День Литературы 149 (1 2008) - Газета Литературы

Тем временем на луне у него появился дельный помощник и собрат. По просьбе японского бога Луны Цуки-юми в день полнолуния для людей и богов лунный заяц стал готовить не снадобье бессмертия, а сладчайший лунный рисовый пряник, рисовую лепёшку. Так как он не был большим специалистом в приготовлении рисовых лепёшек, к нему на помощь боги Японии прислали младшего брата лунного зайчика Цукино Усаги. И теперь в полнолуние, внимательно приглядевшись к луне, можно заметить уже не одного, а двух лунных зайцев, колдующих над ступкой.

Зайцы легко подружились, тем более, после лунных праздников они откладывали лунные лепёшки и вместе дружно готовили эликсир жизни и бессмертия. Но самую замечательную и сладкую лунную лепёшку оба зайца приготовили, когда с земли на луну в Нефритовый дворец наконец-то вернулась снежная принцесса, прелестная японочка Кагуя. В отличие от коварной Чань Э, принцесса Кагуя на земле никого не обманывала, скорее наоборот, родившись когда-то в Нефритовом дворце после шалости богов, она была на воспитание, как нежелательный ребёнок богов, послана на землю. Там Кагуя-химе попала в семью бедного сборщика бамбука и росла вместе с ними. Старик, рубщик бамбука, нарадоваться не мог на свою красавицу. Когда она выросла, старик, возжелав под старость слегка обогатиться, хотел выдать свою любимую дочь выгодно замуж. Но отослав всех женихов царских родов обратно, за ненадобностью, принцесса Кагуя призналась, что она — лунная принцесса, и ей уже дан знак, что скоро её обратно заберут на луну.

К счастью, боги, как и люди, под старость у них просыпаются отцовские чувства, и Небесный правитель пожелал вернуть свою единственную, никогда не виденную им дочь, в Лунный Нефритовый дворец. К тому времени слава о красоте Кагуя-химе достигла императорского дворца и сам император Японии Микадо пожелал встретиться с ней, а потом, улицезрев эту прелестную девушку из бедной сельской семьи и поняв её необычность, Микадо сам пожелал соединить их судьбы. Кагуя-химе ответила: "Я выросла под бедной сельской кровлей, и мне не по душе ваши царские чертоги. Не суждено мне свыше быть вашей супругой!"

Микадо выставил целое войско, не желая отпускать принцессу на небо, но небесные посланники легко преодолели все преграды и одели на принцессу лунный наряд. Перед тем, как улететь на луну, Кагуя написала Микадо: "Жаль мне и грустно расставаться с землею! Я отказалась служить Вам лишь потому, что я существо не из здешнего мира… Я не властна была ответить Вам согласием. А сейчас тяжестью легла мне на сердце мысль о том, что сочли меня дерзкой и бесчувственной"… Своему названному отцу, рубщику бамбука, она подарила напиток бессмертия, подарок от лунного зайца, но он от горя своего вылил этот драгоценный напиток на землю, и сразу же на том месте выросла замечательная сакура, которая вечно цветёт.

Под сакурой позже и похоронили бедного отца принцессы.

Можно представить злость и зависть трехлапой жабы, когда она увидела в Лунном Нефритовом дворце прелестную и ласковую Кагую. Жаба поняла, что даже в редких случаях возвращения в облик Чань Э перед праздничными приёмами, не она уже будет кружить голову богам. Жаба испугалась, что её вообще не будут звать во дворец. Она готова была утопиться в лунном озере от горя и зависти.

Но тут как раз луну вновь посетил Будда, готовый сострадать любому существу. С весёлыми зайцами Юэ Ту и Цукино Усаги он поговорил о вечности, дал дельные советы, обещал максимальную поддержку на земле, но сострадать им было нечего. Они трудились для всех людей и богов. Принцессу Кагую он мог только поздравить с возвращением на луну во дворец и пожелать хорошего жениха из молодых богов.

А вот встретив вонючую обшарпанную жабу на берегу лунного озера, жабу, которая уже давно была лишена доступа к эликсиру бессмертия и горько плакалась, и сожалела о своей непутёвой жизни, и готова была кинуться в воды светлого озера, он преисполнился сострадания. Будда не мог вернуть её в ряд небесных фей или богинь, не мог даже вернуть ей человеческий облик, ибо всё это было под контролем всеведущей Нюйвы, но пожалев старую жабу и взяв с неё обещание делать только добро людям, он одарил её даром плеваться золотыми монетами.

Вначале обрадованная жаба заплевала ими весь двор Нефритового дворца, все поляны, даже на светящийся лик зайца выплюнула горсть золотых монет. А дальше что?

На Луне эти золотые монетки не были никому нужны. Жабе тоже захотелось вечной славы, она стала все вылетающие изо рта золотые монеты по лунным лучам посылать на землю, куда угодно, с приветом от жабы. Она уверяла всех, что теперь она тоже делает добро людям. Жаба и на самом деле стала на земле популярнее лунного зайца с его целебными и лекарскими качествами. Сегодня изображение трёхлапой жабы с золотой монетой во рту можно встретить от Мельбурна до Мурманска, от Сан-Франциско до Лондона.

