Марийкино детство - Дина Бродская

– Ходи поаккуратней, – сказал Саша, – прямо по лужам шлёпаешь…

– Я это нарочно. Будто я слепая, а ты мой поводырь.

– Осторожней, – сказал Саша, – тут калитка. Ну раскрывай глаза.

– А мы скоро придём?

– Да мы уже пришли.

Они остановились, и Саша постучался. Кто-то отворил дверь. Споткнувшись о порог, Марийка с закрытыми глазами вошла в дом.

– Что это за девочка? – услышала она мужской голос.

– Это моя старая приятельница. Дай-ка, Майор, чистый платок, я ей глаз промою. Ну, кучерявая, раскрывай очи. Да ты не мигай!… Ну, вот и готово, видишь, какой кусок угля вытащил, целый угольный склад был у тебя в глазу.

Марийка открыла глаза и увидела себя в небольшой комнате, полной сизого табачного дыма.

За двумя столиками и на подоконнике единственного окна сидели люди. Почти все они что-то писали. Это было бы похоже на почту, если бы не железная кровать, на которой лежало чьё-то пальто и пачка газет.

Маленький темноволосый человек в студенческой куртке нараспашку подошёл к Саше.

– Ну, как у тебя дела? – спросил он, поправляя на носу пенсне.

– Дела хорошие, Майор. Собрано по подписным листам двести восемнадцать рублей с лишним. Это только среди рабочих лесопилки. Сейчас пойду в Культяповку.

«Вот странно! – подумала Марийка. – Майоры ведь, кажется, всегда бывают военные, а этот одет, как Саша-студент, только куртка постарее».

Саша вынул из карманов большие, исчирканные подписями листы и толстую пачку денег. Деньги он начал пересчитывать.

– Ты чего? – спросил он Марийку, которая всё ещё стояла у дверей. – Беги домой.

– Я тебя подожду, – тихонько сказала Марийка.

На подоконнике сидел пожилой рабочий с длинными, обвислыми усами. Низко наклонившись, он что-то писал на листке бумаги, подложив под него толстую книгу. Нахмурив лоб, он кусал кончик своего карандаша, то и дело перечёркивал написанное и снова писал.

Кто-то назвал пожилого рабочего Захаром Иванычем.

«Уж не Машкин ли это дядя Захар Иваныч, который, собирался её на фабрику пристроить?» – подумала Марийка.

Лицо у Захара Иваныча было не строгое, и усы так добродушно свисали вниз, что Марийка, осмелившись, спросила:

– Дяденька, вы не знаете дворника Кириченко? Вы не дядя ли Машкин будете?

– Обязательно Машкин, – рассеянно ответил Захар Иваныч и, продолжая писать, ещё несколько раз повторил: – обязательно Машкин, обязательно Машкин…

Марийка на цыпочках прошла в другой конец комнаты, где за столиком писал Майор.

Она несколько минут разглядывала узкие листки, исписанные красивыми, ровными строчками. Удивительно, как это у него так ровно получалось без линеек. Вот бы ей научиться!

Вдруг распахнулась дверь, и в комнату вошла молодая женщина в длинном пальто и в суконной шапке. Она поставила на стол что-то тяжёлое, квадратное, завёрнутое в вязаный платок.

– Вот, – сказала она грубым мужским голосом, – раздобыла пишущую машинку на три часа, сейчас начну печатать…

Все повскакали со своих мест.

Майор развернул платок, и Марийка увидела какую-то странную штуку, утыканную рядами белых эмалевых кружочков, на которых блестели чёрные буквы.

– Пишущая машинка! Ну и молодец же ты, Анна Ивановна! – сказал Майор. – Теперь у нас работа пойдёт на всех парах…

Анна Ивановна начала раздеваться. Волосы у неё были коротко подстрижены, и Марийке это очень понравилось. Девочек с короткими волосами она видела, но стриженых женщин – ещё никогда. Анна Ивановна была рослая, крепкая, с румянцем во всю щёку. Она носила мужскую косоворотку, огромные ручные часы и вообще была похожа на мужчину.

Усевшись за столиком, Анна Ивановна заложила в машинку чистый лист и начала быстро стучать пальцами по белым кружочкам – ну точно на рояле играла. Марийка стояла за её спиной и смотрела, как на бумаге отпечатываются красивые лиловые буквы.

Когда Анна Ивановна на минуту встала из-за машинки и зачем-то подошла к Майору, Марийка успела ткнуть пальцем в один кружочек. Машинка цокнула, и посреди листа появился жирный лиловый §.

Майор теперь перестал писать. Он ходил по комнате и диктовал, а Анна Ивановна так быстро отстукивала на машинке каждое его слово, что даже не заметила Марийкиного параграфа.

