Другое Место. Рассказы - Джон Пристли

— Да, Энн… — и замолчала на полуслове, будто передумала и не захотела сообщать свою фамилию.

— Мне немного виски, — сказал он твердо.

Пока лакей наполнял бокал лимонадом для Энн, Марк сам налил себе самую большую порцию виски с содовой, какую когда-либо видел. И не от жадности или с отчаяния; просто стаканы были так велики, что порция неизбежно получалась огромная. Кстати, виски оказался на славу. Он, правда, приметил, что из мужчин мало кто его пьет, они больше спрашивали бренди с содовой. А девицы потягивали разные прохладительные напитки.

— Не нравится мне этот лимонад, — вдруг заявила Энн еще более писклявым голосом, чем прежде. — Мистер Денбау, если я попрошу вас взять виски и для меня, вы, наверное, подумаете, что я ужасно порочна?

— Нет, отчего же.

Он все никак не мог разглядеть ее лицо. Но уже понимал, почему ей не удалось привести в порядок прическу: она отчасти состояла из накладных волос, отличающихся по тону от настоящих.

— Ну, другие наверняка бы так подумали, — сказала она, усмехнувшись. — Так что сделайте вид, пожалуйста, будто вы берете это для себя. Вот, давайте, я подержу ваш стакан… а вы верните ему эту лимонадную гадость.

Порция виски для нее оказалась не меньше, чем его собственная.

— С такими стаканами лучше пристроиться в уголке, — заявила она, направляясь куда-то.

Наконец они уселись на старое канапе. Света тут было маловато.

— Здесь нам точно никто не помешает. Или вы предпочитаете, чтобы вам кто-нибудь мешал?

— Нет, что вы.

— A-а, так это вас вытащили из озера? Да? Ну, тогда мы с вами друг друга стоим. Вон, глядите, они опять пошли танцевать. Может, и вы снова хотите носиться туда-сюда с какой-нибудь из этих славных толстушек?

— Я бы лучше тут посидел, — сказал Марк. — А вы?

— Ни за что, ни за что, ни за что! — вскричала она и, сделав солидный глоток из своего стакана, воскликнула:

— Боже мой… а какой крепкий! Нет, танцы не для меня. Я этого всего терпеть не могу. И не только потому, что выгляжу посмешищем среди всех этих пышногрудых девиц в оборках. Это все равно что попасть на детский праздник, где все в три раза меньше нормального размера. Кошмар!

Она больше не говорила тем дурацким, писклявым, девчоночьим голоском. Она обернулась и посмотрела на Марка, так что даже в этом тусклом свете он смог, наконец, разглядеть ее. Теперь она не казалась худощавой, болезненной, нелепой — она была красива. Несколько мгновений они безмолвно глядели друг другу в глаза.

Именно в ту секунду он обнаружил первую трещину в этом, ином времени. Пока он глядел на нее, изумляясь ее красоте, все, кроме ее лица, переменилось. Они оказались в каком-то другом месте и — что было куда важнее — в своем собственном времени, а он это понял сразу же, как только увидел позади нее книжные полки школьной библиотеки. Сзади, по обе стороны от нее, виднелись зеленые томики дешевого переиздания «Кембриджской современной истории», так что он точно знал, где они оказались. Ему даже не нужно было оглядываться, чтобы понять: и Дороти, и Мод, и Арчи, и Рональд, и капитан Уотерхауз, и лакей, и рояль, и освещенная курительная комната — все это исчезло.

Тут она вскрикнула. И они снова оказались в той, прежней курительной, капитан Уотерхауз теперь играл польку, а упитанные черно-белые мужчины держали за талию полных, пастельного тона девиц.

Она схватила его руку, и ее острые ноготки впились ему в ладонь.

— Не спрашивайте, отчего я это делаю, — пробормотала она, а лицо ее побелело. — Просто позвольте мне это, потому что вы хороший, добрый человек. Я не могу этого объяснить. А если бы и могла, вы бы мне не поверили.

— Отчего же. Наоборот — потому что я сам могу это объяснить.

— Не можете, — сказала она сердито. — Вот и не начинайте тут умничать и рисоваться. Просто дайте мне прийти в себя, а нет — так оставьте меня одну.

Он широко улыбнулся ей, а потом кивнул в сторону скачущих в танце девиц, вздымавших свои пышные юбки:

— Вон те, они бы со мной так не разговаривали. Да и вам, пожалуй, не стоит.

— Все верно, — мрачно сказала она. У нее были чудесные темно-ореховые глаза; а ее тонкий, энергичный профиль, широкие скулы и впалые щеки — все доставляло ему неизъяснимое удовольствие.

— В самом деле, — сказала она, — они бы точно так не разговаривали… и мне не стоит. Вы очень милы. Прошу прощения, — она вскочила с места, — но я больше не в силах все это выносить. Мне пора.

