Власть и наука - Валерий Сойфер

Президентом Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина утвержден тов. Лобанов Павел Павлович".

ХРУЩЕВ СНОВА ВЫВОДИТ ЛЫСЕНКО В ПРЕЗИДЕНТЫ ВАСХНИЛ

Г л а в а XVI

"Нет иллюзорней и нету отчетливей Данного времени.

Нету гонимей и нет изворотливей Сорного семени".

Инна Лиснянская (1).

"Он поднял кулак, восторженно и грозно махая им над головой, и вдруг яростно опустил его вниз, как бы разбивая в прах противника. Неистовый вопль раздался со всех сторон, грянул оглушительный аплодисман. Аплодировала чуть ли не половина залы; увлекались невиннейше: бесчестилась Россия всенародно, публично, и разве можно было не реветь от восторга?"

Ф.М.Достоевский. Бесы (2).

Дальнейший развал сельского хозяйства СССР

7-8 мая 1956 года Президент АН СССР А.Н.Несмеянов провел заседания актива Академии наук СССР, посвященные обсуждению уровня научных исследований в разных областях знаний. Хотя сам Несмеянов ни словом о делах "мичуринцев" не обмолвился, в числе выступавших был член-корреспондент В.Л.Рыжков, откровенно сказавший, что мичуринская биология отбросила советскую науку на столетие назад. К этой оценке присоединился член-корреспондент академии Э.А.Асратян. Ни у кого еще не выветрилось из памяти, как Эзрас Асратович активничал во время погрома физиологии высшей нервной деятельности в 1950 году. Теперь, воспользовавшись моментом, он разыграл из себя правдолюбца и сказал, возвысив голос, что, наконец-то, "аракчеевщина в биологии" разоблачена.

Впервые после 1948 года лысенковщина в целом была осуждена в таком тоне на общеакадемическом собрании ученых. От имени "мичуринцев" слово взял И.Е.Глущенко. Отбиваясь от критиков, он поступал вполне логично: опираясь на принцип партийности в науке, отверг сказанное Рыжковым и Асратяном (он охарактеризовал их речи как "более чем сомнительные выступления по поводу нашей материалистической биологии" /3/):

"... не только в данной аудитории, но и вообще в любой советской аудитории, подобные заявления непозволительны не только потому, что они не радуют слушателя, а потому, что они просто неверны. Это от начала до конца, извините меня за резкость, полнейший вздор" (4).

Глущенко утверждал, что лысенковская "теория стадийного развития стала общепризнанной всеми людьми науки в мире" (5), что от яровизации никто не отказывался, а просто война помешала:

"Причина тому проста: военные невзгоды унесли старые кадры яровизаторов, а новых никто не подготовил. В этом повинны и Министерство сельского хозяйства и, может быть, сам автор яровизации" (6).

Показательным в этом выступлении было то, что ближайший к Лысенко и один из наиболее ярких деятелей из его окружения вдруг осмелился столь открыто бросить камень в самого Лысенко за его мнимую пассивность.

Но то, что именно в вопросе помощи сельскому хозяйству ученые и наука в целом сделали мало, скорее способствовали провалу, говорили в то время многие, причем в большинстве высказываний протягивалась ниточка между бедственным положением в сельском хозяйстве и ролью Лысенко в том, что сельскохозяйственная наука в СССР зашла а тупик.

О том, насколько плохими были эти дела, ясно сказал (естественно, задним числом) сам Н.С.Хрущев на XXI съезде КПСС 17 января 1959 года:

"Многие колхозы в течение ряда лет оставались экономически слабыми, рост сельскохозяйственного производства затормозился, и уровень его не удовлетворял возросших потребностей страны в продовольствии и сельскохозяйственном сырье. Состояние сельского хозяйства тогда было у нас тяжелым и оно таило опасные последствия, которые могли задержать продвижение Советской страны к коммунизму" (7).

Поездив по свету, послушав умных людей в разных странах, он, несомненно, понял, что есть несколько путей исправления положения, но каждый из них был для него неприемлем. Он должен был осознавать, что организационная структура сельского хозяйства в СССР порочна, но коммунистические рецепты ни он и никто другой отменить не могли. Распустить колхозы -- означало признать провал социалистического "переустройства деревни". Этого коммунист Хрущев и в мыслях не допустил бы, да и "родное ЦК" не позволило бы ему этого сделать. Предоставить колхозам экономическую самостоятельность -- тоже нельзя было никак, это бы означало отойти от принятого в данный момент догмата о характере экономических взаимоотношений при социализме. Как паллиатив могла бы помочь химизация сельского хозяйства -- внесение максимума потребных удобрений на всей площади посевов, иначе земли, истощенные вконец хозяевами, живущими одним днем, готовыми себя заложить, лишь бы в выполнении сегодняшнего плана отчитаться, просто перестали бы родить! Но где взять эти удобрения? Ведь химическую промышленность запустили не меньше, чем сельское хозяйство.

