школы, и появление милиции здесь было так же неестественно. Потому Виктория Петровна — директор интерната, статная женщина с уверенным взглядом — чувствовала себя в присутствии Липягина, Горюнова, Витвицкого и Овсянниковой не в своей тарелке и тушевалась.
— …Так что все у нас как у всех, товарищи, — продолжала она дежурную речь, какой встречала обычно комиссии из гороно. — Ну, есть, конечно, своя специфика, но если вы думаете, что тут, как это в народе говорится, «дураки» учатся и