Культ золотой монетки победил в людях мысли о сострадании и самопожертвовании, которыми был наделён лунный заяц, даже мысли о здоровой и долгой жизни были людям не так важны. Будда в своём сострадании к жабе ошибся. Сам не зная, что такое деньги, он решил, что это всего лишь источник жизни. Забыв, что после первой же монеты, возвращающей бедняку жизнь, возможны вторая и третья монеты, уже формирующие культ наживы. Не первый раз жабе Чань Э удавалось обманывать благородных людей, героев и богов.

А лунный заяц между тем продолжал свою непрестанную работу. Он и впрямь не мог уже обходиться без помощника Цукино Усаги, годы брали своё. Ведь лунный заяц помнил ещё те доисторические времена первомифов, когда он, вгрызаясь в чрево матери-земли, освобождал из глубин её новое солнце. Он помнил те времена, когда создавалась луна, и он был её первым жителем. Череда лунных богов промелькнула мимо него, ибо он не любил захаживать в Нефритовый дворец, не был по духу своему ни слугой, ни придворным аристократом. Может, за это и ценил его Небесный владыка, прощая все его промахи и шалости. Лунный заяц давно уже забыл о своём личном счастье. Не будем забывать, что лунный заяц нёс в себе женское начало Инь, и в своём земном человеческом воплощении иногда становился прекрасной девушкой.

Как-то раз, в давние времена, она — эта зайка-девушка — влюбилась на земле в Танского монарха, дело уже шло к свадьбе, но царь обезьян Сунь Укун разрушил всё дело. Юэ Ту долго сокрушался об этом. Он уже на какой-то миг отрешился от своего бессмертия, от сонма великих небесных богов, и просто пожелал, как охотник Хоу И, нормальной счастливой человечес- кой жизни с любимой, со своими детьми. Как и у охотника Хоу И, у зайца ничего не вышло. Не будем винить царя обезьян. Я думаю, что более высшие небесные силы (та же Нюйва) посматривали на его заячью женскую слабость, чуть потворствовали ей, но отказаться от лунного зайца не могли. Лунный заяц был обречён нести свой крест, вечно исполнять свой долг. Заяц и на самом деле давно стал главным символом и смыслом всей Луны.

Для детей на земле он давно уже стал дедушка Заяц, и в праздник полнолуния в середине осени изображения дедушки Зайца продаются во всех магазинах.

Заяц и сейчас живёт и улыбается нам всем с луны. Присмотритесь в полнолуние внимательнее, и точно увидите его самого, его лучащиеся глаза.

Он нам самим на земле очень нужен, ибо заяц бессмертия — это жизнь, сострадание и самопожертвование, а жаба с золотыми монетками лишь прилагательное к жизни. Не случайно в одном из самых промышленных и финансовых центров мира, в столице Тайваня Тайбэе, на центральной площади напротив мавзолея Чан Кайши поставлен пятнадцатиметровый памятник не жадной и коварной жабе, а лунному зайцу Юэ Ту. Плывут пароходы — салютуют зайцу, летят самолёты — приветствуют зайца, подходят к нему люди и желают долгой и счастливой жизни себе и близким. Лунный заяц поможет.

Валерий МИТРОХИН КОКТЕБЕЛЬ СЕРЕБРЯНЫЙ

В разное время моей литературной жизни по разному представлялся мне образ великого киммерийца.

Одно время мне казалось, что дух Макса Волошина живет во мне: тучный, косматый, неуклюжий и гостеприимный. Я в ту пору тоже был толстым, не стригся полугодиями, любил готовить, и дверь моего дома никогда не закрывалась. Застолья сменяли друг друга, а в перерывах между пирами я писал повесть "Кандидат". Посвящённая памяти Макса Волошина, она увидела свет в издательстве "Советский писатель" в 1991 году. Книга "Дороже денег", в которую вошел "Кандидат", появилась уже после того, как распался Союз. И вместо запланированного 150-тысячного тиража она вышла пятнадцатью тысячами экземпляров.

Это был мой не первый "прорыв" в большую литературу. До этого в издательстве "Молодая гвардия" в 1985 году вышел роман "Колыбель". Но если тогда его 100-тысячный тираж принёс мне солидный гонорар и всесоюзную премию, то на излёте советской власти я получил тридцать тысяч рублей, которые не успел истратить, поскольку они тут же обесценились. Так начиналась новая эпоха, сокрушившая все мои амбициозные планы. Навсегда пришлось расстаться с мечтой о трёхтомнике, планируемом в той же "Молодой гвардии". Ни о каких застольях и думать больше не приходилось. Порой денег не было даже на хлеб. В этот период я, по-прежнему параллелил себя с Максом, хотя значительно иначе понимал его судьбу. Для меня случившееся в 1991 году было идентично катастрофе, равной — для Волошина и его поколения — гражданской войне и последовавшей за нею разрухе. И в конечном итоге потерей самого дорого для него, Дома, который он строил всю жизнь. Я превратился в скептика, и масштабы моего кумира обрели в моём представлении совершенно иную шкалу ценностей.