– «Временное правительство есть правительство капиталистов, – диктовал Майор, шагая по комнате, – оно не может окончить грабительскую войну, оно не может не охранять интересы буржуазии…

Советы рабочих и солдатских депутатов представляют другие классы – классы трудящихся…»

Майор то и дело подбегал к каждому из сидевших в комнате, заглядывал в их листки и торопил:

– Ребята, поторапливайтесь, не забудьте, что мы должны выпустить газету к завтрашнему дню; мы должны довести до масс слова товарища Ленина…

– Хорошо тебе поторапливаться, как ты шибко грамотный, – жаловался Захар Иваныч, – а у меня вон полная голова разных мыслей, а на бумагу не идут. Аж вспотел весь…

Саша наконец кончил пересчитывать деньги.

– Ну, пошли, Марийка, – сказал он, – мне ещё в Культяповку надо, а тебе пора домой.

– Саша, а для кого это ты столько денег собрал? – спросила Марийка, когда они вышли на улицу.

– Для нашей рабочей газеты.

Марийка засмеялась:

– Ты всё шутишь! Я ведь знаю, что газета стоит пятачок, а у тебя вон сколько денег собрано…

– Эх ты, голова садовая! Одна газета стоит пятачож, а нам нужно напечатать пять тысяч штук. Понимаешь? За бумагу нужно заплатить – раз, за краску – два…

– А когда выйдет газета? – спросила Марийка.

– Завтра в обед. К концу дня пойдём разносить в рабочие районы.

– Саша, возьми меня с собой, я буду тебе помогать.

– Не устанешь? Много ходить придётся.

– Ничего, я привычная!

– Ну, тогда жди меня завтра в три часа возле водокачки на Михайловской улице. Оттуда пойдём на лесопилку.

Назавтра, ровно в три часа, Марийка ждала Сашу в условленном месте.

Стоял тёплый осенний день.

Щурясь от солнца, Марийка смотрела вдоль улицы – не видно ли Саши?

Она заметила его ещё издали – он шагал нагружённый большой кипой газет, через плечо у него висела холщовая сумка, тоже набитая газетами.

– Здравствуй, Марийка! – крикнул Саша. – А я думал, ты не придёшь, мать не отпустит.

– С тобой меня мама всегда отпускает.

– Ну, идём скорей!

Они вышли на шоссе. Саша так быстро шагал, что Марийка едва за ним поспевала.

– Саша, дай я тоже понесу газеты, – попросила Марийка.

– Дойдём до того дерева, я развяжу пачку и дам.

Дошли до высокого старого дуба, который уже начал желтеть. Саша присел на траву, разрезал бечёвку и дал Марийке толстую пачку газет.

– «Голос рабочего», – прочитала Марийка название газеты.

Больше она ничего не успела прочитать – Саша пошёл дальше, надо было его догонять.

Вот и Мандрыковский спуск. Отсюда начинаются кривые, узкие улицы Культяповки. У первого же забора Саша остановился, вытащил из кармана кнопки, расправил газету и прикрепил её к забору на видном месте.

– Ну, теперь скорей на лесопилку, – сказал Саша, – сейчас гудок.

Они пошли дальше, мимо маленьких покосившихся домиков.

Возле красного кирпичного здания лесопилки были сложены штабелями доски.

Саша присел на досках, разложил рядом с собой газеты, поправил на боку сумку.

– Ну, Марийка, сейчас пойдут рабочие. Смотри не зевай. Я буду здесь, а ты беги к другому выходу. Как все газеты раздашь, возьмёшь у меня ещё.

Хрипло, протяжно загудел гудок. Прижимая к груди газеты, Марийка кинулась к воротам лесопилки.

– Свежая газета «Рабочий голос!» – звонко выкрикнула она, стараясь подражать уличным газетчикам.

Её обступили. Со всех сторон тянулись рабочие большие руки.

В одну минуту Марийкин карман оттопырился, наполненный медяками.

Газеты тут же читали, передавали друг другу, бережно складывали, прятали по карманам.

Раздав все газеты, Марийка побежала к Саше за другими, но и он уже распродал все номера.

Газеты тут же читали, передавали друг другу.

В БОЛЬНИЦЕ

Однажды утром Марийка проснулась позже, чем всегда. В квартире было тихо. Мать, видно, ещё не вернулась с базара. За сатиновой занавеской было темно и душно. Жужжали мухи, что-то, захлёбываясь, булькало в водопроводной трубе. Нужно было скорей вставать и приниматься за чистку башмаков, но вставать почему-то не хотелось. Голова была тяжёлая и точно не своя, глаза смыкались.

«Посплю ещё немножко», – подумала Марийка, чувствуя какую-то странную усталость, во всём теле.

Её разбудили грузные шаги матери и грохот поленьев, брошенных на пол у печки.

– Мама! – позвала Марийка.

Поля подошла к кровати.

– Ты что же это валяешься? – закричала она, но вдруг смолкла и пощупала горячие щёки Марийки. – Господи! Да ты вся в жару! Лоб горячий, точно печка. Катерина, принеси-ка градусник…