Смерть на горячем ветру - Дуглас Уорнер

Его исповедь пришла в письме, адресованном Джону Холту, написанном в Дувре и отправленном ночью.

«Я покидаю Англию, — писал он. — Я не вернусь. Не выдержу всеобщего позора, который окружит мое имя, когда откроется правда.

Действуя по прямому указанию моего министра, сэра Гая Рэйнхэма, я изъял секретную информацию, содержавшуюся в теории Колстона, и прочел доклад о ней в «сокращенном» виде. Прошу верить мне, когда я говорю, что не хотел подрывать репутацию Колстона. Я не сейсмолог, но я не думал, что он доказал свою теорию. Это было слишком фантастично, а секретная информация, будь она разглашена, была бы бомбой страшной силы.

Прошу также поверить, что я ничего не знал об Арминстере, пока все не было уже позади. Июль и август того года я провел за границей, присутствуя на испытаниях оружия на полигоне Вумера, в Австралии.

Арминстер потряс меня. Когда я вернулся, я сопоставил факты с данными Колстона и увидел, что они сходятся. Во-первых, «инкубационный период» повышенной дневной и ночной температуры, длящийся тридцать пять дней, за которым следует короткий, но резкий спад температуры. Это начинается вторая фаза, которую Колстон назвал «вариабельной», потому что она может длиться от пары часов до нескольких дней. В течение этого периода температура опять поднимается. Последняя фаза характеризуется необычным, горячим, сухим ветром с юга, дующим ровно десять часов.

С этими фактами в руках я отправился к сэру Гаю Рэйнхэму, который к тому времени уже был министром внутренних дел. Он отказался что-либо предпринимать. Я был беспомощен. Как оригинал, так и урезанные копии были уничтожены — я думаю, лично сэром Гаем. По памяти я не мог воссоздать теорию. За разглашение секретной информации мне грозил трибунал.

Теперь я понимаю, что мне не хватило храбрости. Я должен был пойти к профессору Ятсу и во всем признаться. Я должен был рассказать ему все, что я мог возомнить, чтобы над этой проблемой смогли работать ученые. Я этого не сделал, и теперь на очереди Лондон.

Вы можете использовать это письмо, как сочтете нужным. Я изменю имя, попробую прожить наедине с собой. Мне будет легче, если вы успеете получить письмо, когда еще можно будет спасти людей».

«Еще бы, он послал письмо экспрессом, или, того лучше, поездом», — возмущенно подумал я. Но я был удовлетворен.

— Это добьет мерзавца! — сказал я Холту.

Я грелся в преждевременных лучах, когда все опять осложнилось. Маргарет позвонила и сообщила дрожащим от волнения голосом:

— Немедленно поднимайся, Иэн. Он хочет видеть тебя наедине. Он нашел в теории Колстона что-то такое, что его жутко расстроило.

«Бог ты мой, что там еще?» — подумал я. Маргарет и Уолли встретили меня у дверей квартиры. Я обеспокоенно посмотрел на их лица. Уолли покачал головой.

— Он мне ничего не сказал, Иэн. Он вообще не стал пользоваться моей помощью.

— Он в твоем домашнем кабинете, — добавила Маргарет. — Мы тебя будем ждать внизу, в официальном кабинете.

Мы разошлись.

С Уайтом произошла пугающая перемена. Он сидел за моим столом, перед ним были разбросаны бумаги. Пять листков покрыты его аккуратным разборчивым почерком. Исчез заносчивый индюк, так же как и боевой петух.

— Вы хотели меня видеть?

— Мы одни? — не поворачивая головы, печально спросил Уайт.

— Одни.

— Тогда я могу вам сообщить, что я обнаружил. — Он говорил ровным, бесстрастным, мертвым голосом. — Роберт Колстон не может предсказывать естественные землетрясения, мистер Кэртис. Землетрясения могут происходить так же неожиданно, как если бы Колстона никогда не существовало.

Я почувствовал резь в желудке.

— Но это невозможно! — воскликнул я. — А как же Арминстер?

— Арминстер не был естественным бедствием. Так же, как не будет им землетрясение, которое разрушит Лондон этим вечером.

Даже ради спасения своей жизни я не мог бы проследить ход его мысли и потому схватился за единственный ясный в нем момент.

— Но если в Лондоне должно произойти землетрясение.

— То оно не будет естественным бедствием, — повторил он. — Оно было подготовлено руками человека.

