Марийкино детство - Дина Бродская

Марийке под мышку поставили холодный градусник. Катерина покачала головой:

– Горло болит? Дело плохо – не иначе как скарлатина.

Через час проснулся доктор. Узнав, что Марийка заболела, он пришёл на кухню, осмотрел её и велел немедленно везти в больницу.

Оказалось, что Катерина нечаянно угадала.

– Скарлатина очень заразительна, и я не могу рисковать здоровьем своего ребёнка, – сказал доктор Поле. – Вот вам записка к старшему врачу. Катерина, вызовите извозчика…

И вот Марийка, закутанная в большой платок, едет на извозчике. Она сидит у Поли на коленях. Марийка никогда ещё не ездила на извозчике. Как приятно покачивает на мягких рессорах! Одно жалко: что не идёт дождик, а то бы надпролёткой подняли кожаный верх… Они проезжают через базар, мимо торговок, сидящих на земле возле груды ярко-жёлтых дынь и полосатыхарбузов.

Вот и Гоголевский сквер, весь засыпанный опавшей листвой. Среди поредевших кустов виднеется длинноносый каменный Гоголь, с волосами, длинными, как у священника. Но куда же они с мамой едут? Ах да, в больницу. Её оставят там одну.

– Мама, мамочка, я не хочу! – плачет Марийка и цепляется за Полю.

Но они уже приехали. Марийку несут по длинному белому коридору, где висят лампы под железными абажурами. Как много ламп! Марийка начинает считать лампы.

– Одна, две, три, четыре… десять.

В большой комнате стоят рядами кровати. Марийка лежит на крайней кровати возле окна. Она целые дни дремлет. Иногда она просыпается вся в поту и начинает сбрасывать с себя колючее шерстяное одеяло. Кто-то наклоняется над ней и даёт ей пить.

Это очень странная комната. Всё кружится и пляшет вокруг Марийки. Как волчок, кружится под потолком матовый шар лампы, танцуют на столике жёлтые пузырьки в гофрированных бумажных чепчиках, кружится, как сумасшедшее, окно с мелькающей в нём голой берёзой.

– Остановите окно, остановите окно!…

Потом все вещи останавливаются, и стенки начинают раздвигаться. Комната становится огромной, как соборная площадь. Где-то далеко-далеко блестит медная дверная ручка. Кровать становится крохотной, как спичечная коробка, и сама Марийка – маленькая-премаленькая.

Ночь. Тихо в палате. Марийка садится на кровати и оглядывается вокруг.

За окошком над голой мокрой берёзой стоит луна.

Белые стены, белые кровати, белые тумбочки. Так вот она какая – больница. На соседней кровати шевелится маленькая фигурка.

– Мама! Мама! Пить!…

Неслышно ступая, входит сиделка в белом халате. Она даёт лекарство Марийкиной соседке.

– А ты чего сидишь, полуночница? – спрашивает она у Марийки. – Голова не болит? Нет?

– Нет.

Марийка хочет сказать сиделке, что она уже выздоровела и чтоб её скорей выпустили из больницы, но от слабости ей даже трудно пошевелить языком.

Марийка медленно выздоравливала. Её перевели в другую палату, где лежали ещё три девочки и один мальчик, Вася.

Девочка Зоя, которая уже давно выздоравливала и всё никак не могла выздороветь, была очень крикливая и злая. Она швыряла на пол пузырьки с лекарством и целый день ныла и просилась домой. А то вдруг начинала дразнить худенького бритоголового Васю: «Васька-Васёнок, ху дой поросёнок, ножки трясутся, кишки волокутся…»

Две другие девочки, трёх и пяти лет, целый день спали.

В этой палате рядом с дверью было проделано окошечко, сквозь которое родители смотрели на своих детей. Каждое воскресенье Марийка видела в окошечко широкое красное лицо матери. Поля улыбалась ей и кивала, а после её ухода няня вносила гостинцы: куриную котлету в промасленной бумаге, баночку мёду или несколько бубликов.

Однажды среди гостинцев Марийка увидел белый запечатанный конверт с надписью: «Получить Марии Внуковой». У Марийки дрогнуло сердце. Она никогда в жизни ещё не получал писем. От кого бы это?

