Мой роман, или Разнообразие английской жизни - Эдвард Бульвер-Литтон

– Что же тогда? спросил Рандаль.

– Извините, что я позволю себе делать предположение, вероятность которого вы можете определить сами; я выразился несовсем удачно:– когда вы женитесь на этой молодой девушке, вы избегнете по крайней мере подводных камней, на которые часто попадали и о которые разбивалась многие пылкие юноши по окончании бурного странствования по морю жизни. Ваш брак нельзя будет назвать неблагоразумным. Одним словом, я вчера получил из Вены депешу, которая заключает в себе совершенное прощение и полное восстановление прав Альфонсо герцога Серрано. Я должен к этому присовокупить, что австрийское правительство (которого действий здесь не всегда понимаются надлежащим образом) руководствуется всегда существующими законами и не станет воспрещать герцогу, восстановленному однажды в правах, выбирать себе зятя по усмотрению или передать имение свое дочери.

– И герцог знает уже об этом? вскричал Ранлаль, при чем щоки его покрылись ярким румянцем и глаза заблестели.

– Нет. Я берегу эту новость вместе с некоторыми другими до окончания выборов. Странно, что Эджертон заставляет ждать себя так долго. Впрочем, вот идет слуга его.

Человек Одлея подошел.

– Мистер Эджертон очень дурно себя чувствует, милорд; он просит извинения, что не может сопутствовать вам в город. Он явится позднее, если его присутствие будет необходимо.

– Нет. Передай ему, что он может остаться дома и успокоиться. Мне хотелось только, чтобы он был свидетелем собственного торжества – вот и все. Скажи, что я буду представлять его особу на выборах. Господа, готовы ли вы? Пойдемте.

Глава CXIX

В сумерки, когда уже стало значительно темнеть, Рандаль Лесли шел чрез Лэнсмер-Парк к дому. Об удалился с выборов прежде окончания их, перешел луга и вступил на дорогу между лишенными листьев кустарниками пастбищ графа. Посреди самых грустных мыслей, теряясь в догадках, каким образом постигла эта неожиданная неудача приписывая ее влиянию Леонарда на Эвенеля, но подозревая Гарлея, даже самого барона Леви, он старался припомнить, какую ошибку он сделал против правил благоразумия, какой план хитрости позабыл привести в дело, какую нить своих сетей оставил недоплетенною. Он не мог придумать ничего подобного. Опытность и такт его казались ему безукоризненными, в своих собственных глазах он был totus, teres atque rotundus. Тогда в груди его зашевелилось другое, еще болея острое жало – жало чувствительнее уязвленного самолюбия – сознание, что он был перехитрен, обманут, одурачен. Истина до такой степени сродни человеку, до такой степени необходима для него, что самый низкий изменник изумляется, оскорбляется, видит расстройство в порядке вещей, когда измена, предательство получают над ним перевес.

– И этот Ричард Эвенедь, которому я так вверялся, мог обманут меня! проворчал Рандаль, и губы его задрожали от негодования.

Он был еще посреди парка, когда человек с желтою кокардою на шляпе, бежавший по направлению из города, подал ему письмо и потом, не дожидаясь ответа, пустился опять в обратный путь.

Рандаль узнал на адресе руку Эвенеля, разломал печать и прочитал следующее

Конфиденциально.

«Любезный Лесли, не унывайте: сегодня вечером или завтра вы узнаете причины, заставившие меня переменить мое мнение; вы убедитесь, что, как семейный человек, а не мог поступить иначе, как поступил. Хотя я не нарушил слова, данного вам, потому что вы, конечно, помните, что обещанная мною помощь вам зависела от моего собственного отказа и не могла иметь места при отказе со стороны Леонарда, но все-таки я предполагаю, что вы считаете себя обманутым. Я принужден был пожертвовать вами, по чувству долга семьянина, как вы в том скоро сами убедитесь. Мой племянник также пожертвовал собою; я не смотрел тут на свои собственные выгоды. Мы испытываем одну общую участь. Я не намерен оставаться в Парламенте. Если вы успеете поладить с Синими, я постараюсь действовать на Желтых так, чтобы пустить вас вместо себя. Я не думаю, чтобы Леонард стал в этом случае соперничествовать. Таким образом, поведем дело умненько, и вы еще можете быть депутатом за Лэнсмер.

«Р. Э.»

