Скалаки - Алоис Ирасек

— Надо бы проверить, нет ли у ней чахотки, — отозвалась бабушка, стоявшая у печи.

— Да, надо бы, я вернусь после полудня, — сказал Балтазар. Загремела телега, Уждян с Ванеком уехали.

Они уже давно скрылись из виду, а Лидушка все еще смотрела им вслед. Она очень изменилась за этот год. Яркий румянец на ее щеках побледнел, веселость и шаловливая улыбка исчезли. На похудевшем лице разлилась нежная бледность.

— Не знаю, не знаю, — говорила старая Бартонева, покачивая головой. — Хотя живем теперь и не так, как раньше, но большой нужды не терпим. Видно, что-то внутри у нее.

И она разными способами, в том числе и «мокрым», измеряя воду на ложке, заботливо проверила, не больна ли ее внучка чахоткой. Но нет, не больна — показало гадание!

Уже второй год, как Лидушка ничего не слышала об Иржике! Бог знает где он и что с ним. А в этот тяжелый год они с отцом наверняка терпят большую нужду, бедняги! Она вспоминала о них при каждом съеденном куске. Почему он не показывается? Видно, она для него — ничто. Если бы он о ней хоть немного думал, как-нибудь да пришел. И ее снова охватывала тоска. Но зачем же тогда о нем вспоминать? Она решила больше не думать об Иржике, но стоило ей выйти во двор и увидеть тропинку, ведущую по обрыву к ольшанику, как всеми своими мыслями она вновь была вместе с ним.

В тот день, когда Балтазар Уждян поехал на луцкую мельницу, к Мартиновской усадьбе через лес, в котором когда-то охотился князь Пикколомини, пробирался Иржик Скалак. Тяжелая жизнь наложила печать на юношу, которому минуло уже двадцать лет. На нем была бедная, довольно ветхая одежда, грубая рубашка. Смуглое лицо Иржика похудело, ножницы давно не касались темных кудрей, вьющихся над высоким лбом.

В Мартиновской усадьбе многое переменилось. Тяжелая нужда по-прежнему не покидала ее. Болезнь и лишения сгубили старого хозяина. В темной избе, на той же постели, где умер свекор, теперь лежала тяжело больная хозяйка. У кровати стояла ее исхудалая дочь, глядя мутными от бессонницы глазами на тяжело дышавшую мать. Временами она поглядывала в окно на дорогу у березовой рощи и утешала братишку, который сидел в уголке у печи. Бедный мальчик! Раньше это был румяный ребенок с круглыми щечками, пухлыми ручками и ножками, а теперь грубая рубашка прикрывала его исхудавшее и костлявое тельце. Мальчик тихонько плакал. По временам он унимал слезы и жалобно просил:

— Франтина, хлеба, есть хочу.

У измученной сестры не было ничего, кроме слов утешения.

— Молчи, малыш, молчи! Скоро придет Еник и принесет хлеба от дяди из Ртыни. Подожди еще немного!

— Ты мне все время так говоришь, а я есть хочу.

«Я тоже!» — могла бы добавить девушка, но промолчала и вновь принялась утешать брата.

Еник, о котором упомянула Франтина, был ее женихом. Еще в детстве остался он круглым сиротой. А сироты из крепостных должны были до своего совершеннолетия служить на панском дворе. Господам было выгодно брать их. Они становились собственностью господ.

Еник работал на панском дворе. Ему было двадцать два года, он хотел жениться и войти в семью, жившую в Мартеновской усадьбе. Мать Франтины давно дала согласие на их брак, но строгий управляющий, не желая лишиться хорошего работника, возражал против его женитьбы.

Еник слышал, что старый хозяин усадьбы умер и что теперь там приходится туго, но он не мог прийти на похороны: на панском дворе возводили постройку, и Енику, который был возчиком, не позволили отлучиться. Зная о нужде в семье несчастной вдовы, он все же в воскресенье убежал к своей невесте, принеся с собой немного еды. Еда быстро исчезла, соседи из деревни уже не могли помочь, и Енику пришлось пойти в Ртыню, где у вдовы был богатый родственник — вольный крестьянин Нывлт. Он уже как-то давал вдове немного зерна и муки; это был человек степенный, по мере возможности он помогал крестьянам своего и окрестных сел. От него-то и ждала сегодня помощи Франтина. Видя свою милую и ее семью в несчастье, Еник забыл про панский двор и про свою службу. Три дня уже прошло, как хозяйничал он в усадьбе, заботясь, как отец, о семье.

Малыш перестал плакать и заулыбался, как только в дверях показался долгожданный Еник. Франтина подбежала к жениху и, поздоровавшись с ним, взглянула через окно на двор, где у крыльца стояла пустая тележка.

— Это все? — спросила она глухим голосом, указывая на узелок.

