Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой - Джулия Л. Микенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хейнс очень неплохо говорила по-русски, что позволяло ей без труда общаться с русскими. В тот первый год она устроила небольшой рождественский праздник для местного сиротского приюта: как вспоминала Брайант, Хейнс «сидела вечерами и делала украшения из фольги, в которую заворачивают табак, и вот так, из кое-каких новых запасов, которые прибыли как раз вовремя, она нарядила очень милую рождественскую елку». Хейнс и Уоттс быстро завоевали доверие советских чиновников, потому что, как выразилась Брайант, «все видели, что они никогда не ввязываются в политику». На праздничном мероприятии в декабре 1920 года заведующий отделом стран Антанты и Скандинавии народного комиссариата иностранных дел РСФСР Сантери Нуортева заявил, что Друзья – «единственная благотворительная организация, которую Советская Россия не может упрекнуть в неоправданной деятельности, выходящей за рамки заявленных целей». Поясняя это замечание, Хейнс и Уоттс обращались с настоятельной просьбой в лондонский центр своей организации:
Это унаследованное доверие вселяет в нас острое желание: не выполнять и даже не получать просьб о выполнении каких-либо заданий, которые могли бы вызвать превратные толкования[193].
Пользуясь своей хорошей репутацией, квакеры начали распределять гуманитарную помощь и от имени других агентств, в том числе Американского Красного Креста, который Советы считали «официальной американской организацией». Не все сотрудники относились к воспитательным методам большевиков с таким же восторгом, как Хейнс, Уоттс и некоторые другие волонтеры-квакеры. Иные квакеры даже беспокоились, что их могут заподозрить в поддержке большевистского режима, и кое-кто просил Хейнс и Уоттса выпустить заявление, где бы они пояснили, что помощь русским детям еще не свидетельствует о солидарности с большевистскими целями; однако делать это Уоттс и Хейнс отказались, причем Уоттс аргументировал свой отказ тем, что квакеров, вероятнее всего, и так воспринимают как «буржуазных филантропов, пытающихся настроить здешний народ против своего правительства». В феврале 1921 года фонд Save the Children выразил сомнение в том, допустимо ли оказывать помощь детям, посещающим школы, где им «промывают мозги» большевистской пропагандой. Они считали, что эти дети ходят в школу «ради бесплатной кормежки», а там «их притесняют и насильно вдалбливают в голову ненавистные им идеи». Представитель фонда дошел до того, что заявил: «Друзья, работающие в России, стали орудием в руках советских властей». Уоттс в ответ указал на то, что в большинстве стран школьное обучение является обязательным и что никто не заставляет детей участвовать в политических занятиях. Однако если члены фонда Save the Children «желают быть уверенными в том, что присылаемая ими материальная помощь не будет использоваться как приманка для приобщения детей к коммунистическому учению», то ее можно направлять исключительно в дошкольные учреждения[194].
В апреле (через полгода после приезда) Хейнс наконец получила велосипед, и ей больше не нужно было идти полтора часа пешком или платить по два доллара за такси всякий раз, когда требовалось добраться от дома до склада. В следующем месяце доставили и несколько автомобилей, правда, в не очень хорошем состоянии. После короткой поездки в только что доставленном «форде» Хейнс отметила: «Тормоза неисправны, работают только три цилиндра, рожка нет, зато колеса крутятся, а мотор издает достаточно шума, чтобы предупреждать прохожих о нашем приближении». Да и в любом случае, продолжала она, «мы рады, что получили [машины] вовремя – как раз к раздаче мыла и молока». В июне 1921 года миссия ломилась от продуктов. «На дворе у нашего склада не протолкнуться от грузовиков, фургонов-фордов, крестьянских телег, фаэтонов, а еще там часто толпятся босоногие ребятишки – они приходят пешком с кувшинами и канистрами за драгоценным растительным маслом»[195]. Когда Уоттс взял долгожданный отпуск, Хейнс весьма ловко управлялась со всем хозяйством в одиночку. Но было совершенно понятно, что тут необходимы помощники.
