Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон

Карна считал себя большим знатоком женской натуры и сейчас лишь втихаря хмыкал, наблюдая из кустов за развитием событий. Флейта пела без умолку, и в какой-то момент парню вдруг почудилось, что перед ним — площадной факир, заклинающий полную реку водяных змей. Странно: такое забавное сравнение, а у сутиного сына мигом испортилось настроение…

Тем временем девицы в реке явно замерзли. От холода ли, от музыки ли, но они наконец принялись стыдливо выбираться на берег. Девицы были по большей части очень даже ничего, но Карну смущало другое: что будет свистун делать с подобной оравой? Надорвется ведь! — тут их десятка три, не меньше!

Юноша оглядел с дерева притихший табун. И, видимо, остался не вполне доволен результатом, ибо девицы прикрывали руками и распущенными волосами наиболее интересные части тела.

— Вы тяжко согрешили, девы, — пропел черный, оторвавшись на миг от своей флейты. — Совершая омовение нагими, вы нарушили святость обряда в честь Великой Богини!

«А, так это еще и обряд был?! — Карна оценил выходку свистуна. — Святое дело!»

— Теперь, чтобы Мать простила вас, вам надлежит поднять руки кверху, возложить их себе на голову и поклониться Великой! Тогда богиня смилостивится, а я верну вам вашу одежду.

«Глумится, черномазый! И над девками, и над богиней! Еще бы заявил, что во имя Великой они все должны перед ним ноги раздвинуть! Кстати, похоже, дело к тому идет. А не проучить ли мне этого древолаза?»

Идея показалась Карне дельной: и богине потрафим, и порядок наведем, и, глядишь, спасителю от благодарных девиц кой-чего обломится!

Решительно выйдя из кустов, он вразвалочку направился к платану-вешалке.

При его появлении девицы вновь заверещали, и большинство из них полезли обратно в воду. Но в данный момент Карну это не интересовало. Приблизясь к бабьему пастырю, который с интересом наблюдал за незваным гостем, Ушастик остановился под деревом и, почесав в затылке, осведомился:

— Веселимся, значит? Сидим, значит, свистим во все дырки, честных девушек смущаем, над богиней насмехаемся, да? Тоже мне, Коиль-разбойник[134] выискался!

— А шел бы ты, детинушка, подобру-поздорову, — точь-в-точь как в известной дравидской былине, миролюбиво ответил с платана юноша, вновь прикладывая к губам флейту.

— Нет, ты погоди! — Карна подзуживал сам себя. — Слезай-ка лучше на землю, потолкуем!

— А мне и здесь хорошо! — рассмеялся черный.

— Ну, когда фрукт не хочет в корзину, надо трясти дерево! — заявив это, Карна действительно шутя потряс ствол платана.

Естественно, никакого результата это действие не возымело, а черный юноша обидно расхохотался:

— Тряси сильнее — не созрел еще! — И флейта простонала от его поцелуя.

Выпорхнувшая мелодия на этот раз была совершенно иной, чем вначале. Карна моргнул — соринка в глаз попала, что ли?! — и вдруг почувствовал, как незримые пальцы тронули глубинные струны его души… тихий гул, тембр меняется, словно музыкант взялся за колки вины, пробуя инструмент…

Флейта.

Пухлые губы.

Глаза-звезды.

Пальцы на отверстиях.

Пальцы в Карне.

Подтягивают, крутят, ласкают… настраивают.

В следующее мгновение знакомый звон комариной стаи начисто забил песнь черного дудочника, полновластно воцаряясь в душе.

Налились, запульсировали багрянцем вросшие в уши беглеца серьги, и следующий рывок едва не сбросил флейтиста с дерева — вековой платан ощутимо покачнулся! Взвихрилась мелодия, хлеща оглушающей плетью, но кора дерева уже дымилась, обугливаясь под ладонями Карны. Татуировка не давала о себе знать привычным зудом, но жар пронизывал сутиного сына насквозь. В испуге черный привстал, насилуя флейту, выжимая из бамбука уже не песнь — вихрь, пляску светопреставления, ржание Кобыльей Пасти, навстречу которой из-за горизонта вставал огненный диск пламеннее всех огней Трехмирья!

Песня.

Серьги.

Качается платан.