Глава шестнадцатая

Шлепнувшись на стул, я уменьшил давление на ноги, но не на свои куриные мозги. Я не понимал, почему эта информация вызвала в нем такую перемену, и меня это совсем не трогало. Любой был бы по горло занят, если бы на нем висели три миллиона человеческих жизней. К тому же информация, хоть и интригующая, казалось, не имела отношения к основной проблеме.

— Черт возьми, какое значение для лондонца, погребенного под руинами собственного дома, будет иметь то, что своей гибелью он обязан деятельности человека, а не бога? — раздраженно спросил я.

— Никакого, — ответил Уайт тем же безжизненным голосом. — Но знание этого не может не повлиять на ваш подход к властям.

— Не вижу, каким образом, — возразил я. — К тому же я не понимаю, как в это дело влез человек.

— Я все здесь написал в форме реферата, — апатично сказал Уайт. — Эти землетрясения являются цепной реакцией, вызванной результатами подземных испытаний атомных бомб. Вот что происходит вкратце: в результате как самих взрывов, так и радиоактивности, что в деталях описывает Колстон и чем я не буду вас утруждать, потому что вы из этого ни единого слова не поймете, происходит размягчение земли, аналогичное разложению трупа. Когда процесс достигает определенной стадии, а также когда наличествуют особые условия, эта размягченная земля проваливается под весом верхних слоев, вызывая, таким образом, конвульсивное сотрясение, похожее на землетрясение.

— И это может происходить за многие тысячи километров от места самих взрывов?

— В этом-то все и дело. Из теории неясно, как и почему это происходит — в этой и других областях открытия еще придется провести массу исследований, — но я полагаю, что разрушительная сила, как обычно в таких случаях, избирает путь наименьшего сопротивления. Таким образом, одна область может пострадать, а другую это минует.

— Не знаю, почему я так удивлен, — грустно продолжал он, — и, прямо скажем, шокирован. Для узкой группы физиков, работавшей над этими проблемами, это не явится полной неожиданностью. Естественно, в печати мало что появлялось, но несколько неприсоединившихся стран провели недавно конференцию, обсудившую последствия ядерного оружия. Как выяснилось, в Соединенных Штатах наблюдалось загадочное явление, которое, если проследить его истоки, уходит корнями в последствия ядерных взрывов. Зная это и другое, о чем я не могу говорить, я не мог считать себя неподготовленным. И все же я шокирован и взволнован, по-видимому, сверх ваших ожиданий.

Я молчал.

— Я думаю, мистер Кэртис, это связано с тем, что у меня есть совесть. Меня уже давно мучили проблемы, связанные с «производством» ученых знаний на благо человечества. Особенно мое беспокойство возросло в последние годы. Младенцы-уроды; отравленные растения, животные и люди; фабрики, производящие все новые и новые виды химического и биологического оружия — все это тяжелым грузом давило на меня. Должен ли ученый воздерживаться от новых открытий? Должен ли он принять на себя большую политическую ответственность? И если да, то как? Поле действий обширно и небезопасно. Оно затрагивает щекотливые стороны национальных, международных и коммерческих интересов. А ученые совершенно непривычны к кабинетным интригам. Мы имеем дело с истиной, а не с увертками. — Он покачал головой. — А теперь — это. Теперь мы уже больше не можем доверять земле, по которой ходим. Источником страха и беспокойства становится неделя жары. Единственный луч света на эту темную картину бросает открытие Колстона. Он, по крайней мере, дал нам ключ к проблеме.

Судя по голосу, эта идея его воодушевила.

— Это был великий человек, мистер Кэртис. Явление, описанное им, замечали и другие ученые. Но потребовался человек его таланта, чтобы связать причину и следствие, и человек его силы воли и упорства, чтобы за свой счет работать в течение десяти лет и доказать свою правоту. Мы не можем вернуть его к жизни, мистер Кэртис, но мы можем и должны воздать ему должное. Его надо похоронить в Вестминстерском аббатстве.

— Боюсь, что его могила будет находиться не в столь освященном месте, — сухо заметил я. — Позвольте, я возьму реферат?

Он сложил листки бумаги.

— Не могли бы вы проставить свои инициалы на всех страницах и расписаться на последней? — попросил я, глядя в сторону.

Он без колебаний выполнил мою просьбу.

— Будьте добры, напишите над самой первой строкой: «Я, нижеподписавшийся», ваше имя и титулы, «составил этот реферат теории Колстона по собственноручным записям Колстона».

Понимая причины этой просьбы, он ее тут же выполнил.