— Да, все… На несколько дней хватит, а там что бог даст… — ответил Еник и, развязав узелок, положил на стол два черных хлеба из отрубей и овсяной муки. Мальчик с жадностью накинулся на отрезанный ему кусок.

— А это для мамы, — и Еник вынул из кармана мешочек темной муки.

Собираясь сварить похлебку для больной матери, Франтина разожгла огонь и, поставив на него горшочек, с аппетитом стала есть черный хлеб.

— А ты, Еник, поел? — заботливо спросила она.

— Да, у дяди, но я еще возьму кусочек. Боже мой! Вот времена настали! На луцкой мельнице собралась толпа, просят, умоляют продать им хотя бы отруби, а этот злодей, живодер, продает втридорога мельничную пыль.

— И у Нывлта плохо?

— А как же? Пока мог, помогал людям, он добрый человек, честный. Вот таких бы людей поставить у панских амбаров.

— Ведь старая княгиня распорядилась, чтобы открыли амбары и раздали хлеб в долг.

— Гм, распорядилась, а чиновники делают, как им нравится. А что станет, когда молодой начнет хозяйничать?

— Молодой князь?

— В замке говорят, что в этом году после уборки урожая он вступит во владение поместьями.

— Боже мой — в замке… Еник, ты уже так давно оттуда… Не успела она договорить, как на крыльце раздались шаги, и в комнату вошли староста и коншел из соседнего села, а за ними господский мушкетер. Они поздоровались, посмотрели на больную, на Еника и переглянулись, не зная, кому из них начинать. Наконец, староста сдвинул шапку, почесал затылок, тихонько откашлялся и сказал:

— Да, он здесь. А тебя тут ищут, — и он оглянулся на мушкетера.

— Ступай за мной! — грубо проговорил тот, выходя вперед. Франтина вздрогнула.

— Я здесь больше нужен, чем в замке, — ответил Еник.

— До этого мне дела нет, собирайся и иди! Заснувшая перед приходом Еника больная проснулась и, узнав в чем дело, застонала:

— Не наказывайте его, прошу вас, если бы не он, нас давно бы в живых не было.

Староста и коншел с участием посмотрели на вдову и опустили глаза.

— А ну-ка, пошевеливайся, там с тобой рассчитаются. Енику пришлось покориться. Прощаясь, он пожал руку своей будущей теще и Франтине. Франтина со слезами просила, чтобы Еника не обижали. Коншел, подойдя к вдове, утешал ее, как мог. Крестьяне рады были избавиться от тяжелой, навязанной им повинности. На улице Еник еще раз попросил их помочь бедной семье.

Стоя у окна и плача, Франтина глядела в сторону березовой рощи, где по дороге, словно преступник, шел Еник в сопровождении мушкетера.

— Они его накажут, будут мучить! — воскликнула, рыдая, девушка и закрыла лицо передником.

— Боже, не оставь нас! — прошептала больная крестьянка, сжимая высохшие руки.

В комнате воцарилась печальная тишина: слышно было только всхлипывание да потрескивание дров в очаге.

— Кто так будет заботиться о нас, как он! — вздохнула Франтина, отходя от окна и грустно посмотрев на жалкие запасы еды.

Дверь открылась, и в комнату вошел Иржик. Женщины сразу узнали юношу, мальчик его не помнил. Услышав, что произошло, Иржик опустил голову:

— Шел я мимо, захотел посмотреть, как вы живете. Рад бы вам помочь, но теперь это трудно. Я бы с охотой нанялся, да никто не берет, ведь работника надо кормить, а хлеба ни у кого нет.

Франтина предложила ему кусок черного хлеба. Иржик покачал головой.

— Я сыт, ешьте сами. — Участие и благодарность, высказанные в то время, когда нужда ожесточила людей, тронули его. — А у Рыхетского вы были?

— Это хлеб из его последних запасов.

— Тогда, право, и не знаю, что посоветовать… — и он замолчал.

— На все воля божья, — с грустью сказала больная.

На дороге у березняка загремела телега; глянув в окно, Иржик быстро сказал:

— Не бойтесь, пока нуждаться не будете, — и выбежал вон.

— Подождите! — крикнул он и пустился к роще. Этот крик относился к Уждяну, который с Ванеком вез с мельницы немного зерна и муки. Догнав их, Иржик попросил Уждяна отдать ему муку.

Старый драгун выпучил глаза.

— Кому? — спросил он.

— Там в усадьбе умирают с голоду.

— Гм, тогда скоро и нам придется умирать. Зачем тебе сразу столько?

— Для всей семьи.

— У мельника есть еще мука.

— Но у них нет денег.

— А ты кто такой? Сам-то ты не отсюда?

— Я… Иржик… Скалак.

— Черт побери! Что же ты сразу не сказал? Ай, ай, стало быть, это ты тогда в лесу, этого мерзавца… Смотри, кто бы мог подумать, что князь… Вот Лидушка-то обрадуется! Поедешь со мной, влезай-ка на воз. А что делают отец и дедушка?