Она уже выбежала из комнаты, а он все никак не мог вырваться из объятий огромного канапе. Догонять ее было совершенно бессмысленно. Здешним, людям довольно раскованным, все же могло не понравиться, если бы двое чужаков, неизвестно как тут появившихся, вдруг взялись носиться по дому. Примостившись на краешке канапе, он стал наблюдать за танцующими. У них все было как надо, они крепко стояли на ногах и не испытывали сомнений, все они были настоящие; однако если бы вместо них польку танцевали куклы, едва ли он выказал бы большее безразличие. А еще — он вновь ощутил отчаяние. И внезапно понял, что оно ушло, когда он был с этой странной девушкой, Энн, а потом снова вернулось.

Едва только он решился отправиться на поиски Энн, которая, быть может, все еще находилась где-то внизу, как ему преградили дорогу Рональд и Дороти Буллер.

— Не знаю, как быть, Денбау, — заявил Рональд, улыбаясь, — она только о тебе и говорит.

— Я просто сказала, что вы умеете предсказывать будущее, — смущенно промолвила Дороти. — А Ронни ужасно хочется узнать, что ему на роду написано, только он в этом никогда не признается…

— Если Денбау погадает мне, я буду счастлив, — сказал Рональд. — Ну как, старина?

Из всех молодых людей на этой вечеринке он был самым ярким: золотоволосый, розовокожий, с искрящимися голубыми глазами, как у счастливого младенца. Все девушки, даже в роскошных туалетах, выглядели на его фоне тусклыми и безвкусно одетыми. Глядя на него, Марк думал: что если все эти дурацкие сражения Первой мировой войны, та же битва под Нев-Шапелью, которая стерла Рональда с лица Земли, уничтожили на веки вечные этот живой, блистательный тип красавца-мужчины? Хотя некоторые американцы чем-то его напоминали.

— На ком он женится? — воскликнула Дороти, поскольку Марк медлил. — Вы, бьюсь об заклад, знаете, так ведь? Или хотя бы думаете, что знаете, как в моем случае — хотя насчет Джефри Перзли вы, конечно, совершенно неправы. Вот глупость-то! Ну, пожалуйста, давайте, скажите ему. Сначала — кто за него замуж пойдет?

— Ох, эти девушки, все бы им замуж, — сказал Рональд, подкручивая свои золотые усы. А сам выжидательно смотрел на Марка.

— Я не знаю, — сказал Марк горестно. — Думаю, он женится, но не знаю, на ком именно… Извините!

— Что с тобой, Денбау, тебе нехорошо? — спросил Рональд.

— По-моему, все в порядке, или нет? Что это с вами? — забеспокоилась Дороти. Она внимательно, почти испуганно смотрела на него.

— Что-то не так… как-то странно я себя чувствую, — осторожно проговорил Марк. А сам знал, что на самом деле происходило что-то необычное. Словно годы спрессовались между ним и его собеседниками, будто воздух загустел, и все цвета поблекли, а предметы лишились острых граней. Голоса их еще звучали ясно, однако было ощущение, что доносились они откуда-то издали.

— Ложись-ка спать, старина, — говорил Рональд. — Дай мне руку. Хочешь, я попрошу слуг проводить тебя до твоей комнаты?

— Нет, спасибо, — сказал Марк. — По-моему, здесь немного душно. Я, пожалуй, выйду, прогуляюсь немного. Извините.

Пока он медленно шел через комнату, сзади него снова заиграл рояль, начинался очередной вальс, однако его мелодия раздавались словно издали — так порой по ночам неясно слышатся откуда-то звуки рояля. У двери он обернулся, чтобы последний раз взглянуть на танцующих: он вдруг понял, что больше никогда их не увидит. Краски окончательно потускнели. Только тени вальсировали под чуть слышный, почти неуловимый отзвук музыки…

Он миновал коридор, очутился в просторной передней и там увидел старого дворецкого, который готовился запереть на засовы входную дверь.

— Погодите, — окликнул его Марк, устремляясь вперед, — мне надо выйти.

Старик даже не взглянул в его сторону, а лишь нагнулся за еще одним засовом. Глухой, наверное.

— Постой, куда? — крикнул Марк, теперь уже почти ему на ухо.

Однако последний засов уже встал на место. Дворецкий медленно выпрямился, затем повернулся в сторону Марка, но на лице его совершенно ничего не отразилось, хотя между ними было всего полметра, не более. И Марк понял, что тот не был способен ни видеть, ни слышать его. Что для дворецкого Марка попросту более не существует — точнее, он еще не появился на свет. И зала уже не выглядела так, как она должна была выглядеть в один из поздних вечеров 1902 года, однако еще не превратилась в ту, что была Марку хорошо знакома…