Время Малера: Роман, рассказы - Даниэль Кельман

Он медленно тронулся с места. Земля под ногами казалась твердой и не совсем гладкой, люди с плакатов, расклеенных вдоль дороги, пристально смотрели на него сверху вниз; честное слово — они смотрели только на него; Давид смутился, почувствовав себя в центре всеобщего внимания. «Ну уж нет, — сказал он сам себе, — это ошибка, этого не может быть!» Свернул за угол и очутился посреди широкой грохочущей улицы.

Он догадался обо всем за несколько секунд до того, как можно было что-нибудь увидеть или услышать. Нагнул голову и съежился. Раздался металлический скрежет. Обойдя вокруг, Давид увидел, что зеленый грузовик выехал на тротуар и врезался в жилой дом. Какая-то женщина закричала, вторя ей, заревел мужчина, люди разбегались, удирали во все лопатки, пес волочил за собой никому не нужный поводок, автомобильный вой нарастал, пока не повис в воздухе, слабо вибрируя… мгновение остановилось.

Накренившийся грузовик спокойно балансировал на двух колесах, легко сохраняя равновесие. Казалось, он так простоит еще долго. Даже люди застыли на месте. Посреди улицы, на ходу, под сопровождение автомобильных аккордов. Только голубь, плавно взмахивая крыльями, чинно парил в небе.

Потом оцепенение прошло. Машина со скрежетом повалилась на бок. Люди опять обратились в бегство, заглушая криками гул машин, голубь скрылся из виду. Давид встал на цыпочки, чтобы лучше наблюдать картину всеобщего бегства, но вдруг толпа отступила, подалась назад… что же могло ее напугать? Вскоре все прояснилось.

Люди бежали подальше от прозрачной жидкости, распространявшей сладкий запах. Она растекалась и образовывала разрастающийся полукруг; в некоторых местах уже вспыхивали живые языки пламени. Их становилось все больше. Они загорались повсюду — вокруг перевернувшегося грузовика и внутри его. Вдруг дверь кабины водителя приоткрылась. В нее протиснулся человек в синем комбинезоне, спрыгнул вниз, с трудом встал на ноги и побежал. Усы и длинные волосы, по лбу бежала тонкая струйка крови. Растерянный взгляд, перекошенное лицо… водителю почти удалось…

Но пламя успело его настигнуть. Комбинезон насквозь пропитался жидкостью, и вскоре огонь полыхал уже везде. Давид попятился назад, он отступал шаг за шагом и ни на секунду не выпускал из поля зрения мужчину, который исполнял немой танец, скача вверх — вниз, вверх — вниз (только почему-то не кричал), кружился волчком и снова подпрыгивал; желтый шарик, вылетевший из рук ребенка, медленно и беззаботно поднимался в небесную синеву.

Кто-то прибежал с огнетушителем: струей била белая пена, пламя меняло цвет, какое-то мгновение еще сопротивлялось, а потом стало медленно гаснуть, вспыхивая все реже и реже, и в конце концов превратилось в тлеющие красные огоньки. Несколько мыльных пузырей отделились, незамеченными проплыли в воздухе и лопнули. Ветер разносил чудовищно едкий запах, Давид прикрыл нос рукой, на секунду зажмурил глаза и оказался один на один со зловонием, беспомощно колотившимся сердцем, замершим от ужаса дыханием, и в голову к нему закралось странное подозрение. Он открыл глаза.

Мужчина лежал лицом вниз и не шевелился. От комбинезона ничего не осталось, он превратился в свет и тепло, да еще черный дым, который, поднимаясь вверх, постепенно рассеивался, пока не исчез совсем. Шарик улетел так далеко, что виднелось лишь цветное пятнышко. В нескольких местах жидкость еще горела, но вот уже и ее потушили, и дышать стало легче. Давид повернулся и скрылся за углом.

Солнце клонилось к западу. Все приняло свой прежний вид, совсем будничный, словно ничего не произошло. С плакатов смотрели одинаковые люди с одинаковыми лицами, расплывшимися в дежурных улыбках и возомнившими, будто он, Давид, не замечает их слежки. «Это еще ничего не значит, — тихо сказал он самому себе, — ничегошеньки, совсем ничего!» Еще раз свернул и подошел к своему дому. Около двери кто-то стоял.

— Где тебя носило?

— Ты… давно ждешь? — спросил Давид в ответ, стараясь скрыть раздражение. В эту страшную секунду он ее не узнал. Катя тяжело дышала, ее волосы растрепались, лицо было красное, даже краснее обычного; похоже, она бежала. Девушка бросила сигарету.

— Да уж порядочно. Ну и видок. Что-то случилось?

Он пожал плечами:

— Нет! Нет, а что? Пройдемся?

Рядом с ними тянулась бесконечная стена домов, которую сменили их собственные отражения в витринах. Отражения узколицей брюнетки, прогуливающейся с упитанным господином на фоне радиоприемников, журналов, обуви и снова на фоне радиоприемников. Издалека долетали завывания пожарных сирен.

