Атаман из будущего. Огнем и мечом - Анатолий Спесивцев

Аркадий потом поинтересовался у Свитки, как прошла операция по устранению врага. Выяснилось, что охранять-то митрополита охраняли, да не от пластунов. Те легко пробрались на территорию монастыря и залезли в окошко, не прикрытое ни ставнями, ни решёткой. Могила, сильно переволновавшийся в этот день, принял для успокоения внутрь не одну чарку любимого вина и вторжения не заметил. Его придушили подушкой и повесили на крюке в стене, предварительно облив вином. Стоявший за дверью здоровяк-монах ничего не услышал, поэтому и в самом монастыре подумали, прежде всего, о самоубийстве владыки. Хотя слухи об убийстве не поползти не могли.

Повесился – значит, повесился. И точка! Собаке собачья смерть.

Истинный митрополит, Исайя Копинский, уже спешил из монастыря занять своё законное место, на которое его благословил иерусалимский патриарх.

Можно было не сомневаться, что достойный иерарх церкви будет прислушиваться в своей повседневной деятельности к советам гетмана

Хмельницкого. И он расстарался. Уже через несколько дней в архиве покойника нашли письма, свидетельствовавшие о его намерении перевести в униатство все приходы, ему подчиняющиеся. Разразился грандиозный скандал, нескольких уличённых в соучастии таким планам епископов и других иерархов схватили и повесили, труп бывшего митрополита вырыли и таскали по Киеву, утопив в конце концов в помойной яме. Исайя под шумок произвёл чистку рядов, убрав в монастыри простыми монахами всех сомнительных иерархов.

Переговоры о сдаче городов окружившим их казакам шли тяжелей, чем предполагалось, и несравненно медленнее желаний попаданца. Он походил день по городу – в этом веке его без напряга можно было обойти или посетить в нём все потенциально туристические места. Однако даже выстроенный Ярославом Мудрым – на редкость, кстати, неприятной личностью – собор святой Софии его не впечатлил. Он показался попаданцу куда менее эффектным, чем в двадцать первом веке. Разве что куда более заметные развалины Десятинной церкви порадовали. Глядя на ЭТИ развалины, вполне можно было представить, как должно выглядеть здание в целом.

Возможно, скепсис навеянный городом семнадцатого века у Аркадия происходил не столько от его малой величины и затрапезного вида, сколько от состояния собственной нервной системы. Хреново ему было, появились боли в сердце, всё вокруг выглядело серым и неярким даже под жарким июльским солнцем. Вечером за ужином Хмельницкий заметил смурной вид попаданца и, поговорив с ним несколько минут, послал его.

Качественно послал, аж на восемь дней. К одной весёлой шляхтянке нетяжёлого поведения. Оказывается, Аркадий и не заметил, что привлёк внимание нескольких представительниц прекрасного пола.

Вот к одной из заметивших молодого (попаданец по-прежнему, несмотря на пробившуюся в бороде и шевелюре седину, выглядел лет на десять моложе своих здешних ровесников), рослого и широкоплечего, а главное – ужжжасно таинственного атамана (главного оружейничего называть атаманом могла только прекрасная и легкомысленная особа, хотя по влиянию в казацком обществе Аркадий превосходил большинство его членов). Естественно, знакомые атаманы были расспрошены о человеке, сгубившем своим разоблачением (кто б мог подумать!) самого Могилу.

Рассказы были разными, версий о подвигах и похождениях Москаля-чародея ходило много, но для нетренированных Голливудом умов они были одинаково завлекательными.

Аркадий завис у прекрасной Марии больше чем на неделю. Ни единого часа за это время он не был трезв, но и ни разу не допивался до отключки. Кто б ему позволил тупо нажираться? От него требовалось совсем другое. И не только постельные подвиги. Уже в начале знакомства он рассказал, с красочными подробностями, несколько романтичных историй, и пригожая панна стала требовать всё новых и новых рассказов о прекрасной любви. Попаданец вспоминал виденные фильмы и прочитанные книги и вываливал на неё запрашиваемое. Благо и фильмов видел много, и книг читал немало. А Мария даже с "Ромео и Джульеттой" или "Отелло" знакома не была. Если бы не регулярно частые отвлечения на амур-тужур, охрип бы.

К концу пребывания в поместье прекрасной панны Аркадий подустал, заметно сбросил вес (это при обильном питании!) и начал скучать. По делам мужским и важным, по друзьям верным… сколько можно барахтаться в постели (впрочем, не только в постели, читанная в своё время камасутра помогла разнообразить времяпровождение), пить и жрать да болтать о пустяках? Мировые проблемы Марию не интересовали в принципе.

А попаданцу глубоко по сараю были её ссоры с соседками. Любовь в их общении не предусматривалась.

