Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

Володя уже был готов, ждал её. Улыбался с намёком на беспечность, но она всё равно видела его волнение. Он был бледен, несмотря на свою напускную храбрость, и понимал, что назад в эту самую палату может уже не вернуться. Но всё равно держался молодцом, шутил и смеялся. А Воробьёвой и вовсе сказал примирительно, что та, дескать, чудесно выглядит сегодня!

Марина Викторовна в любой день выглядела одинаково невзрачно, поэтому слова эти сочла за язвительную выходку. Но вовсе не обиделась, а, наоборот, улыбнулась. Пациент шутит — это хорошо! Раньше-то, помнится, этот парень и вовсе ни с кем, кроме князя Волконского не разговаривал, а тут, глядите-ка, смеётся, улыбается, и… о, Боже! — подумала Марина, высоко подняв брови, — какими глазами он смотрит на Сашеньку! Ещё один! И этот туда же! Ох, раз уж на то пошло, то Владимирцев нравился Марине куда больше, нежели это слащавое ничтожество по имени Серёжа Авдеев.

Владимирцев — мужчина, а не тряпка! Характер у него, конечно, не сахар, но ничего, и не таких укрощали. Сашеньке много времени не понадобится, чтобы раздобыть ключик к его сердцу, чтобы расположить его к себе — собственно, она уже… Боже, да он и впрямь влюблён! Марина спрятала улыбку, и стала готовить анестезию, еле заметно качая головой. А ведь красавец какой! Даже сейчас, в этом инвалидном кресле, всё равно заметна его стать, его уверенные движения, а какая чистая у него речь, какой уверенный голос! Авдеев ему проигрывал всухую. И Сашенька должна быть просто слепой, чтобы этого не понимать!

«Нет, мы не можем позволить себе потерять его!», подумала Марина Викторовна, и, развернувшись, жестом велела Владимирцеву закатывать рукав.

— Марина Викторовна, — еле слышно позвала Саша, — разрешите мне…?

Воробьёва спорить не стала, отдала ей шприц, и отвернулась, сделав вид, что занята с инструментами. А сама прислушалась к их тихой беседе у неё за спиной.

— Так даже лучше, — прошептал Владимир, поймав Сашу за руку, и поднеся её к губам. — Пусть последним, что я увижу перед забытьем, будут ваши прекрасные глаза…

Сашу такое ласковое обращение несказанно удивило, но она не подала виду, лишь коротко улыбнулась в ответ. В глубине души она догадывалась о том, что у Владимирцева с недавних пор появились к ней нежные чувства, что было неудивительно, учитывая то, как бесконечно мила была она с ним и как о нём заботилась. А, быть может, это была лишь благодарность, простая благодарность, ни больше, ни меньше? Волконский, помнится, тоже был с ней милым одно время… Даже от замужества с Иноземцевым её спас, а это такой подвиг! А потом… потом его благодарность иссякла, и он решил, что пора и честь знать, нечего баловать простую медсестру своей княжеской милостью. У Саши дрогнула рука, и она заметила, как Владимирцев поморщился от боли.

— Господи, Владимир Петрович, простите! — Простонала она в отчаянии. — Я… я сделала вам больно! Я не хотела, я клянусь вам, я не знаю, что со мной… простите!

А всё «его величество», упрямо не желающий покидать Сашины мысли даже в такой ответственный момент. Владимир, разумеется, заверил её, что ничего страшного, и что в жизни ему доводилось терпеть боль и пострашнее. Он улыбался ей, смотрел на неё как на своего личного ангела-хранителя, надеялся… А она, бессовестная, всё это время думала о Мишеле, и ненавидела себя за это.

И Саша уже в следующую секунду поняла, глядя в Володины влюблённые глаза, как исправить свою оплошность. Ответив мягкой улыбкой, она, чуть склонив голову, сняла со своей шеи ладанку на серебряной цепочке — подарок Никифоровой, «чудодейственный оберег от всякой напасти».

— Позволите? — Спросила Саша еле слышно, наблюдая неподдельное удивление на лице Владимирцева.

Определённо, такими вещами обменивались лишь самые близкие люди, и в этом щедром даре с её стороны Владимир увидел хороший знак. Настолько хороший, что усомнился на секунду — а может ли он принять его? Но заставлять Сашу ждать ему не хотелось, к тому же, кажется, лекарство начало действовать, и вскорости обморок мог принять решение за него. Поэтому он постарался успеть как можно больше, отдавая себе отчёт в том, что уже никогда может не увидеть этой прекрасной девушки, перевернувшей всю его жизнь… И, раз она хотела сделать ему такой подарок, он обязан был принять его! Поэтому Владимир ещё раз улыбнулся ей, и покорно опустил голову, чтобы Саше легче было надеть на него цепочку. А когда она сделала это, он перехватил её взгляд, и внимательно на неё посмотрел, пытаясь без слов выразить всё те эмоции, что переполняли его в тот момент.

— Это на всякий случай, — прошептала Саша, ещё пытаясь шутить и бодриться. — Вы не думайте, что всё настолько плохо, и мы рассчитываем лишь на Божью милость, вовсе нет… Хотя и на неё тоже, признаться, но… Боже мой, что я несу?!

Она была готова разрыдаться: от волнения, безнадёжности и страха одновременно, но сдержалась, услышав весёлый Володин смех.

— Начало хорошее, — прокомментировала Воробьёва, обернувшись через плечо.

— Благодарю вас, Александра Ивановна, — запоздало ответил Владимирцев, поднеся ладанку к губам и поцеловав её. Затем перекрестился, и с опаской посмотрел на операционный стол, куда ему ещё предстояло перебраться.

С помощью Саши и Марины это прошло почти безболезненно и быстро, и когда он лёг, уставившись в потолок, Саша заботливо склонилась над ним. Владимир подумал с улыбкой, что не прочь был бы и умереть вот так — с нею рядом, глядя в её печальные карие глаза.

— Если я умру, — прошептал он, — помолитесь обо мне…

— Владимирцев, вы офицер, а не кисейная барышня! — фыркнула Марина, не терпящая сантиментов. — Не давите на жалость и не усугубляйте своими пророчествами ситуацию и без того непростую! И без вас тошно, право!

Вот такая она была, резкая и порывистая. Поладила бы с Волконским, это точно. У него, помнится, с проявлением чувств тоже были большие проблемы. Саша даже рискнула осадить её, тихо и вкрадчиво, с укоризной сказав:

— Марина Викторовна, будет вам…

— Александра Ивановна…? — Позвал Владимирцев тихонько. Он закрыл глаза, и уже не открывал их, лекарство действовало, и он постепенно проваливался в небытие. Саша с жалостью посмотрела на него, взяла его руку, и почувствовала, как он в ответ легонько сжал её пальцы. — Александра Ивановна, я… кажется, я люблю вас.

— Вот так да! — Не удержалась от комментария Марина. И, повернувшись, поглядела на Владимирцева вопросительно, однако тот уже больше ничего не говорил. Это были последние слова, и если ему суждено умереть сегодня — он был счастлив умереть с этим признанием на устах.