— Ну что, созрел?! — ощерился снизу Карна, забыв удивиться невесть откуда взявшейся силе. И мигом позже ощутил слабые толчки: в спину, в бока… далеко, на самых задворках сознания, как если бы толкали не его.

Он недоуменно обернулся. И обнаружил перед собой весь табун голых девиц, в полном составе пришедший на выручку черному дудочнику! Девицы, отпихивая друг друга, старались добраться до Карны, бессильно барабанили кулачками по его телу, с визгом дули на обожженные руки, зажмурившись, пытались вцепиться в волосы…

Ошалев от такого поворота дела, бедолага-спаситель растерянно прижался спиной к дереву и начал аккуратно отдирать от себя девиц. Те заорали вдвое громче, будто их по меньшей мере колотили тлеющими головнями, но попыток членовредительства не оставили. Наоборот, девичьи глаза заблестели слюдой безумия, и Карна стал всерьез опасаться за их здоровье, душевное и телесное.

Вдобавок война с нагими фуриями оказалась гораздо менее увлекательной, чем предполагалось.

И тут мелодия неистовствовавшей в ветвях платана флейты оборвалась, рухнула измученной птицей, а ей на смену пришел крик черного юноши:

— Остановись, герой! Ты видишь, эти девы любят меня и готовы ради любимого нагишом сражаться даже с самим Индрой! И вы, юные пастушки, успокойтесь! Этот человек не хотел сделать мне ничего дурного, наоборот, он пытался за вас заступиться!

— Не нужны нам никакие заступники, кроме тебя, о любимый Кришна! — в запале выкрикнула одна из героических пастушек.

Тем не менее девицы остановились, флейта продолжала молчать, и звон в ушах Карны быстро пошел на убыль. Глупо ухмыляясь, сутин сын стоял дурак дураком, разглядывал многочисленные девичьи прелести и лихорадочно соображал: какого рожна он ввязался в эту историю?

Потом он вспомнил имя, выкрикнутое пастушкой.

Кришна.

Черный.

Так, может, это и есть знаменитый Кришна Джанардана?! Черный Баламут, земное воплощение самого Вишну-Опекуна?!

Видимо, последние слова Карна пробормотал вслух, потому что юноша в развилке платана не замедлил с достоинством ответить:

— Да, это я. А кто ты, путник?

— Меня зовут Карна, сын Первого Колесничего. — Карна на всякий случай подбоченился (дескать, тоже не мочалом вязаны!). — Мой отец к тебе с посольством из Города Слона приезжал.

— Помню! — радостно подтвердил Кришна. — Слушай, а что это на тебя нашло?

— Да вот, решил доброе дело сделать… — При этом заявлении голые воительницы хором издали вопль возмущения. — Теперь вижу, что зря. Извини, Кришна, больше не буду — пусть хоть до самой полуночи тебе кланяются!

— Доброе дело? — задумчиво протянул Черный Баламут со странной интонацией, разглядывая свою флейту. Но тут же вновь оживился, спрыгнул на землю и хлопнул Карну по плечу. — Ладно, замнем для ясности. Оба хороши. Слушай, ты ведь небось голодный? Только не ври! Голодный, да?!

— По правде сказать — да, — честно признался Карна.

— Пошли, я тебя таким обедом угощу! — И, глядя на дружелюбное лицо Кришны, сутин сын понял: сейчас он пойдет за этим обаятельным юношей куда угодно, и обещанный обед действительно окажется роскошным, и вообще, как он мог подумать плохо о таком замечательном парне, аватара он там или нет! Розовый туман медленно обволакивал душу, окрашивая в цвета блаженного счастья весь мир: Баламута, пастушек, лес, реку…

Жизнь была прекрасна.

Нет, иначе: жизнь рядом с Баламутом была прекрасна.

Карна тряхнул головой, и наваждение исчезло, но расположение к Кришне осталось. В конце концов, сидит человек на дереве, забавляется, а тут из лесу ломится какой-то придурок — и ну выделываться! Дерево трясет, девиц увечит — герой!..

И вместо того, чтобы обидеться или полезть драться, а то и подмогу кликнуть, черный парень хлопает его по плечу и предлагает вместе отобедать! Нет, положительно, в этом Кришне что-то есть! Не зря ведь все его так любят — в том числе и пастушки.

За меня небось ни одна девка в драку не лезла!