Поэтому посланца из Киева, привёзшего известие, что вернулись послы, казаки-евреи, ездившие на переговоры с еврейскими общинами

Стамбула, и начали в Киев свозить авторитетных раввинов из сдавшихся казакам местечек, Аркадий встретил с облегчением и радостью.

Распрощался с гостеприимной панной и снабжённый питанием на дорогу (от выпивки решительно отказался) он поскакал с гонцом и десятком казаков его сопровождавших в "Мать городов Русских". Началось великое выселение евреев с русских земель, принадлежавших ранее Польше, операция задуманная именно попаданцем. Доверить её воплощение кому-либо он не считал возможным.

"Забавно, город с безусловно мужским именем, воинственным, воинским, почему-то назван матерью, а не отцом. Интересно, забыл уже, кто же первым ляпнул эту глупость? Татищев, Карамзин или ещё кто раньше них? Теперь уже и не узнаешь, залезть в сеть и посмотреть нужную информацию… увы, не суждено".

Ответ из Царьграда от представителей еврейских общин донские иудеи привезли положительный. Как и ожидалось. Вопреки разразившейся в стране гражданской войне, большим потерям от казацкого грабежа и пожара после него, положение евреев в столице существенно упрочилось. Они, сразу от двух претендентов на трон, получили разрешение на ремонт синагог, заблокированный с прошлого века. Запрет на ремонт христианских храмов на западе султаната при этом остался в силе. На востоке произошло всё ровно с точностью до наоборот, деньги Ахмеду Халебскому давали армяне, они и получили право на ремонт церквей. Армянских, разумеется, проблемы греков и болгар их не интересовали.

Из четырёх еврейских общин серьёзные переговоры о приёме единоверцев из земель русских Речи Посполитой провести смогли только две. Одна была изначально слаба и малочисленно, да и от пожара пострадала, вторая получила страшный удар, сократившись втрое именно из-за казацкого набега. Зато левантийская и сефардская общины Стамбула от бед, обрушившихся на страну пребывания, только усилились.

Поверхностный грабёж, которому подвергли их дома, стал для них мелкой неприятностью. Носить дорогие одежды и украшения, им было запрещено законодательно. Нечего особо было грабить и в их домах. У настоящих финансистов деньги работают. А боровшимся за власть группировкам нужны были средства. Их-то, в счёт нового чрезвычайного налога евреи и османским воякам дали.

Заплатив авансом за половину халифата аварсу (чрезвычайный налог на военные нужды, ставший ежегодным, выражался в различных формах: в строительстве крепостей, рытье траншей, заготовке продуктов вдоль дороги, по которой проследует армия, в уплате денежных сборов…), ростовщики рассчитывали десятикратно его возместить, взимая его с райя султаната. Они ошиблись не менее грубо, чем уничтожаемые в тот момент по всем русинским землям арендаторы, но пока об этом ещё не знали.

Чувствовали себя влиятельными и богатыми.

Уровень солидарности евреев уже тогда был достаточно высок, правильно на это рассчитывал Аркадий. Но новым проблемам в Стамбуле никто не обрадовался. Рассказам же об опасности проживания многочисленной еврейской общины в столице страны, раздираемой войной за трон, не сразу и поверили. Помогли венецианцы. Тамошние евреи прислали весточку стамбульским, что война Венеции с Оттоманской империей предрешена, отряды наёмников для похода уже набираются. Правда, сообщить, куда они направят свой удар, не смогли – сами не знали.

Идея переселить в Палестину не только беженцев из Польши, но и свою еврейскую бедноту, коей в столице было куда больше, чем евреев состоятельных, сначала вызвала отторжение, но мысль эта в головы местных переговорщиков запала. О расселении перенаселённого Стамбула мечтал не один султан, даже после гибели в огне огромного числа людей их в городе оставалось слишком много, и число росло стремительно. Очень уж неспокойно было в государстве, многие надеялись найти безопасность в столице. Выселив своих бедняков, можно было заработать бонус у властей.

Через несколько дней всё чуть не сорвалось. Еврей, потерявший в пожаре всех родных, огромный, очень сильный физически кожевник набросился на казаков-иудеев с ножом. Прослышав о визите казаков, пусть они были иудеями, он явился мстить. Выглядел он страшно. С безумным взглядом, всколоченной бородой и не очищенной от сажи одеждой. Весил и имел сил он как бы не больше, чем они оба вместе, но бедолага не учёл, что напал на воинов. Не получилось даже схватки, они мгновенно расступились, сшибли гиганта на землю и оглушили. Партнёры по переговорам смогли увидеть воочию мгновенное превращение внешне безобидных и не в коем разе не грозных по виду людей в хищников.