Хейнс и Уоттс сходились во мнении, что к отбору волонтеров-новичков нужно подходить весьма строго:
Среди кандидатов не должно быть никаких диванных мечтателей-социалистов; охотники за сенсациями столь же нежелательны: здесь предстоит тяжелая, серьезная работа, не более увлекательная и гораздо более трудоемкая, чем жизнь дома, зато очень интересная и целиком осмысленная, если она действительно по душе.
В итоге самым большим препятствием, которое помешало им найти новых работников, оказалось сопротивление самих русских. Максим Литвинов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, заявил, что даст разрешение на въезд сотрудникам АКДСО не раньше, чем США согласятся принять российскую торговую делегацию или представительство. Однако вскоре разразился голод, и это существенно изменило ситуацию[196].
Продовольствие как оружие: ARA, голод и Друзья
К середине лета 1921 года большевики, вначале не желавшие принимать помощь от капиталистических стран, поняли, что другого выхода у них нет. Тринадцатого июля 1921 года Максим Горький обратился с публичным воззванием «Ко всем честным людям», в котором призывал спасти «страну Льва Толстого, Достоевского, Менделеева, Павлова» и просил «культурных людей Европы и Америки» помочь русскому народу «хлебом и медикаментами» и тем самым на деле «доказать жизненность …[гуманных] идей». На это воззвание откликнулся сам Герберт Гувер – но не как министр торговли (то есть представитель правительства США), а как глава Американской администрации помощи, и предложил оказать помощь русским детям и инвалидам. Помимо того что Гувером, вероятно, руководило и искреннее человеколюбие, как министр торговли он стремился «ускорить экономическое и политическое восстановление Европы, не в последнюю очередь для того, чтобы оживить рынок сбыта для американских товаров», особенно для излишков сельскохозяйственной продукции. Они возникли из-за роста производства в военные годы, когда Гувер возглавлял Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Имелись у Гувера и соображения более идеологического характера. Он считал, что голод делает большевизм более привлекательным в глазах русских, а если их накормить, они отвернутся от коммунизма[197]. Гувер надеялся, что, оказывая помощь голодающим, он продемонстрирует интернационалистский дух американцев и добьется того, чего пока никак не удавалось добиться путем военной интервенции.
При Гувере ARA соблюдала шаткое равновесие: с одной стороны, использовала голод в России как инструмент торговли на переговорах для продвижения американских интересов, а с другой – старалась вести себя так, чтобы в истинно человеколюбивой подоплеке ее действий трудно было усомниться. Такое несоответствие между ее целями вызывало определенные трения между ARA и квакерами. В январе 1921 года Гувер предложил передать АКДСО продовольствия на сумму 100 тысяч долларов – но при условии, что будут выпущены американские граждане, удерживаемые советским правительством. На это предложение Хейнс и Уоттс ответили: «Мы не считаем, что организация, помогающая детям, имеет полномочия требовать освобождения политических узников или вести об этом переговоры». Гувер несколько успокоился после того, как его заверили, что с узниками, по крайней мере, будут обращаться очень заботливо. Позже Хейнс жаловалась, что один заключенный сотрудник Красного Креста получает больше продуктов, чем выдается Уоттсу или ей: «Конечно, здесь никто по-настоящему не роскошествует, но живет он куда сытнее, чем все, кого я знаю», – замечала она. «ARA не любят, несмотря на все ее добрые дела», – писала отцу Анна Луиза Стронг в декабре 1921 года, замечая, что сотрудники ARA получают слишком высокие оклады, сорят деньгами – на фоне ужасающей нищеты – и не уважают ни русский народ, ни советское правительство[198].
Со своей стороны, ARA подозревала АКДСО в укрывательстве радикалов. Гувер жаловался: «Агрессивные симпатизанты красных пакостят Американской администрации помощи через Комитет Друзей»[199]. И здесь