В этом письме Рандаль, несмотря на всю свою проницательность, не заметил откровенных признаний писавшего. Он в первую минуту обратил внимание только на худшую сторону предмета и вообразил, что это была жалкая попытка утишить его справедливое негодование и заставить его быть скромным. Между тем все-таки необходимо было сообразить положение дела, собрать рассеянные мысли, призвав на помощь мужество, присутствие духа. Сквайр Гэзельден, без сомнения, ожидает его, чтобы отдать ему деньги на землю Руда, герцог Серрано восстановлен во всех правах своих и снова владеет огромным состоянием, ему обещана рука девушки, богатой наследницы, которая соединяет в себе все, что может возвысить бедного джентльмена и поставить его на видное положение. Постепенно, с тою гибкостью рассудка, которая составляет принадлежность систематического интриганта, Рандаль Лесли отказался от выполнения замысла, который потерпел неудачу и решился приступить в изобретению других планов, которые, по его мнению, были очень близки к успеху. Наконец, если бы ему не удалось снова приобрести расположение Эджертона, то зато и Эджертон не мог принести ему теперь существенной пользы. рассуждая таким образом с самим собою и придумывая как бы устроить дела свои к лучшему, Рандаль Лесли переступил порог дома Лэнсмеров и в зале увидал барона, который дожидался его.

– Я не могу до сих пор понять, что за чепуха происходила на этих выборах. Меня удивляет в особенности л'Эстрендж; я знаю, что он ненавидит Эджертона, и я уверен, что он выкажет эту ненависть не тем, так другим образом. Впрочем, счастливы вы, Рандаль, что обеспечены деньгами Гезельдена и приданым вашей невесты, иначе…

– Иначе что же?

– Я умываю руки в отношения к вам, mon cher, потому что несмотря на вашу проницательность, несмотря на все то, что я старался сделать для вас, я начинаю подозревать, что одними своими дарованиями вы не доставите себе обеспеченное положение. Сын плотника побеждает вас в публичном прении, а необразованный мельник ловит вас в свои сети в частной переписке. Говоря вообще, Рандаль, вы везде терпите неудачу. А вы сами же раз как-то прекрасно выразились, что человек, от которого нам нечего надеяться, или которого нечего бояться, все равно что не существует для нас.

Ответ Рандаля был прерван появлением грума.

– Милорд теперь в гостиной и просит вас и мистера Лесли пожаловать к нему. Оба джентльмена последовали за слугою вверх по широким лестницам.

Гостиная составляла центральную комнату в ряду других. По своему убранству и своим размерам она назначалась для приема только в чрезвычайных случаях. Она имела холодный, строгий характер комнаты предназначенной для церемоний.

Риккабокка, Виоланта, Гелен, мистер Дэль, сквайр Гэзельден и лорд л'Эстрендж сидели вокруг мраморного флорентинского стола, на котором не было ни книг, ни дамской работы, ни других отрадных признаков присутствия и деятельности членов семьи, всегда сообщающих дому жизнь и одушевление; на нем стоял только большой серебряный канделябр, который едва освещал пространную комнату и как будто сводил в одну группу и висевшие на стенах портреты, которые так выразительно смотрели на всякого, кто случайно взглядывал на них.

Лишь только Рандаль вошел, сквайр отделился от общества и, подойдя к побежденному кандидату, ласково пожал ему руку:– Не унывай, молодой человек; быть побежденным вовсе нестыдно. Лорд л'Эстрендж говорит, что ты сделал все, чтобы успеть в своем предприятии, а большего нельзя и требовать от человека. Я очень доволен, Лесли, что мы не приступали к нашему делу до окончания выборов, потому что после неудачи все, хоть сколько нибудь соответствующее нашим желаниям, кажется нам вдвое приятнее. Деньги, о которых я тебе говорил, у меня в кармане. Представь себе, мой милый друг, что я решительно не знаю, где теперь Франк; я думаю, что он наконец развязался с этой иностранкой? а?

– Я тоже думаю. Я хотел еще с вами поговорить об этом наедине. Мне кажется, что вам можно теперь же отсюда убраться.

– Я открою тебе наш тайный план, который мы устраиваем с Гэрри, сказал сквайр шепотом:– мы хотим выгнать эту маркизу, или кто она такая, у мальчика из головы и вместо её представить ему прекрасную девушку англичанку. Это заставит его остепениться. Гэрри несколько круто ведет это дело и так строго обращается с бедным мальчиком, что я принужден был принять его сторону а я не привык быть под жениным башмаком – это не в характере Гэзельденов. Но обратимся к главному предмету: кого бы ты думал я прочу ему в невесты?