Незримые - Рой Якобсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Ханс Баррёй не в силах избавиться от тревоги – она возникает, когда он смотрит на дочь или оглядывает остров и замечает, что все изменилось. В любое время суток, бодрствуя, он знает, где находятся животные, все до единого, потому что здесь и орлы летают, и склоны крутые, а теперь Ханс то и дело выпрямляется и высматривает коня, потом вспоминает, что коня нет, и строит дальше.
Это повторяется.
Ханс удивляется силе привычки и раздумывает, не сожалеет ли он о том, что убил коня, а небо наполняется движениями, это первый шторм, и он в любую секунду может разрушить их постройку.
Приходится начинать все заново.
После того как шторм забрал и следующую постройку, Ханс Баррёй стал читать Библию. Он берет ее с собой на Лофотены и листает, когда не выходит в море и по праздникам. Когда в апреле их шхуна с поднятым флагом – так те, кто стоит на берегу и ждет, поймут, что и на этот раз возвращаются все, целыми и невредимыми, – подходит к острову, Ханс видит то, что считает хорошим знамением: стропила новой постройки на скале по-прежнему целы, совершенно такие же, какими он оставил их четырьмя месяцами ранее, во мраке зимы, разве что посерели чуть-чуть. А в трюме Ханс привез штабель шифера, которым вскоре будет крыть крышу. Он не хочет делать необоснованных выводов лишь из-за того, что это хрупкое сооружение пережило зиму, однако его переполняет чувство великого облегчения, а вдобавок на пристани стоит его дочь – она держит за руку маленького мальчика, показывает на флаг на мачте и что-то говорит малышу на ухо. Ханс видит ее привычную улыбку, и сердце его тает, хоть Ингрид и не сын. Ханс привез с Лофотен подарки, в прошлом-то году он вернулся без них, он тогда накупил инструменты и материалы для нового окна, зато этой зимой в голове у него бродят иные мысли.
Мартин тоже не остался без подарка – ему Ханс вручил бритву с рукояткой из слоновой кости. Остальным достались сахар и отрезы на платья, а Ингрид он подарил музыкальную шкатулку и книжку под названием «Самаритянин и осел». Ларс остался без подарков.
Еще он подарил Ингрид зеркальце. Она в третий раз видит свое отражение в зеркале. Впервые это случилось в прошлом году на Хавстейне. А в другой раз Ингрид вернулась из школы и отказывалась от еды, потому что перед глазами у нее плясала красная точка, и мать разрешила ей поиграть со своим зеркальцем, Мария держала его в сундуке и никогда не доставала.
Теперь же Ингрид может смотреться в зеркало, сколько угодно.
Она ставит зеркальце перед Ларсом, но его оно не занимает. Ингрид держит зеркальце перед кошкой и дедушкой, и отец показывает ей, что, когда она пишет, сидя перед зеркалом, правая рука делается левой, а буквы невозможно прочесть, зеркало отражает ее противоположность, словно можно быть другим, оставаясь собой.
Ингрид поднимается наверх и прячет зеркальце в сундук у себя в комнате.
Сундук есть у каждой женщины, он достается им намного раньше, чем стул. На крышке сундука Ингрид выгравировано имя – Петрине, и год. Петрине была бабкой Ханса по материнской линии. Однако заботится о том, чтобы в сундуке лежало то, что полагается, Мария. Когда там что-нибудь не так, она, бывает, убирает какие-то вещи.
Это тебе без надобности, – говорит она, например, про какой-нибудь платок, или чашку, или скатерть, и дает Ингрид что-нибудь из своего собственного сундука. Когда-нибудь он тоже достанется Ингрид. Поэтому непонятно, надо ли вообще перекладывать что-либо из сундука в сундук. Но именно так все и происходит. Это вопрос времени и возраста, вопрос двух семей, которые превращаются в одну. В сундуке Ингрид все так, как надо, в этом они с Марией почти согласны.
Когда Ханс с Марией обходят остров и Ханс снова видит его весь, он не говорит о том, что зимой постоянно думал о коне, однако признается, что, кажется, стал набожнее. Он также говорит, что дома хорошо, у них для такого чувства даже особое слово появилось – домолюбивый. Для мужчины это чувство – не всегда хороший признак, поэтому Мария говорит, что Ханс не сильно и набожнее стал, и не более домолюбивым, чем обычно, просто постарел, вон и виски поседели.
Его охватывает удивительное облегчение, оно ни с чем не связано, и Ханс замечает, что у Марии тоже появились седые волосы. Но когда они вдвоем уже подходят к дому, Ханс снова замечает, что чего-то не хватает, какого-то животного, коня.
Ханс останавливается и спрашивает, сколько этой весной народилось ягнят, и слушает, как Мария подсчитывает и показывает их. Он бродит среди ягнят, считает их, вслушивается в имена, которые им дали, и знает, что здесь ничто больше не будет так, как прежде. Год прошел, этот год не вернешь, и если сейчас спросить Марию, как обстоят дела с Ингрид, ответ ее прозвучит так же, как всегда, словно собственные глаза обманывают Ханса.
Глава 27
Ларсу было не больше семи месяцев, когда он, уцепившись за петли сплетенной Барбру сети, встал, но, пошатнувшись, повалился навзничь на пол и ударился головой. А потом еще раз. Спустя неделю он, стоя посреди кухни и держась за тресковую сеть, осматривался вокруг. Ларс обожал стоять.
На улице, чтобы ему было проще стоять, Ингрид подгребала к его ногам снег, и Ларс стоял и размахивал руками. Волосы у него были светлые, почти желтые, словно масло, а глаза карие и щеки круглые и румяные. Ему было месяцев восемь, не больше, когда он научился безо всякой помощи вставать посреди кухни, шагать, падать и снова подниматься на ноги, стоять и приносить что-нибудь из чулана, потому что хоть он и говорил мало, зато понимал все, что ему говорят, и знал разницу между чашкой, ложкой и жестяной коробочкой. Когда сошел снег, Ларс ходил из дома до хлева и до самого дальнего торфяного штабеля. В марте началась гололедица. Полил дождь, потом ударили заморозки и гололедица ухудшилась, остров покрылся ледяной шапкой, ходить пришлось с кошками на
