Французская сюита - Ирен Немировски

— Этих не встречал, парень? — Его голос прозвучал хрипло и глухо.

Юбер догадался, что речь идет о немцах.

— Нет, ни одного, — поспешно ответил он. — От самого Мулена.

— Видать, — продолжал солдат, — им уже и пленных не нужно. Слишком много у них этого добра. Оружие отберут, и катись.

— Видать, так оно и есть, — отозвалась старуха.

Наступило молчание. Юбер быстро ел принесенный старухой суп и сыр. Доел до конца и спросил:

— А дальше что вы будете делать?

Проснулся его товарищ. Они заспорили. Первый предлагал идти в Крессанж, второй не соглашался.

— Зачем? Они теперь всюду, всюду. — Второй солдат выглядел изнуренным, затравленно озирался, глаза выражали страдание и испуг, как глаза пойманной птицы. Он будто и в самом деле видел вокруг немцев, готовых его схватить. — Господи! После четырнадцатого года такой позор. — Усталый солдат горько и отрывисто рассмеялся.

Старуха невозмутимо продолжала вязать. Старая-старая. В белом чепце с плоеными оборками.

— Я уж семьдесят годков на свете живу. Чего уж теперь, — проворчала она.

Юбер смотрел на них и слушал с ужасом. Они казались ему не живыми людьми, а всего лишь призраками, сошедшими со страниц учебника истории. Господи! Даже поражение в настоящем лучше, чем потухшая слава пропахшего кровью прошлого. Юбер выпил чашку черного обжигающего кофе, сглотнул немного гущи и поблагодарил хозяйку, он попрощался с солдатами и тронулся в путь, твердо решив, что будет в городке еще до полудня. Вероятно, оттуда он сможет отправить письмо родным и успокоить их, что жив и здоров. Около восьми утра в деревушке неподалеку от Крессанжа он остановился у дверей гостиницы, откуда доносился дивный запах кофе и горячего хлеба. Юбер почувствовал, что не может идти дальше, что от усталости буквально валится с ног. Он вошел и увидел, что в гостинице полно беженцев. Спросил, не найдется ли свободной комнаты. Никто не знал. Ему объяснили, что хозяйка скоро вернется: ушла за провизией, нелегко ведь накормить целое полчище голодных. Юбер вышел на улицу и увидел: на втором этаже у окна красилась женщина. Вдруг губная помада выскользнула у нее из рук и упала к ногам Юбера; он тотчас же ее поднял. Женщина высунулась, заметила Юбера и ласково улыбнулась.

— Как же мне теперь ее достать? — спросила она.

И протянула обнаженную белую руку. Крашеные ногти, блеснув на солнце, показались Юберу красными искрами. Белоснежная кожа и рыжие волосы ослепили его, будто яркий свет. Он скорей опустил глаза и пробормотал:

— Я… я могу принести ее вам, мадам.

— Да, пожалуйста, принесите, — отозвалась она.

И снова улыбнулась. Он вошел внутрь, миновал кафе, поднялся по темной лесенке и сквозь приоткрытую дверь заглянул в розовую комнату. Окно было занавешено простенькой шторкой из красного кумача, но благодаря шторе в комнате царил густой малиновый теплый сумрак, словно в лепестках розы. Дама пригласила его войти, она сушила лак на ногтях. Осторожно взяла помаду, вгляделась в его лицо и вскрикнула: «Боже, он вот-вот потеряет сознание!» Юбер почувствовал, как его за руку подвели к креслу, хотя оно было рядом, усадили, подложили под голову подушку. Он не потерял сознания, но сердце бешено колотилось. Все плыло перед глазами, как бывает при морской болезни, его бросало то в жар, то в дрожь.

Он был порядком смущен и в то же время горд. Она спросила обеспокоенно:

— Вы устали? Ничего не ели? Что с вами, бедненький?

— Со мной все в порядке… Я просто шел от самого Мулена, мы защищали мост, — ответил он слабым голосом, слегка рисуясь.

Она удивилась:

— Сколько же вам лет?

— Восемнадцать.

— Вы солдат?

— Нет, я ехал с родными. А потом ушел от них. Я примкнул к войскам.

— Как это благородно! — воскликнула она.

Она восхищалась им, он добился, чего хотел, но почему — то краснел и не мог выдержать ее взгляда. Вблизи она оказалась не такой юной. Сквозь искусно наложенный грим проглядывали морщинки. Но фигура была стройной и изящной, а ноги просто великолепны.

— Как вас зовут? — спросила дама.

— Юбер Перикан.

— Господин Перикан, хранитель Музея изящных искусств, вам не родственник?

— Это мой отец, мадам.

Продолжая беседовать, она подала ему кофе. Она недавно позавтракала, и поэтому на подносе еще стояли сливки, кофейник и поджаристые гренки.

— Он, конечно, остыл. Но все-таки выпейте чашечку. Вам станет лучше.

Он послушно отпил глоток.

— Сейчас внизу такое столпотворение, что прислуги не дозовешься, хоть целый день зови. Неужели вы из Парижа?

