Близнецы Фаренгейт - Мишель Фейбер

— Зачем? — спросила она.

— Думаю, вам известно — зачем, — ровным таким тоном ответил он.

Бросив тележку, она пошла с ним по проходу, лицо у нее было бледное, как у привидения. Лаклан провел ее через складское помещение, что за отделом деликатесов, в комнатушку без окон. В комнатушке имелись: стол, кресло, телефонный аппарат, шкафчик для документов и огнетушитель. Необходимый минимум. Лаклан, войдя, закрыл за собой дверь.

— Хорошо, — сказал он. — Полагаю, мы оба знаем, что у вас в брюках.

Девушка хмуро покопалась в своем одеянии, вытащила датскую пастилу.

— Присядьте, — предложил ей Лаклан, — а я пока позвоню в полицию.

— Прошу вас, не надо, — тоненьким голосом попросила она.

Лаклан смерил ее взглядом, с головы до ног. На лице ее застыло классическое выражение человека, которому приставили к виску пистолет, на стиснутых ладонях поблескивала пленка испарины.

— Если вам хочется, чтобы я обо всем забыл, вы можете кое-что сделать для этого, — произнес он. — Что именно, вы, полагаю, догадываетесь.

В наступившем затем молчании она разделась, стянув через голову свитер, — на животе ее еще сохранялись оставленные острыми краями упаковки красноватые вмятины. Груди девушки, едва прикрытые лифчиком, оказались ничуть не меньше, чем у миссис Уэймот, — странно было видеть такие на теле, столь юном. Лифчик она не сняла, зато от джинсов с трусиками избавилась в одно движение, засунув большие пальцы за резинку. Волосы на ее лобке отливали золотом.

— Лифчик тоже, — сказал Лаклан.

— Ну, пожалуйста, — попросила она.

— Давайте-давайте, — сказал он.

Она расстегнула лифчик, показав, наконец, и груди, округлые и совершенные, похожие на розоватые дыни.

— Повернитесь, — сказал он, — руки на стену.

Он сжал ее ягодицы, раздвинул их, чтобы стала видна щелка. Тугой член Лаклана вошел в эту щелку умело и быстро, — он кончил через две, примерно, секунды.

А девушка уже катила тележку к кассам — лучше брать ее сейчас, иначе уйдет. Политика компании не одобряла захвата воришек у кассы — не следовало ставить клиентов в неловкое положение.

— Извнините, мисс, — сказал он.

— Что такое? — надменно осведомилась она — с той самой хмуростью, какую он себе и навоображал.

— Будьте любезны, пройдите со мной, — сказал он.

Девушка помрачнела, прикусила нижнюю губку. Выглядела она гораздо красивее, чем показалось ему поначалу. Длинные, светлые ресницы — их же издали не разглядишь. И глаза совсем необычного цвета, светившиеся от чувств, прочитать которые он не мог. И тут она вдруг улыбнулась, неловко, и сунула руку под одежду. Украденная датская пастила растянула ткань ее свитера, точно инопланетный младенец, разрывающий чей-то там живот в картине «Чужой».

— Вот, — сказала она, держа помятую упаковку чуть наотлет. — Простите.

Он неловко принял упаковку — фольга на ней была местами холодной, местами влажной, а картонный подносик и вовсе успел нагрелся. От ее тела.

— Послушайте, я ее возвращаю, идет? — сказала она — нервно, откидывая волосы со лба. — Просто забудьте об этом и все. Тем более, она мне все равно не по карману.

Лаклан бросил на датскую пастилу только один взгляд.

— Теперь ее никто не купит, — сообщил он девушке. — Края вон помяты. От нее, считайте, ничего не осталось. И мы потеряем деньги.

Выражение гнева и тревоги пронеслось по лицу девушки:

— Господи, вам-то какая разница, помят этот десерт или не помят?

Лаклан, оставшись непреклонным, бросил упаковку в тележку девушки.

— Это товар, мы им торгуем. Вы за него не заплатили. И это воровство. Я обязан передать вас полиции. Такая у меня работа.

Она смотрела ему прямо в глаза, сначала с вызовом, потом, увидев его твердую, стальную непреклонность, со страхом, понемногу залившим краской ее лицо.

— Прошу вас, — произнесла она и облизала губы, явно поняв, в какое отчаянное положение попала. — Меня уже брали за это два раза. Еще один, и они меня точно упекут. Мне просто очень захотелось сладкого, вот и все. А денег мало, — она неловко повела рукой по воздуху. — Временами приходится туго.

