Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

— Право, Адриан, я ничего не утверждаю, — поспешно заговорил генерал-майор, который боготворил Юлию Николаевну не меньше, чем сам управляющий, — я лишь пытался судить объективно! После смерти Кройтора, по завещанию Санды всё их состояние отошло ей. Замок, два поместься на берегу Дуная, два автомобиля, огромные конюшни с первосортными арабскими скакунами, и много-много всего другого. Одних банковских счетов хватило бы на безбедную жизнь на десять поколений вперёд!

— Она этого не делала! — Не унимался Адриан, тряся кучерявой головой, — говорю вам, она этого не делала! Как бы она его ни ненавидела, как бы ни презирала, но убить… Да ещё так жестоко! И двоих невинных людей вместе с ним! О-о, Владислав Палыч, и думать забудьте! Юлия Николаевна никогда бы не…

— Сам он, однако, тоже за этой постановкой не стоял, — подал голос Мишель, и оба они — и Дружинин, и Адриан, поразились, до чего спокойно он говорил. Будто это не его матушку подозревали сейчас в страшном преступлении! А может, он знал что-то, чего не знали они? Мишель, заметив, как смотрят на него оба собеседника, мельком усмехнулся, и продолжил: — Ты говорил, Адриан, что твой дядя души не чаял в Габриеле Гиоане, своём помощнике и правой руке, и ни за что не стал бы его убивать, даже ради того, чтобы инсценировать свою смерть. Да даже если и стал бы! Вы все смотрите, увы, не в ту сторону и думаете не о том. Это не Кройтор хотя бы потому, что Кройтор презирал мою мать и вряд ли стал бы добровольно объявлять себя погибшим, чтобы после его смерти всё наследство досталось ненавистной Юлии Гордеевой. Не так ли?

— Ваши слова не лишены смысла, — не стал спорить Адриан. — Но вы же не хотите сказать, что и впрямь верите в то, что бедняжка Кройтор — жертва кровавой расправы жадной до денег Юлии Николаевны?! Ваше благородие, опомнитесь! Ваша мать была святой женщиной!

— Чья святость не помешала ей украсть двоих детей у «бедняжки Кройтора», — с усмешкой добавил Мишель, и от тона, которым были произнесены эти слова, Адриан громко ахнул.

— Да как вы можете?! Как можете её осуждать?! — Тут он едва ли не подскочил со своего места, как всегда эмоциональный, но Дружинин сдержал его, положив руку на плечо и рывком заставив сесть обратно на сиденье. — Михаил Иванович, вы просто чудовищно не правы!

— Я? Адриан, этот якобы благородный поступок разрушил всю её жизнь, и, к сожалению, не только её. Ты и представить себе не можешь, какие у всего этого были последствия. — Вспомнив о несчастном Антоне Голицыне, Мишель невольно поморщился.

— Она поступила, как считала нужным!

— И из-за её ошибки страдают теперь ни в чём не повинные люди, — жестоко оборвал его речи Мишель. — А если бы она тогда, двадцать пять лет назад, оставила всё как есть, то сейчас была бы жива! И не начался бы весь этот кошмар, и многие были бы куда счастливее, и мы с тобой в том числе.

— Вы будто обвиняете её в том, что её убили!

«Да потому что она сама, чёрт возьми, в этом виновата!», очень хотелось крикнуть Мишелю, но он сдержался. И только посмотрел на Адриана прямо, серьёзно и проницательно. О, да, он винил её в случившемся. Потому что бедная Юлия Николаевна своей добротой подписала себе смертный приговор. И теперь столько невинных людей страдали из-за её роковой ошибки, и сам он больше других. Как ему не хватало её сейчас! Вот именно в этот момент, как хотелось ему обнять её, склонить голову на её плечо и попросить, наверное, впервые в жизни настоящего материнского совета. Она была бы единственной, кому он мог сказать о своих сомнениях. И, вероятно, она была бы единственной, кто смог бы отговорить его от самоубийственной затеи с возвращением на западный фронт. Если бы только она была рядом в тот момент, когда была так нужна…

Но собственному сыну Юлия Николаевна предпочла какие-то свои призрачные идеалы, которые преследовала всю жизнь. И, в конце концов, за них и погибла, оставив его в полнейшем одиночестве и отчаянии. Вероятно, Адриан прав, она и впрямь думала, что спасает Ксению и Антона, но… к чему привели её добрые поступки, ныне и сказать страшно.

«Когда уже закончится этот кошмар?», спросил себя Мишель, предвидя очередной поток бурных оправдательных речей от Адриана, но Дружинин не дал румыну ничего сказать, и объявил тихо:

— Мы приехали.

Лошади, и впрямь, остановились.

В доме, который Лучия Йорге снимала у зажиточного купца, их будто уже ждали. Двери были гостеприимно распахнуты, причём настолько гостеприимно, что это неминуемо попахивало ловушкой. Или ещё какой, другой бедой. Мишель, например, совсем бы не удивился, увидев несчастную румынку задушенной посреди гостиной. Или, расстрелянной в собственной спальне, по традиции проклятого Кройтора.

Но, к счастью, Лучия была жива, и умирать в ближайшее время вроде бы не собиралась. Однако в любую минуту всё могло измениться, потому что за спиной у неё, сидящей на диване, стоял полковник Герберт. Или, простите, Матей Кройтор? Не до тонкостей теперь, ибо он был вооружён, с недоброй усмешкой глядя на вошедших без приглашения мужчин. В особенности, конечно, на одного из них.

— Адриан, — небрежно уронил он, сделав ударение на первую гласную, а не на последнюю, отчего имя это, вроде бы знакомое, прозвучало по-новому, чуждо.

Горячий и пылкий управляющий ответил на румынском, но его ответ мы приводить не будем, дабы не смущать воспитанных читателей. Скажем лишь, что это был вовсе не тот ответ, на который мог бы рассчитывать горячо любимый дядюшка, после долгих лет разлуки. Матей Кройтор сделал вид, что пропустил нецензурную брань мимо ушей, и сказал с усмешкой:

— Двадцать пять лет я тебя не видел, а, однако ж, узнал с первого взгляда, — он презретильно хмыкнул и склонил голову на плечо, — ты — вылитый твой отец в молодости! Ну просто одно лицо!

Адриан, похоже, разговаривать больше не собирался. Ничуть не тревожась о последствиях, этот вспыльчивый человек всерьёз собрался наброситься на Матея Кройтора, и бездумно сделал бы это, если бы не Дружинин. Генерал-майор в последний момент ухватил его за плечи, и сквозь зубы прорычал:

— Ты что, не видишь, он же вооружён!

Единственными, кто сохранял непробиваемое спокойствие, оставались Лучия Йорге и Мишель. Женщина продолжала по-прежнему сидеть на диване, не шелохнувшись, во все глаза глядя на него единственного из всей этой троицы незваных гостей. Адриана она, вероятно, узнала — он и впрямь походил на своего покойного отца, но не Адриан волновал её в ту минуту. И до перебранки Матея Кройтора с племянником, и до слов Дружинина ей не было ни малейшего дела, она не понимала русского языка, а если бы и понимала — всё равно ни слова не услышала. Кроме Мишеля, похоже, в целом мире её не тревожило ничто.