Ловушка Пандоры (СИ) - Кузнецов Стас

Лёха волок её по длинному коридору, идущему под наклоном в самый низ. Пахло краской и известью, где-то шел ремонт.

Он толкнул вторую, менее массивную дверь и впихнул Аню в помещение. На миг Аня оглохла и ослепла.

Зрение и звуки возвращались сегментарно. Сначала из света выплыла толпа с перекошенными лицами. Совсем молодые, не многим старше, а то и младше её самой, они окружили ее. Вскочив с паллетов, что, по всей видимости, служили зрительскими сидениями, люди со звериными лицами, возбужденно шевелили губами и размахивали руками. Потом появился звук. Вопли и свист, пробивающийся сквозь дикий звериный рев и жалобный собачий визг.

Аня всмотрелась в то, что так будоражило зрителей, и вздрогнула. На импровизированной арене, зарешеченной сеткой рабица, происходило нечто, что трудно было перенести, не разорвав душу. К приваренному посередине столбу приковали медведя и спустили на него свору бойцовых собак. Медведь боролся. Яростно. Отчаянно. На песчаной площадке валялись окровавленные тела изувеченных собак. Они корежились, подскуливая и судорожно хватая воздух. Уцелевшие, обезумевшие от страха псы, под дружное: «Атту» хозяев, продолжали рвать медведя. Медведь продолжал рвать собак.

— Идем! Чё опять встала-то?!

Аня отвела глаза от кровавого месива. Она была бы рада уйти и никогда не видеть этого зверства. Уйти куда угодно и как можно дальше. Но Лёха тащил её все ближе к арене. Запахло сырым мясом и кровью. Хотя Аня была приучена к этим «ароматам» еще на практике в морге, к горлу подступил ком.

Захотелось, чтобы все поскорей уже закончилось, как угодно, но разрешилось. Даже если исход значил оказаться в одной клетке с медведем и собаками, и ей придется разделить их участь. По телу поползла мелкая дрожь. Нет, к такому она была не готова.

Да, здесь же люди! Много людей! Она огляделась на орущую в экстазе толпу и поняла, что никто из них даже не подумает ей помочь.

Вот бы позвонить отцу, услышать еще хоть раз голос Вадика. Она спохватилась, что потеряла сумку. Как же она теперь без сумки будет? Если её съест медведь, то это больше не будет проблемой. Но если медведь есть не станет, то сумку нужно вернуть.

Аня завертела головой. Они подошли к кожаному дивану кислотно-желтого цвета, расположенному у самой арены. На нем вольготно сидело двое и курили кальяны. Один из них закинул длинные ноги прямо на сетку. Это был, конечно же, Лакунин. Из-под приподнятых штанин виднелись белоснежные носочки с клеймом какого-то лейбла. Лёха подтолкнул Аню к нему.

— Илюх, у нас гости! Застукал суку, когда она что-то вынюхивала!

— Я просто шла мимо! — возразила Аня, голос предательски дрогнул.

Илья нехотя отвел взгляд от арены и отстранено посмотрел на неё с Лёхой. Забулькал трубкой и пустил в их сторону дым.

— И? — нетерпеливо вздернул он брови.

— Я бы не прочь её проучить на сцене, — гаденько улыбнулся Лёха. — Чтобы не совала нос, куда не следует!

— Скучно, — смерив Аню взглядом рептилии, бросил Илья.

— Я сделаю нескучно! Ты же меня знаешь. Как в тот раз было… Всем понравилось!

В сетку, в то место, где Илья пригрел свои чистенькие ноги, ударилось изуродованное тело собаки. Аня вскрикнула. Лёха, громко сглотнув, сделал пару шагов назад. Это была овчарка. В детстве Аня под впечатлением от сериала «Комиссар Рекс», мечтала о друге из этой породы. На белые носки Ильи брызнуло пару капель крови. Илья не шелохнулся, продолжая курить, как ни в чем не бывало.

«Психопат!» — утвердилась в своих догадках Аня.

— Медведя догрызают. Обожди, — вставая, кивнул Илья и достал пистолет. — Сиди и смотри за ней. Тронешь мой кальян — убью.

