Слезовыжималка - Дэниел Хейз

Может быть, мать имела в виду, что я одновременно и гордость, и проклятие — лучший сын, худший сын. Сын, которого она не хотела, но научилась любить. Это нас с ней объединяет, меня и мать, — привычка относиться к своей путаной жизни как к чему-то предопределенному, как если бы все наши желания продиктованы нам кем-то свыше. Это и еще то, что мы оба упорно продолжали цепляться за привычки и привязанности, которые давно исчерпали собственную полезность.

Вечером в восемь тридцать я открыл дверь на лестницу в подвал, присел на верхнюю ступеньку, положил голову на руки и закрыл глаза. Я думал о том, чем я занимаюсь или чем, как мне кажется, я занимаюсь (всегда существует эта разница, где действие — это мысль, которую столкнули с обрыва). Может, уже пора?

Внизу Боб залез на беговую дорожку, а телевизор был включен на полную громкость. После музыкальной заставки наступила тишина, и донесся голос Джейн Поли: «В наш век, когда уже не осталось запретных тем, эта остается исключением. Об этой проблеме редко говорят вслух, хотя, начиная с подросткового возраста, страдают от нее миллионы. Из-за всеобщего молчания многие думают, что они единственные, кто с этим столкнулся. Вот что чувствовала молодая женщина, когда с ней это произошло. Она потеряла душевное равновесие и погрузилась в пучину отчаяния. На протяжении почти года программа «Дэйтлайн» неотступно следовала за ней в ее волнующем путешествии от самоуничтожения к возможному возрождению. Поприветствуем Доун Фратанжело».

Может, я тоже прошел по этому пути? Быть может, пора остановиться, выйти из игры? А если да, то из какой именно игры? Я задавал себе все эти вопросы, и у меня возникало ощущение, будто я внезапно стал героем одной из книг по дешевой психологии, которые писал Боб, — ну, про борьбу с внутренним демоном и надежду на исцеление. Сидя на ступеньках, я почувствовал себя одиноким, очень одиноким. Из-за Джейн Поли я был готов впасть в отчаяние или погрузиться в депрессию. Казалось, я не в силах даже пошевелиться.

Я встал, прошел через кухню и поднялся в спальню. В кладовке достал с полки револьвер. Крепко зажав его в руке, я прикоснулся к маленьким винтикам у основания спускового крючка. Один, два, три, четыре. Нащупал и внимательно осмотрел несколько небольших изъянов, маленьких царапинок на барабане. Будто стирая пыль, я провел кончиком пальца по надписи, выгравированной на стволе: «Кольт Питон». По-моему, абсолютно неоправданное использование названия рептилии.

— Бьюсь об заклад, ты решил, что пришел почтальон, — сказала Промис, когда я открыл дверь.

— Поздновато уже для…

— Я даже оделась соответствующим образом! — Она покрутилась на месте, чтобы показать чопорное темно-коричневое платье. Странным образом мне оно скорее напомнило СС, а не почтовую службу. Вообще-то Промис не каждый день возникала вот так у меня на крыльце. Это показалось мне весьма странным, особенно если учесть, что я как раз собирался уходить.

— Тебе очень идет.

— Я тут случайно проходила мимо. Так ведь вроде принято говорить? Кто-нибудь должен сказать: «Я тут случайно проходил мимо». Конечно, в нашем случае это не имеет ни малейшего смысла. Я-то, можно сказать, твоя соседка.

— А я — твой сосед.

— Привет, сосед! — Она помахала мне рукой. — Куда-то собираешься? Решил прогуляться?

— Прогуляться?

— Пиджак надел.

— Неужели? — Я окинул себя взглядом. — Похоже на то.

— Не предложишь зайти?

— Да, конечно. Извини.

Я распахнул перед ней входную дверь. Про револьвер в кармане пиджака я вспомнил, только когда она уже пропорхнула мимо меня в своем коричневом платье, подпоясанная поношенным кожаным ремнем.

Пока Промис рассказывала, как они с Ханой сегодня сходили к ветеринару — про спор в коридоре, дерущихся кошек, — она поднялась по лестнице, а следом за ней я. Куда это мы шли?

Как выяснилось, в мою спальню. Довольно скоро мы уже лежали на кровати, смотрели в потолок и шептались, как дети во время тихого часа. Понадобилось пять минут и всего один поцелуй, чтобы я потерял остатки самообладания. Взяв Промис за руку, я без предупреждения открыл ей свою страшную тайну.

— Нет. — Она замотала головой по подушке.

— Да.

— Нет.

— Да, — повторил я.

— Я тебе не верю.

— Теперь я жалею, что рассказал. — По правде сказать, жаль, что я не сдержался, и мы не успели зайти дальше того, чтобы скинуть с себя башмаки и рухнуть на кровать. В конце концов, она все еще была в платье, а я так и не увидел того, что под ним. На мне по-прежнему был пиджак с оттопыренным карманом.