Она осторожно надорвала конверт и вынула листочек в косую клетку, весь исписанный крупными буквами. Письмо, оказывается, было от Сеньки:

«Здравствуй, Марийка! Что это ты так долго болеешь? Уже все подвальные заскучали, а наша Вера аж плачет. Марийка, а у нас теперь опять революция. Отец говорит, что это уже настоящая, потому что теперь советская власть. И ещё новость: теперь Сутницкому никто уже не платит за квартиру. Я тебе посылаю листовку. Их по улицам разбрасывали, я и подобрал возле аптеки четырнадцать штук. Ты прочти, там про революцию написано. Эх, жалко нет у меня ружья, я бы тоже пошёл драться с помещиками и буржуями. Марийка, ты скорей выписывайся, будем делать телефон. Я уже проволоку раздобыл и одну испорченную трубку; но ничего, поправим… выздоравливай скорее.

С почтением, Сенька Полуцыган».

Тут же в конверте лежала измятая коричневая листовка:

К ГРАЖДАНАМ РОССИИ

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция солдат, рабочих и крестьян!

Медленно тянулось в больнице время. Марийка старалась просыпаться как можно позднее, и всё же дни здесь были бесконечно длинные. Марийка часами лежала, рассматривая свои пальцы, с которых после скарлатины облезала кожа. Потом она вставала, надевала длинный, до земли, халат, и, шатаясь от слабости, выходила в коридор. Здесь было гораздо веселее, чем в палате.

Взад и вперёд бегали сиделки с грелками и градусниками, опушёнными в стакан. Стряпухи в белых колпаках тащили медные котлы с кашей. Через стеклянную дверь Марийка увидела, как; на той стороне лестницы, в мужском отделении, бродили по коридору какие-то старики в одном нижнем белье. В больнице не хватало халатов и простынь, туфель совсем было мало, и Марийке достались огромные войлочные шлёпанцы, оба с левой ноги.

В коридоре две няньки мыли стенки горячей водой и без умолку трещали, умолкая лишь тогда, когда в коридоре появлялась дежурная сестра. Марийка с завистью смотрела, как няньки шаркают щётками по стенке. Ей тоже хотелось бы делать какую-нибудь работу, и она даже соскучилась по своим сапожным щёткам и грязным тарелкам.

– А что же ты думаешь, – говорила одна из нянек, – я взяла да и пошла прямо в Совет, что на Дворянской улице в особняке Шабада. Прихожу и говорю: так и так, беспорядок у нас в больнице, больных не кормят до поздней ночи, клопы их грызут, кастелянша шьёт себе из казённых простынь юбки и тому подобное.

– Ну, а они что сказали?

– Говорят, пришлём завтра рабочий контроль…

Няньки замолчали и стали ещё сильнее шаркать щётками.

– Нянюшка, – сказала Марийка, – дайте мне щётку, я вам помогу.

Санитарка обернулась.

– Ты чего тут торчишь на сквозняках! – закричала она на Марийку. – Марш в палату!…

Марийка поплелась в палату, вздыхая, легла в постель и снова начала рассматривать свои пальцы и обрывать с них старую кожу. Потом она не вытерпела, опять встала и подошла к окошку. Там, за окном, где-то далеко свистел паровоз, там были улицы, дома, магазины, собаки…

Как ей хотелось скорей попасть домой, побывать у Стэллы, у горбатой Веры, сбегать к Саше-переплётчику, разузнать все новости.

Наконец наступил долгожданный день выписки. Снова Марийка едет с матерью на извозчике, закутанная в большой платок. На земле, на крыше, на деревьях – всюду белеет первый снег. Над каменным домом, где помешалась городская управа, развевается красный флаг.

А вот Губернаторская улица, вот и булочная Сафонова, куда Марийка так часто бегала за хлебом. Вот и переплётное заведение мадам Таракановой с запертой на замок дверью, вот, наконец, и дом Сутницкого.

Кто это там топчется у ворот? Это, никак, дворникова Машка и Сенька…

Марийка засмеялась и начала махать руками.

– Да тише ты! – заворчала Поля. – Ещё с извозчика свалишься.

Пролётка медленно въехала во двор.

Когда Марийка впервые после возвращения из больницы увидела себя в зеркале, она испугалась. Некрасивая глазастая девочка с наголо обритой головой была совсем не похожа на прежнюю курчавую Марийку.

Но не только сама Марийка переменилась за эти два месяца – всё вокруг переменилось ещё больше, как будто прошёл целый год.

СОБРАНИЕ КУХАРОК

Теперь уже самым главным в доме был не Сутницкий, а домовый комитет, или домком. Председателем домкома выбрали печника.

Как раз на другой день после возвращения Марийки из больницы домком созвал первое собрание жильцов.