Рыжий: спасти СССР - Валерий Александрович Гуров

Я снял очки и показал свой бланш.

— Ужас… Вы еще и деретесь? А с виду воспитанный, — не совсем правильно расценила мои слова и вид завуч.

— Смею предположить, многоуважаемая Мариам Ашотовна, что если бы не я, сегодня прогремело бы училище во всех сводках, и здесь милиция временно поселилась бы, — деловито сообщил я.

Завуч несколько растерялась. Она-то с первого дня явно хотела взять в оборот молодого специалиста, чтобы показать, кто в доме хозяин. А тут, вроде бы как, напротив, еще и поощрять нужно.

А вот я этот момент терять не стал.

— Могу ли я вас спросить, Марьям Ашотовна, почему со вчера возле учебного заведения была такая грязь? Некому убрать? — решил и я пойти в атаку.

Контратака удалась.

— Дворник Петрович запил… Заболел… — растерянно сказала завуч, а потом встрепенулась и решила продолжать свои боевые действия. — С чего это вам я должна что-то объяснять? Это вы, молодой человек, мне должны.

— Кому я должен, всем прощаю! Если у вас есть претензии к моей работе, мы могли бы обсудить это в вашем кабинете — или в кабинете директора, — деловым тоном сказал я.

— Для того, чтобы обсуждать вашу работу, нужно что хоть что-то сделать, — сквозь зубы прошипела завуч.

Это я уже пропустил мимо ушей. Пусть себе шипит! Поймёт ещё, какие ценные кадры обрела.

Поле боя осталось за мной, если учитывать, что завучиха быстренько ретировалась под предлогом каких-то неотложных дел,. Нужно ли было вовсе начинать этот спор? А что ещё делать? Тут либо покорнейшим образом, потупив глаза, пойти писать объяснительную, либо уж направиться жаловаться к директору. Нет, оба варианта отметаю категорически. Я сторонник того, что всегда нужно за себя постоять, а если для этого необходимо с кем-то поругаться, то нужно и это сделать. Скорее всего, по здравом размышлении оппонент поймёт мою правоту. А если нет… По крайней мере, можно жить в согласии со своей совестью и самоуважением.

Вероятно, подобная тактика не подходит тем, кто хочет мирно сосуществовать в коллективе, просто отбывая свои рабочие часы. Для меня подобный подход к работе неприемлем. Если бы я хотел протирать штаны, то путь был готов — только склонись перед председателем парткома института, и сейчас бы я чаёвничал, причем лучшим индийским чаем, в одной из лабораторий ЛИЭИ. Более того, пусть я и в молодом теле, и некоторым образом гормоны действуют на моё сознание, но со склона прожитых лет в первой жизни у меня есть некоторые специфичные пристрастия. Мне вполне понравилась Марьям Ашотовна. Она же для меня — словно девочка. Такая вот, кругленькая, с пышной грудью и южным пушком, но девочка.

Возможно, завуч действительно пробует работать, как-то наладить систему, но… Нет, театр начинается с вешалки, а ПТУ — с дворика. И с дворника.. Петрович в запой ушёл? Действительно, уважительная причина. Ну так организуй работу, вплоть до того, что самих работников выведи во двор и заставь убраться. В следующий раз ни преподаватель, ни мастер производственного обучения не пройдут мимо ситуации, когда учащийся вознамерится добавить мусора в общую картину бесхозяйственности.

— Настя, да что ты такое говоришь? В магазины, что ли, не ходишь? Да погляди вокруг, как всё убого! Какое светлое будущее, если это будущее — черное? — разрывался мужской голос.

— Не говори так! — звонкий женский голосок дал петуха, и девушка закашлялась.

— Ну да ладно. Насть, зачем мы опять с тобой…

Я не стал дослушивать радиоспектакль. Во-первых, я не давал на радиостанцию заявку на такое удовольствие, во-вторых, это просто некрасиво.

— Да… То есть… Сейчас, — прозвучало несвязное за дверью, когда я постучал.

Пришлось подождать еще с минуту, пока мне разрешили войти. Вообще говоря, я мог это сделать и раньше. По этикету в рабочие кабинеты можно и не стучать. На работе нужно работать, а не… А чем это они там занимались?

— Здравствуйте, товарищи! — сказал я, когда вошел и увидел двоих: мужика, может, только на пару-тройку лет старше меня нынешнего, и девушку, как бы и не ровесницу, но скорее всего, тоже чуть старше меня.

Они сидели в разных углах большого кабинета. Ленинская комната не была изначально спроектирована, как отдельное помещение — её переоборудовали из простой учебной аудитории, сравнительно большой. Так что выглядело это нелепо — ОН сидел в одном углу, под деревом лимона, в окружении бюстов Ленина и Маркса, а ОНА — в другом конце помещения, метрах в пятнадцати, под портретом Леонида Ильича.

Но зато вполне можно догадаться, почему.

Тем более, девушка немного покраснела. Милая такая девица. Стройная, темненькая, но с яркими голубыми глазами. Одета секретарь первички, Анастасия Андреевна Смолян, была неказисто, строго, хотя такой красотке впору было бы примерять что-то менее мешковатое и серое, чем ее длинная юбка и строгий пиджак. Ну, опытный мужской взгляд всяко рассмотрит нужное, даже если «нужное» тщательно скрывать под деловыми балахонами.

А вот ОН… Не знаю, и кто таков, но был одет совершенно иначе. Брюки из вельвета цвета кирпича, расклешенные, кроссовки, явно производства не Лидской обувной фабрики, или молдавские «Флора». Так что передо мной… Будто бы я же, только до переноса сознания. Есть у меня и кроссовки, и вельветовые брюки, даже в клеш, но темно-синие. Неужели я встретил, так сказать, идеологического близнеца из зазеркалья, да тут, в ПТУ.

— Ну… Прикид годный, — пока я оценивал мужика, он тоже явно рассмотрел мою одежду. — И фарца, и все так по-советски, сдержанно.

— Индпошив, с фарцой дел не имею, — с металлом в голосе, чтобы сразу дать понять, что мы с ним не на одной волне, сказал я. — Меня зовут Чубайсов Анатолий Аркадьевич. Я новый сотрудник.

Как же я ненавижу свою фамилию! Может, мне сменить ее? А еще имя, внешность?.. Ну нет, будем играть теми картами, что сданы — и их сделаем козырными.

— Анастасия Андреевна Смолян, секретарь первичной комсомольской организации училища, — пропела звонко девушка.

Как она, такая хрупкая, да с нежным голосом, попала в секретари? Тут, как мне кажется, нужно стальные нервы, уж тем более в бурсе. Хотя если ее приодеть, то учащиеся станут более охотно ходить на собрания.

— Товарищ, не могли бы вы нас оставить? — строго сказал я моднику.

— Да, брось, чувак… Я Жека. Я же своих чую