К тому же наступила реальная катастрофа с механизацией колхозов и совхозов. Земли, отобранные от индивидуальных хозяев и собранные в колхозы и совхозы, требовали огромного парка мощных машин, а за годы войны все тракторные и комбайновые заводы были превращены в танковые, выпуск другой техники был также приостановлен. Старая, еще довоенная техника на селе развалилась, скудные ресурсы ремонтных предприятий были совершенно недостаточны. Да и не из чего было делать запчасти, ибо металл шел на другие, главным образом, военные нужды, и станки работали на другие программы...

Каждая из задач была подобна головоломке, и начал Никита Сергеевич шарахаться из стороны в сторону, словно одержимый порывом -- как бы побольше наломать дров. Вместо облегчения жизни тем, кто мог, если не страну накормить, то хоть себя самого поддержать, -- последовало распоряжение: запретить все стада личные, кроме общественных (в этом вопросе коммунист Хрущев полностью следовал идеологическим принципам -- долой частную собственность!). Личный скот отобрали, по всей стране старые женщины голосили, прощаясь с любимыми буренушками, но самый страшный вред несло стране то обстоятельство, о котором коммунисты нисколько не заботились: в короткий срок сельские жители распростились с вековыми навыками содержания личных животных, ментальность была изменена раз и навсегда, и вместо того, чтобы встать в пять утра, затопить печь, задать корм скоту, потом проводить крупных животных в стадо, позаботиться об остальной живности, сельские жители стали следить за тем, когда в сельпо привезут молоко, хлеб, масло, яйца, говядину или свинину. Последствия изменения ментальности оказались страшнее вреда от сохранения остатков частнособственнической психологии.

В сталинские времена для обслуживания технических нужд колхозов и совхозов были созданы в каждом районе машинно-тракторные станции, МТС, в которых был сосредоточен весь парк тяжелых машин, обеспечен централизованный ремонт этой техники. Но МТС были чем-то вроде собственника в коллективизированном секторе сельской экономики. Колхозы и совхозы вынуждены были зависеть от эмтээсовского начальства, идти к ним на поклон. Вместо укрепления машинного парка Хрущев распорядился -- закрыть МТС и передать всю технику непосредственно хозяйствам (опять это решение вытекало из его коммунистических инстинктов, было обусловлено стремлением устранить подобие собственности на машинный парк). Эта организационная чехарда конечно не могла кого-то накормить. Дела шли лучше только на бумаге, да в залихватских речах. А в это время земля хирела, не стало в достатке коров и лошадей, а, значит, не стало и навоза. Целину распахали, а на исконные угодья ни органических, ни химических удобрений не было.

Здесь и подоспел Лысенко с очередным детищем -- органо-минеральными смесями вместо полноценных удобрений. Через всесильного помощника Хрущева по сельскому хозяйству А.С.Шевченко, да с помощью лысенковцев, сидевших кто в Минсельхозе, кто в Госплане, кто в сельхозотделе ЦК, а кто в таком же отделе в Совмине, Хрущеву подсунули эту идею: можно дела с землей улучшить и из провала выкарабкаться, можно и без того объема удобрений, которого агрохимики запрашивают, обойтись. С удобрениями-то и дурак проживет. А, вот, попробуй, без них вывернуться. Вот где собака зарыта!

Здесь уместно отметить, что Хрущев сформировал особо питательную среду для выхода на верхи прожектёров, обещавших легкое и дешевое решение сложных процессов, он покровительствовал шапкозакидателям и упивался возможностью ссылаться на их сверхнадежные гарантии и взвешенно-разумные обещания. Как в худшие сталинские времена, Хрущев использовал пропагандистские приемчики для одурманивания населения страны. Чтобы нейтрализовать недовольство и вселить веру и оптимизм в обывателей, он в каждой из своих бесчиссленных речей повторял многообщеающие лозунги: "Скоро мы догоним Америку по производству мяса и молока, года за три, за четыре"; "Скоро каждая советская семья будет иметь отдельную квартиру или дом"; "Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме"; "Коммунизм наступит в 197-51980 годах"; и пр. и пр. Лысенко с его веером обещаний превосходно вписывался в эту социальную игру призраков и вполне мог рассчитывать на процветание, на поддержку лидера страны. Загадкой для историков остается лишь тот пункт, на который никто сегодня уже не даст ответа: были ли они оба искренни в своих обещаниях, или оба знали, что лукавят, обманывают окружающих: один, носясь с заверениями в дешевом средстве для придания плодородия советским полям; а другой, радуясь этим обещаниям, и, в свою очередь, произнося такие же безответственные обещания советским людям.