Лёха нервно хихикнул. Толкнул Аню на диван, сел рядом и принялся громко дышать ей в ухо. Но Аня этого не замечала, потому что на арене умирал медведь. Ревел и умирал. Ревел протяжной болью, тоской и укором всем присутствующим.

Аня закрыла голову руками и, уткнувшись взглядом в засыпанный песком пол, стала ковырять его носком ботинка. Пытаясь хоть как-то отгородиться от этого кошмара, но кошмар лез в неё.

Раздался выстрел. Аня вздрогнула. Рев затих. В уши забивался лишь собачий визг и скулёж. Но и они умолкли в грохоте выстрелов.

Аня с облегчением бросила взгляд за сетку. Там стоял Илья и еще один парень с ружьем. Илья отдал парню пистолет. Тот вышел с арены. Нажал на рычаг. Рабица с грохотом схлопнулась вниз, подняв вверх облако пыли. Между зрителями и Ильей больше не было преград.

Илья взял рупор и, выдержав паузу до полной тишины, обратился к толпе.

— Был в истории один человек, который пытался изменить мир, обратившись к публике с речью: «У меня есть мечта…» — уверенно начал он. — Но у меня никакой мечты нет. И у вас тоже нет мечты. Мы не мечтаем!

Пауза. Толпа выжидающе затаилась.

— Мы не мечтаем! — заорал Илья. — Мы деятели! У нас есть только цели и наше дело!

Толпа одобрительно загудела.

— Русского медведя уже давно порвали в клочья американские стаффорды и пит-були, английские бульдоги и мастифы. Медведь давно стал пугалом! — говорил Илья, с презрением попинывая мертвую тушу.

— И мы сожрем это грёбаное пугало! Каждый из вас сегодня возьмет его силу себе! И уничтожит к чёрту этот сукин мир!

Толпа одобрительно заорала:

— К чёрту этот сукин мир!

На арену вернулся парень с подкреплением в виде пяти накаченных тел. Они взялись за медведя и, с трудом погрузив его тушу на подвезенную телегу, потащили прочь.

— Запомните, они боятся, — Илья понизил голос до доверительного шепота и вновь поднял до проникновенного надрыва лозунгов. — Власть боится нас! Боится своих детей! Потому что мы молоды и свободны! Нам нечего терять! Они нам ничего не дали! У нас ничего нет! Мы сами себе господа и возьмем все, что нам причитается, сами! Мы ничего никому не должны! Мы идём! Мы идём и сметём к чёрту их прогнившую систему!

— Сметем прогнившую систему! — забазлали с паллетов.

Илья пнул лежащую рядом собаку.

— Мы избранные! Мы революционеры, а «революционер знает только одну науку, науку разрушения»![1]

— Разрушения!

Собака, которую пнул Илья, медленно поднялась. С клыков стекала красная пена. Взгляд налитых кровью глаз выражал абсолютное безумие. Израненное животное растерялось лишь на мгновение, завидев рядом двигающееся тело, собака кинулась.

Аня вскрикнула, соскочив с дивана, но Лёха с силой дернул её за руку, вынуждая сесть обратно.

Илья чудом успел среагировать. Собака прыгнула, метя ему в глотку. Он бросил рупор и выставил согнутую в локте руку, защищая уязвимое место. Зубы бойцовского пса мертвой хваткой сомкнулись на предплечье. Илья свободной рукой, будто обнял собаку и, сделав плавное движение, свернул ей голову.

Толпа пришла в неописуемый восторг. Затопали, завопили в бешеном экстазе, все больше напоминая стадо диких зверей.

Илья швырнул труп на песок. Поднял брошенный рупор и продолжил:

— «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других»! [2]

Скинул с руки толстовку и продемонстрировал толпе рану от укуса.

У Ани перехватило дыхание, собака разорвала руку до самой кости. Илья должен был уже потерять сознание от болевого шока.

— «Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»![3]

— Революционного дела!!! — неистово вторила ему толпа.

Почувствовав напряженное внимание Ани, Илья уставился на неё холодным немигающим взглядом. Аню всасывало в черную дыру его глаз. Но любопытство было сильнее страха, а может, именно страх подстегивал любопытство. Аня пыталась отыскать в Илье хоть какие-то признаки боли, которую он превозмогал. Но ни лицо, ни глаза не выражали ничего, кроме всепоглощающей пустоты.

— «Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции»![4]

— Успех революции!