— Метафорически… — Промис отпустила мою руку и приподнялась на локте.

— Что?

— Ты хотел сказать, что метафорически он там, внизу. В том смысле, что…

— Я никогда не ладил с метафорами. Никогда не мог понять разницы между метафорой, аналогией и сравнением. Вот если бы я окончил Йельский университет…

— Докажи.

— Что доказать?

— Покажи мне.

— Да, конечно. — Я протянул руку и прикоснулся к ее левому ушку, мечтая, чтобы она вдруг оказалась глухой и не слышала ничего, что я говорил о подвале.

Буквально через секунду Промис с силой оттолкнула мою руку и выпрыгнула из кровати. Выставив бедро, она игриво погрозила мне пальчиком. Тем же пальчиком она указала на коврик под ногами. Ясно было, что она намекает на тот мир, что существовал двумя этажами ниже.

— Прямо сейчас? — Я откашлялся и заметил про себя, что, возможно, Промис все-таки привыкла получать то, чего хочет.

— Прямо сейчас.

Боб смотрел то на меня, то на нее. Его взгляд метался туда и обратно, как будто мы играли в теннис, а он следил за мячом. Я узнал эту манеру — Боб одинаково вяло реагировал как на хорошие, так и на плохие новости, одновременно выискивая свидетельства того, что все не так, как кажется.

— Мистер Партноу?

— Да.

— Здравствуйте, мистер Партноу. Меня зовут Промис Бакли.

— Боб, — поправил я. — Зови его Боб.

— Боб. Здравствуйте, Боб.

Сохраняя полную неподвижность, Боб смотрел на нас с явным страданием в глазах — как собака, которую моют в ванной.

— Боб сердится на меня, — пояснил я Промис, когда молчание затянулось и стало уже невыносимым. Говоря это, я смотрел на нее, и, судя по тому взгляду, которым она меня наградила, теперь, кажется, рассержена была она.

— У нас с Бобом бывают удачные дни. Дни, когда вся эта ситуация как бы отходит на второй план. Но сегодня…

— Эван… — Промис подняла руку и смотрела на Боба.

— Здравствуйте, — ответил он наконец. — Приятно с вами познакомиться, Промис.

— Мне тоже очень приятно, Боб.

— Вы поможете мне выбраться отсюда? Или вы тоже сумасшедшая?

А я так и стоял рядом, смотрел, как эти двое начали водить свои хороводы. Я им уже не был нужен. Неожиданно выступив в роли Купидона, у которого теперь есть куча свободного времени, я осознал, что время ужина давно прошло. Неудивительно, что Боб не в настроении.

— Боб… — Голос Промис звучал мягко и успокаивающе. — Вы не могли бы подождать пару минут? Сейчас мы вернемся.

Она произнесла это тоном телеведущего, объявляющего рекламную паузу.

— Естественно, ты можешь высказать свое мнение.

— Эван, твою мать, что ты натворил?!

Мы с Промис сидели на кухне и почему-то общались почти шепотом.

— Ты удивлена?

— Удивлена? — Она покачала головой. — Я, конечно, что-то подозревала. Ну да. Но я думала, это только книга.

— Книга?

— Ты писал книгу, помнишь? Про парня в подвале. Разумеется, я немного сомневалась, однако в глубине души всегда себе говорила: нет, он не настолько чокнутый.

— Ты хотела увидеть, что в подвале, — прошептал я. — Постоянно просила, чтобы я тебе показал…

Она посмотрела на меня и ничего не сказала. А что я еще мог ответить? Можно было попросить ее объясниться подробнее, но я уже знал общий ход ее мыслей. В некотором роде Промис стала для меня зеркалом. И что я увидел? Зияющую рану, язву, нарыв. Может, ее и заклеили пластырем, но разве это помогло? Тебе кажется, что ты художник, ты ее холишь и лелеешь — эту рану, свою слабость. Ты делаешь из этого рассказ или новеллу. Но в конечном итоге получается, что она просто сочится весьма неприглядного вида тщеславием.

Через мгновение Промис покачала головой, хохотнула и вдруг громко крикнула. Вот и пошептали. Она испугала меня до полусмерти. Пронзительный крик — так иногда орут футболисты, когда забьют гол. На минуту я даже испугался, что она ушиблась или зовет на помощь.

— Вот тебе и пирожки с котятами. — Девушка покачала головой. — Ну ни хрена себе. Эван, ты действительно гений. Но ты псих. Вот так ситуация. В твоем стиле. Меня только сейчас осенило, насколько это тебе подходит. Я уже почти месяц о тебе думаю, пытаюсь понять, кто же такой Эван Улмер, кем бы он мог быть в других обстоятельствах. И все время ответ был прямо под моим долбанным носом.