Он тяжело вздохнул. Ну как ей объяснить, что жизнь трудна для всех, для каждого, кто живет в этом просторном и грязном мире? Дашь слабину в одном месте — в другом тут же начнут закручивать гайки. Если он ее отпустит, миссис Уэймот, скорее всего, прознает об этом, и он потеряет работу. А после и моргнуть не успеет, как окажется точно в таком, как эта девушка, положении. Лишится машины, всего лишится. И, вполне возможно, будет стоять в одной с этой девушкой очереди в Бюро по трудоустройству, с видом потерянным и безнадежным. И им предложат место магазинного детектива, и получит его, скорее всего, она, потому что женщины все теперь к рукам прибирают.

— Я исполняю мой долг, — так подытожил он эти сложные размышления. — Пройдите, пожалуйста, со мной.

— Подождите минуту, — попросила девушка, подступая к нему на шаг. Руки ее дрожали. — Я… я могла бы вам дать.

— Чего? — переспросил Лаклан. — То есть, прошу прощения?

Глаза девушки поблескивали, сновали вправо-влево, совершенно как рыбки в аквариуме. И странно, ни один человек в их проход так и не зашел, они здесь были одни. А девушка — стоявшая так близко к нему, что он различал поры ее кожи, испуганное биение жилки на горле — девушка прошептала, теперь уже громче, стараясь покрыть голосом вечно звучавший в магазине музон, и со страшной серьезностью:

— Я могу вам дать. На парковке. В вашей машине. Я знаю, у вас есть машина. Видела, как вы разъезжали по городу. В ней акустика на два миллиона ватт.

— Послушайте… — произнес он охрипшим вдруг голосом.

— Я сниму с себя все, — с напором прошипела она. — Вы все увидите. И сделаю, что захотите.

Лаклан, залившись густой краской, откашлялся.

— Я ведь не могу просто взять и уйти из магазина, — сказал он. — Не положено.

— Господи, есть же у вас обеденный перерыв или еще что? — проскрипела она, почти истерично, но тут же совладала с собой и сказала: — В любое время. Просто выходите, когда сможете, я буду вас ждать.

Он, не веря ушам, во все глаза смотрел на нее, — а она на него, испытующе. В проход завернула старая дама, взглянула на них, всего один раз и пошла дальше, смущенная. Жизнь супермаркета ходила вокруг них кругами, дожидаясь, когда этот проход освободится от всяких интимностей и вернется к нормальной жизни.

— Вы, наверное, за дурака меня держите, — сказал Лаклан.

— Нет, послушайте, — взмолилась она. — Послушайте: я отдам вам вот это…

Она сунула розовую ладошку в карман джинсов, вытянула оттуда кольцо с несколькими звякнувшими ключами.

— Это все мои ключи, — бездыханно заверила она Лаклана, держа их за дешевый пластмассовый брелок, изображающий Барта Симпсона. — От всего… от парадной двери, от черной… ключи от всего… вот этот, маленький, от велосипеда — он как раз у магазина стоит, вон, посмотрите, его отсюда в окно видно.

Прищурясь, он посмотрел в указанную ею сторону, и точно, сквозь толстое листовое стекло различался, размыто, велосипедик, — прямо под великанскими бумажными буквами, приклеенными к окну, говорящими: ВСЕ, ЧТО ВАМ НУЖНО[С.Б.1].

— Без ключей мне податься некуда, понимаете? — взмолилась она. — Я даже домой не попаду. Они должны быть у меня.

Девушка втиснула ключи в его свисавшую вдоль тела ладонь и выпустила из пальцев. Лаклан машинально сжал их, чтоб не упали, — рефлекторное действие.

Она положила ему на правое плечо мягкие ладони, обе, и привстав на цыпочки, промурлыкала прямо в ухо:

— Ты отдерешь меня там, где захочешь. Я буду ждать.

И убежала, бросив тележку.

Несколько секунд Лаклан приходил в себя, понимая, что под одеждой он весь мокрый. Он вытер лоб и рот, осмотрел рукав. Новости не из лучших. Бог знает, что подумают покупатели, увидев его таким.

Первым делом надо избавиться от датской пастилы, — миссис Уэймот, если увидит ее, взовьется аж до потолка. Воровато, с бьющимся сердцем, он прошел в отдел замороженных продуктов, терзаясь на каждом шагу страхом, что попадется старухе на глаза. И спрятал упаковку под другими такими же, под тремя слоями хороших, не попорченных.

Сделав это и оставшись не пойманным, он малость успокоился. Уже и свет в супермаркете казался ему не таким резким, и центральное отопление, вроде, не так пекло. Миссис Уэймот торчала на другом конце магазина, изображала Бог весть какую заботу о покупателе-инвалиде. Часы над доской местных объявлений показывали шесть тридцать восемь. Еще полтора часа и он — свободный человек.

Лаклан скоротал это время, расхаживая по супермаркету с тележкой девушки, возвращая по местам брошенные ею товары. Спагетти. Хлеб. Засахаренные овсяные хлопья. Молоко. Гигиенические прокладки.