— Ты мне не веришь?

— Верю, что ты думаешь, будто сделал открытие, — ответила она.

Он усмехнулся:

— Э-э, как загнула.

— А не может ли быть, что это только тебе все кажется правильным, а на самом деле какая-нибудь ошибка…

— Нет, — отрезал Давид.

Они замолчали. Крыши отсвечивали красным, солнце уже готовилось закатиться.

— Речь идет о времени?

— Не совсем. О его направлении. Понимаешь, прежде всегда что-то упускали. Упускали самое главное.

На волне вечерней зари показалась одинокая ворона: отлетела в сторонку, каркнула и устроилась на перекладине телеантенны.

— Хочешь, пойдем туда?

Катя проследила за его взглядом и увидела, что они стояли перед кинотеатром. На афишах позировали всякие знаменитости. Предложение ошарашило девушку, и она согласилась.

Фильм был о бандитах, перебивших друг друга; в полупустом зале пахло маслом и попкорном. Главный герой бежал по улице, а потом скрылся в подъезде какого-то дома; один тип гнался за ним, так как он обладал тем, чем не следовало обладать, или знал то, чего не следовало знать. В момент их стычки улица почти опустела. Лица, показанные крупным планом, разрослись до нескольких метров. Давид зажмурился. Снова почувствовал запах гари, а может, это просто разыгралось воображение.

Охваченные вспышками света краски смешивались, расплывались, рассеивались по залу, прямиком устремляясь к нему, к Давиду. И вдруг, когда герой уже навел на врага свой серебристый пистолет, прищурил глаз и прицелился, вот-вот собираясь выстрелить, — и выстрел действительно раздался-таки, хлопок ураганом пронесся по рядам, — в эту секунду Давид почувствовал движение. Что-то подступало. Неуклонно приближалось к цели; и это было… Давид чуть не вскрикнул.

Когда они выходили из кино, уже смеркалось. Фонари и витрины, фары и освещенные окна отбрасывали на улицу желтоватый глянцевый свет. Между крышами выглядывало темное небо.

— Что случилось? — спросила Катя. — Что-нибудь болит?

Давид покосился на девушку, в какой-то момент он был почти готов раскрыть ей свои объятия и притянуть к себе; но потом стало ясно, что он не сделает этого: ни сейчас, ни позже, вообще никогда. Он отступил назад и бросил беспомощный взгляд на спутницу. За спиной послышалось бормотание; Давид с облегчением вздохнул: предлог показался вполне благовидным, и он позволил себе отвернуться.

На тротуаре, прислонившись к стене, сидел старик с длиннющей засаленной бородой и с бутылкой в руке. Опустившийся и грязный, он быстро шевелил губами, словно обращался к самому себе или к невидимому собеседнику. Потом поднес ко рту бутылку. Отпил, поставил в сторону, простонал и снова что-то забормотал. Давид отвел взгляд.

В луже поблескивало отражение самолета: его выдавало треугольное расположение огней. Давид вытянул ногу и носком ботинка слегка коснулся воды. Самолет увеличился, расплылся, а потом исчез. Давид запрокинул голову, думая найти его в небе. Но там его не оказалось. Как внимательно он ни всматривался, самолет оставался невидимым.

III

Гравий скрипел под ногами. Легкий туман повис в воздухе, окрашивая его в серый цвет. На небе одна за другой зажигались звезды. Давид опустился на скамейку в парке. Через некоторое время заметил, что рядом на покрытой лаком деревяшке спит стрекоза. Фонарь в мельчайших подробностях освещал изящную сеточку на ее неподвижных крыльях.

«Старая истина, — подумал Давид. — В природе нет пустоты. Старейшая истина. Ни одного шва, ни единой трещинки. На этом все зиждется. И это каждому известно.

Ну а если все же… Если они есть? Эти швы и трещинки, зияющие отверстия в ткани природы, если все же ткань дырявая? Мир выстроен по законам, без них мы затерялись бы в хаосе и во мраке…»

Теперь звезд прибавилось. Незаметно наступила ночь. Огни с земли и далекие-предалекие светила в небе сливались, умножаясь числом своим вдвое, на черном фасаде единственного в городе высотного здания.

«А если я нашел ошибку? Не случится ли, что меня… Не должен ли кто-нибудь меня…»

И с какой стати он тут рассиживал, почему не дома? Попрощавшись с Катей час назад или больше, он побрел куда глаза глядят, мимо освещенных витрин по центральной улице, где уже почти, а может, и совсем не пахло горючим, пока не оказался здесь, в парке. Давид часто захаживал сюда, разрабатывая свою теорию. Теперь она сложилась окончательно, он нашел решение, и, таким образом, теория перестала быть чем-то отвлеченным. Давида пробрал озноб. Он огляделся по сторонам. Маленький и неуютный парк не отличался особой чистотой, обычно здесь гуляли пенсионеры и горластые дети. Но в этот час здесь было пусто и почти красиво.