— Да. И вы тоже, мадам?

— Я парижанка. Была в Туре, но там бомбежки. Думаю перебраться в Бордо. Кажется, именно туда эвакуировали «Гранд-опера».

— Вы певица, мадам? — почтительно спросил Юбер.

— Я балерина, Арлет Кораль.

До сих пор Юбер видел балерин лишь на сцене в Шатле. Он невольно бросил взгляд с любопытством и чувственным возбуждением на тонкие щиколотки и крепкие икры, обтянутые шелковистыми чулками. Он был необычайно взволнован. Его светлые волосы растрепались, одна прядь спустилась на глаза. Дама ласково отвела ее рукой.

— А вы куда теперь?

— Не знаю, — признался Юбер. — Мои близкие остановились в деревушке в тридцати километрах отсюда. Я хотел бы вернуться к ним, но там, наверное, немцы.

— Их и здесь ждут с минуты на минуту.

— Здесь?

Он вскочил в испуге и хотел выбежать из комнаты. Она удержала его со смехом.

— Полно, на что вы им сдались? Вы совсем еще мальчик…

— Но я сражался. — Ее слова глубоко задели Юбера.

— Да, конечно. Но никто им об этом не скажет, верно? — Она задумалась, сморщив лоб. — Послушайте. Вот что мы сделаем. Я поговорю с хозяйкой, и она отведет вам комнату. Меня тут все знают. Я несколько раз останавливалась в этой гостинице, она крошечная, но здесь отлично готовят. Вы поживете в комнате ее сына, он еще не вернулся с фронта. День-два отдохнете и за это время напишете родным.

— Не знаю, как вас благодарить, — пробормотал он.

Она вышла. А когда вернулась, он спал. Чтобы поправить голову юноши, она обняла его за плечи и на мгновение припала к широкой груди, дышавшей спокойно и ровно. Арлет отвела со лба Юбера спутавшиеся золотые кудри, пристально вгляделась ему в лицо, и глаза ее зажглись хищным огоньком, будто у кошки, подстерегающей птичку.

— Малыш недурен, — разлакомилась она.

В деревне действительно ждали немцев. Одни при мысли о победителях испытывали мучительный стыд, другие — ужас, но большинство готовилось к их приходу с каким-то испугом и любопытством, будто к невиданному зрелищу. Накануне начальство, почтовые служащие и полиция получили приказ эвакуироваться. Мэр остался. Старого невозмутимого крестьянина, страдающего подагрой, ничто на свете не могло вывести из равновесия. Мы, деревенские, и при немцах проживем! Около полудня в шумной общей комнате гостиницы появились приезжие и сообщили о капитуляции. Арлет как раз обедала. Женщины зарыдали. Мужчины заговорили о том, что ситуация неясная, сложная, во многих городах солдаты еще не сложили оружия, и мирное население присоединяется к ним. В целом сопротивлявшихся никто не одобрял: договор подписан, нужно сдаваться — другого выхода нет. Все кричали, не слушая друг друга. Была невыносимая духота. Арлет отодвинула тарелку и вышла в гостиничный садик. Она уютно расположилась в шезлонге с сигаретами и книгой. Неделю назад, выбираясь из Парижа, она почти обезумела от паники, но теперь, преодолев вполне реальные опасности, обрела хладнокровие и покой. Более того, на деле убедилась, что нигде и никогда не пропадет, что у нее исключительный дар при любых обстоятельствах обеспечивать себе максимум удобств и комфорта. Благодаря гибкому трезвому уму и находчивости она многого добилась на сцене и в отношениях с мужчинами, но до сих пор не подозревала, что способна справиться и с повседневными нуждами даже в самое неблагоприятное время.

Со снисходительной улыбкой она вспоминала, как когда-то боялась лишиться покровительства Корбена. Они приехали в Тур, как раз когда город бомбили. Весь архив банка и все чемоданы Корбена были погребены под обломками, зато у нее бомбежка не отняла ни одного платочка, ни одного флакончика, ни одной туфельки. Она видела, как Корбена перекосило от страха, и с удовольствием предвкушала, что еще не раз припомнит ему военный эпизод. Как у него тогда отвисла челюсть! Хоть ремешком подвязывай. Слабак! Пока он суетился и мучился из-за страшной неразберихи в городе, она раздобыла машину, бензин, и была такова. В то время как толпы жалких людишек ночевали в сараях и под открытым небом, она устроилась в деревенской гостинице, вкусно ела и отсыпалась. Даже могла себе позволить в трудные времена заботиться о других: вот, приютила славного мальчика, юного Перикана. Периканы… Уважаемое семейство, буржуа, нудные, зато богатые и с прекрасными связями: у них есть свои люди в высших сферах, и среди министров, и среди крупных магнатов, благодаря родству с Мальтетами, лионскими воротилами. Прекрасные связи. Она приглушенно вздохнула, представив, насколько теперь в обществе все изменится, сожалея, что недавно убила массу времени и сил на то, чтобы завлечь Жерара Заломон-Вормса, родственника графа де Фюрьера. Столько хлопот, а к чему ей эта победа?